зима, дуют злющие ветры и воют волки. Так-то вот.
– Мне в России надо еще одно дело провернуть, – продолжал он, думая о чем-то своем. – Я в ссылке поспорил с товарищами, что смогу освободить из Севастопольской тюрьмы потемкинских матросов.
– Так их там 200 человек!
– Десять человек освобожу, и то хорошо. Помнишь, как весной прошлого года по дороге в тюрьму отбили у казаков 20 человек, наших анархистов и эсеров.
– Тогда это здорово получилось. Этой весной мы тоже освободили из казарм 21 человека. А вот Пашку Гольмана упустили.
– Зря он с собой покончил. Я вообще таких действий не одобряю. Погибнуть в бою или умереть на эшафоте – это подвиг, а выстрелить себе в рот или висок на глазах у жандармов – позор для анархиста, проявление слабости и трусости. Революционер должен до последнего конца идти с поднятой головой.
– Многие считают иначе.
Сергей на это ничего не ответил.
– Ты мне сегодня сможешь достать пару бомб?
– Для «потемкинцев»?
– Для «экса». Не могу же я ехать в Севастополь с пустыми руками.
– Что ты надумал?
– Есть один вариант. Встретимся здесь через три часа. Успеешь?
– Постараюсь. Съезжу к Зубарю.
Войцеховский достал бомбы у Федосея и вернулся в Потемкинский сад. Было уже 9 часов. На центральной аллее, ярко освещенной фонарями, гуляли редкие прохожие. Вдали маячили фигуры городовых. Из открытых окон дворца доносились звуки рояля, навевая мысли о бренности жизни и несбывшейся любви.
Борисов сидел все на той же скамейке. Войцеховскому очень хотелось узнать, где Серега, больше года отсутствовавший в Екатеринославе, собирается совершить ограбление, но, видя его неприступный вид, не решился ему докучать. Борисов заглянул в сумку с бомбами, похвалил Сергея и стал с жадностью уплетать бутерброды, которые Войцеховский догадался ему захватить.
– А Машеньку Завьялову ты хоть раз видел? – спросил он с особой теплотой в голосе.
– Давно, еще той осенью, когда собирались в библиотеке на собрание. Кеша к ней обратился за помощью.
– Редкой души человек. Зайди к ней как-нибудь, скажи, что я на
свободе, помню ее и обязательно напишу из Швейцарии. Мне пора.
Он встал и от души пожал Войцеховскому руку.
– Ты тоже жди от меня весточку, а пока восстанавливайте здесь работу и подбирайте надежных людей. Успокаиваться рано.
Войцеховский каждый день просматривал утренние газеты и, наконец, в «Приднепровском крае» увидел небольшую заметку под заголовком «Экспроприация 75 000 рублей». «29 ноября, – сообщалось в ней, – около 4 часов утра поезд, шедший в Екатеринослав, остановился на станции «Пост-Амур». В это время неизвестный злоумышленник бросил под вагон второго класса, где сидел сборщик монополий, одну или две бомбы. Воспользовавшись суматохой, «экспроприатор» похитил у убитого взрывом сборщика 75 000 рублей. Взрывом, помимо сборщика, убит стражник и ранено 15 пассажиров. Никто не задержан».
Войцеховский был уверен, что это дело рук Борисова и показал статью Софье. Та не могла поверить, что Борисов мог один на это пойти. Обычно в таких «эксах» участвовало несколько человек, и готовились к ним заранее.
– Это, наверное, кто-нибудь из анархистов Амура или Нижнеднепровска, – предположила она.
– Вспомни Бейлина. Этот тоже один совершал еще не такие ограбления.
– Придется набраться терпения и ждать, когда он пришлет письмо из Женевы или сам объявится в Екатеринославе.
Войцеховский верно угадал: это был Борисов. Сергей знал об этом артельщике еще до своего ареста и решил применить свою новую тактику – бросить одну бомбу в вагон, а когда все пассажиры и жандармы разбегутся, вбежать в него, взять деньги и бросить на платформе вторую бомбу, чтобы под ее прикрытием незаметно скрыться. Все прошло намного проще. После первой бомбы пассажиры и охрана так далеко удалились от станции, что ему не пришлось бросать вторую бомбу. Он ее для смеха оставил на платформе.
Этот же метод он решил использовать при освобождении «потемкинцев».
Через два дня он уже был в Севастополе и сидел на окраине города в рыбацкой хибаре, ведя за бутылкой самогона «веселый» разговор с тремя местными анархистами. Они с восторгом приняли идею об освобождении из тюрьмы «потемкинцев». Хозяин лачуги Грицко Трошкин, немолодой уже рыбак, обещал сегодня же достать четыре адских машины и к вечеру незаметно исчез из-за стола. Двое других товарищей даже не заметили его отсутствия и продолжали горячо обсуждать, как и когда лучше совершить теракт.
Сергей делал вид, что внимательно их слушает, изредка поддакивая в знак одобрения. На самом деле весь план у него был проработан от начала до конца, были бы только бомбы, поэтому он нетерпеливо прислушивался к шагам за дверью. Но дом стоял близко к морю, там бушевал шторм, и за стеной слышался только вой ветра и грохот волн, разбивающихся о берег.
Скрипнула дверь, и появился Грицко с большой рыбацкой корзиной, наполненной доверху грецкими орехами.
– Ты откуда? – удивились друзья.
– Принес, что обещал.
Грицко закрыл дверь, накинул на нее железный крючок и для пущей надежности придвинул свободный табурет. На окнах висело жалкое подобие занавесок, он их плотней сдвинул и заколол бельевыми прищепками. Еще раз внимательно оглядел «свою конспирацию», поставил корзину на стол, придвинул большой таз и стал неторопливо вынимать орехи и складывать их в таз. Все внимательно следили за его движениями. Наконец показалась толстая мешковина, а под ней – четыре македонки.
– А обещал достать шесть, – разочарованно протянул Борисов.
– Не получилось. У энтих больше не было, а ехать в другое место с энтими штуками побоялся…
– Ладно, – смирился Борисов. – Теперь слушайте меня внимательно. В 12 часов дня заключенных выводят гулять во внутренний двор, недалеко от входных ворот. Бросим в ворота две бомбы, ворвемся в образовавшийся проем на территорию, выведем заключенных и бросим оставшиеся бомбы в охрану. Пока она будет в панике барахтаться на земле, матросы разбегутся. Там все в основном севастопольские, сообразят куда бежать.
– На словах-то ловко. Только бы бомбы сработали, – заметил один из анархистов.
– Зря языком молотишь, товар проверенный, – недовольно прикрикнул на него Грицко. – Тянуть более нельзя: не сегодня-завтра их могут отправить в другие места, как энтих, «очаковских»…
Борисов порылся в кармане, достал новенькую сотню, сунул ее рыбаку.
– Ты с нами завтра не пойдешь, справимся втроем. Притащи сюда на всякий случай еще четыре штуки, я потом сюда вернусь. Нужно быть ко всему готовыми.
Военно-морская тюрьма, где томились арестованные «потемкинцы», находилось на берегу моря. Ее белое здание было видно издалека. Днем здесь всегда толпились родственники, надеясь передать посылку или получить свидание.
Борисов и его друзья встали в очередь и распространили слух, что передачи принимают в городской тюрьме. Народ поспешно бросился туда.
Площадь перед тюрьмой опустела. Около высоких железных ворот неподвижно стояли четверо моряков с винтовками. Борисов приказал одному из своих помощников, Васе, изобразить пьяного и сделать вид, что хочет подойти к воротам.
Вася надвинул на лоб фуражку и, напевая громко блатную песню: «Машка бестолковая, чего ты еще ждешь? Красивее фрайера в мире не найдешь...», направился к воротам, но, не дойдя до них, нарочно споткнулся и растянулся на земле.
Матросы с руганью бросились к нему. Один стал бить его сапогами, другие ухватили под мышки и пытались поднять. В этот момент мимо них пробежал Борисов, выстрелил в матросов и бросил бомбу в ворота. Тут же другой товарищ, следовавший за ним, бросил вторую бомбу.
Железные ворота с грохотом упали. Борисов вбежал во двор. Группа заключенных, ничего не понимая, в растерянности смотрела на него: их накануне никто не предупредил о готовящемся побеге. Диким голосом
Борисов закричал: «Тикайте! Путь открыт!» Люди сразу оживились и бросились к открытому проему. Борисов выскочил последним, насчитав 30 человек, выбежавших перед ним. Как потом он узнал из газет, «потемкинцев» среди них оказался только 21 человек. Остальные были эсеры и эсдеки.
Все произошло так быстро, что дежурный караул не успел объявить тревогу. Уже поднимаясь вверх по улице, Борисов увидел направляющуюся бегом к тюрьме роту солдат.
Покружив полдня по городу, он вернулся в рыбацкую хибару, и первым делом спросил у Грицко:
– Достал, о чем договаривались?
– Достал, только три.
Борисов так устал за этот день, что ничего ему не сказал, лег на лавку и моментально заснул. Проснулся от того, что кто-то сильно тряс его за плечо. За окном лежала густая ночь, по-прежнему ревело и стонало море.
– Сергей, солдаты, хибара окружена.
– Где корзина с македонками?
– Под столом.
Сергей вытащил из корзины бомбу, открыл дверь хибары и бросил ее в темноту. Раздался оглушительный взрыв. Огонь осветил лежавшие на земле тела и серые фигуры солдат, метавшихся по берегу. Он оглянулся на рыбака. Тот стоял бледный, как полотно, и, судорожно сглатывая слюну, читал молитвы.
– Грицко! Хватит заниматься ерундой. Бежим отсюда!
Не оглядываясь больше на рыбака, Борисов с корзиной в руках выскочил из хибары и бросился к видневшимся вдалеке дачам. За ним вдогонку полетели на конях казаки. Он на ходу вытащил еще одну бомбу и метнул ее в преследователей. Казаки остановились. Этого было достаточно, чтобы добежать до дачного поселка и затеряться среди домов и садов. Еще до рассвета он добрался до Херсонеса, решив отсидеться несколько дней в его развалинах.
На его счастье декабрь в этом году в Севастополе выдался удивительно теплым и солнечным. Земля была покрыта травой, на деревьях, перепутав времена года, набухли почки, в садах цвели розы и жимолость. Из своего укрытия ему было видно, как по берегу гуляли под зонтиками дамы, одетые совсем по-летнему. Но все равно к вечеру, когда заходило солнце, становилось холодно, особенно, когда с моря дул резкий ветер, пронизывающий до самых костей.
Сергей был одет плохо. Свое пальто он оставил в хибаре, выскочив в одном пиджаке. Под ним была только верхняя косоворотка из бязи и нижнее белье. Огонь он боялся разводить, и, пока еще были папиросы, потихоньку их курил, согревая себя изнутри. Спал стоя, прислонившись к холодной стене древней постройки. Днем подставлял лицо под солнце и блаженно улыбался, смотря на синее, без единого облачка небо.
Однажды ночью ему показалось, что недалеко от него кто-то есть. Он прислушался. Разговаривали двое. Один что-то увлеченно рассказывал, другой лишь изредка вставлял одно-два слова. У рассказчика был хриплый простуженный голос, временами он долго и тяжело кашлял.
Сергей осторожно вышел из своего укрытия. При свете луны он разглядел на голове у простуженного бескозырку, на которой выделялись белые буквы названия корабля – «Князь Потемкинъ Таврический». На нем были бушлат и широкие матросские штаны. «Потемкинец!» – обрадовался Сергей. Его собеседник был одет в серое полупальто. На голове у него плотно сидел каракулевый пирожок, а на носу торчали разбитые очки в золотой оправе. «Что за птица? На матроса не похож: эсер или эсдек, сбежавший вместе с «потемкинцами». Сергей с
