занимался с учениками, Лиза тоже четыре раза в неделю занималась со своими учителями в доме родителей. Из будних дней у них свободным оставался только вечер среды. В этот день они встречались где-нибудь в центре, обедали в столовой, а затем гуляли по городу или ходили в театр.
В субботу Николай после занятий до позднего вечера сидел в библиотеке, подгонял все свои рефераты, курсовые, знакомился с новинками в отечественных и зарубежных журналах. По примеру Володи он стал писать статьи в столичные технические журналы, правда, пока не получил из редакций ни одного ответа. Более охотно печатали его статьи на политические темы большевистские газеты, но на них теперь не оставалось времени. Все учебники и нужные по программе книги он читал в дороге или в перерывах между лекциями в училище. Голова у него была загружена целый день.
В воскресенье перед театром они обязательно заходили на обед к Фалькам. Это Сарра Львовна установила такую традицию, по-умному рассудив, что надо всячески поддерживать отношения с Лизой и зятем, чтобы не потерять дочь. Лиза из-за занятий с учителями не могла вырваться из-под опеки домашних. Мама и Зинаида в их отсутствие приезжали к ним домой с продуктами или готовым обедом, забирали для стирки грязное белье, а Зинаида убирала квартиру и перемывала посуду, чистила кастрюли и сковородки, которые у Лизы постоянно подгорали. Все это делалось под предлогом, что Лизе надо беречь свои «музыкальные» руки.
Николай ничего этого не замечал или делал вид, что не замечает, чтобы не заводить ненужных разговоров. По воскресеньям, как у него было заведено до прихода Лизы, он с утра вытирал пыль, мыл полы и возился с цветами, привезенными из Ромен. Он вообще очень любил порядок и был необыкновенный аккуратист: каждая вещь у него лежала на своем месте, чего нельзя было сказать о Лизе, которая разбрасывала свои вещи по всей квартире. И он молча, ничего не говоря, собирал ее чулки, шарфы, заколки, расчески, относил их в ванную комнату или клал на ее полки в шкафу.
Ее аккуратность проявлялась в другом: она часто гладила свои вещи, и ни за что не оденет платье или юбку, если на ней будет хоть одна складка. Также привередливо она следила за одеждой Николая, убеждавшего ее, что она делает совершенно лишнюю работу: он сам при всей своей аккуратности до нее гладил брюки не чаще двух раз в неделю, а рубашки после прачки вообще не нуждаются в утюге. Однако он старался ей ни в чем не перечить – она женщина и как женщина знает, что нужно делать. И многое другое, что появилось в его доме с ее приходом: пеньюар на спинке кровати, выстиранное кружевное белье на веревке, шкатулка с украшениями, коробки со шляпками и ботинками, тонкий запах духов – тоже вмещалось в это емкое слово женщина и еще более конкретное и прекрасное: Лиза
После того, как Николай кончал уборку, Лиза занимала кухню и начинала свою глажку. В часов 12 они, наконец, садились завтракать, очень долго пили кофе, наслаждаясь тем, что никуда не надо спешить. Николай по привычке иногда брал в руки книгу или газету, Лиза тут же все у него отбирала и просила его хоть немного отдохнуть, потому что в два часа уже надо было собираться к родителям.
Потом еще было 20 замечательных минут, когда, сидя в кресле, Николай
наблюдал за тем, как она одевается: оденет одно платье, походит в нем перед зеркалом, снимет его, начнет выбирать другое. Перемеряет целый гардероб, пока опять не вернется к первому, намеченному еще накануне вечером. И так же с волосами. Соорудит то одну прическу, то другую, наденет шляпку – нет, все не то. Вспомнит про шляпу, которую велела две недели назад положить на антресоли, и ему приходилось терпеливо вставать на стул и доставать оттуда коробку с этой шляпой.
Когда, наконец, с ее туалетом было закончено, она принималась за него, заставляя одеть то одну рубашку, то другую, сменит несколько галстуков и, в конце концов, остановится на том, который ей очень нравился: в синюю полоску, под цвет его глаз. «Какой ты красивый!» – довольно говорила она, и они шли в прихожую одевать пальто.
Лиза прежде никогда не уделяла столько внимания своим нарядам, но теперь, бывая с Николаем на людях, она хотела, чтобы они выглядели самой красивой парой и на них обращали внимание. В последний раз в театре даже этот мерзавец, полковник Богданович, когда они проходили мимо него и его жены, толстой расфуфыренной «курицы», недавно вернувшейся из Парижа, остановился как вкопанный и смотрел на нее, не отрывая восхищенных глаз.
Вообще ей нельзя было посещать с Николаем общественные места – так постановил попечительский совет гимназии, долго и нудно решавший вопрос о ее «неслыханном» поведении. Лиза была не первой, кто отважился на такой «дурной» поступок. Обычно таких учениц тут же исключали из гимназии. Но здесь был особый случай. Гимназия была частная и содержалась на деньги попечителей, а Григорий Аронович был не только членом попечительского совета, но давал директрисе мадам Левитиной крупные суммы денег. В начале года он внес почти пять тысяч на ремонт помещения и оборудование физического и химического кабинетов и обещал в течение года сделать еще несколько таких вливаний. Так что директриса первая попросила сделать для Лизы исключение и оставить ее в гимназии, обязав ее не появляться с мужем в общественных местах, где могут быть другие ученицы: в кино, театрах, на концертах, катке, парках и вообще как можно меньше говорить о своем замужестве.
Мадам Левитина выдала Сарре Львовне бумагу с этим постановлением-предписанием, которую Лиза тут же разорвала. И везде появлялась с Николаем, да еще в сопровождении своей младшей сестры Анны или школьной подруги Елены Зильберштейн. Мадам Левитина хотела переговорить с родителями Елены – ее отец тоже давал деньги на гимназию, правда, не так много и не так часто, как Фальк, но рассудила по-своему: пусть они сами решают, как поступать им со своей дочерью.
Зильберштейн только усмехнулся, когда услышал о Лизином поступке. Взбалмошность и крутой характер этой 17-летней красавицы были в его вкусе, не то, что его субтильная жена и такая же тихоня-дочь. Фалька же он резко осудил, назвав его «слабохарактерной тряпкой». Он давно недолюбливал этого архитектора, который везде лез со своими благотворительными делами, вынуждая других тоже раскошеливаться. Реби постоянно ставит его в пример другим, и вот к чему привели его порядочность и доброта – собственную дочь упустил.
Однако в глубине души Наум Давыдович завидовал авторитету Фалька. Он был один из немногих членов общины, который удостоился чести бывать у раввина дома и близко сошелся с очень уважаемым среди екатеринославских евреев ученым рабби Леви-Ицхаком Шнеерсоном.
... За обедом у Фальков обычно говорили о литературе и искусстве, общей для всех интересной теме. Лиза и Сарра Львовна – о музыке, Григорий Аронович – о живописи, Анна и Николай – о поэзии. Эти двое могли долго спорить и цитировать огромное количество стихов. Лиза только удивлялась, когда Николай успевает всем этим интересоваться и читать другую, кроме учебников, литературу. Она даже немного завидовала сестре, брала у нее книги и журналы, но, так и не раскрыв их, возвращала обратно.
Политику обходили стороной. Оба, и Фальк, и Николай, понимали, что любой разговор между людьми с разными точками зрения может привести к конфликту и обострению отношений. Так почти и случилось, когда
однажды, после начала работы 2-й Государственной Думы, Григорий Аронович заговорил о несовершенстве выборной системы в России, из-за чего в депутаты проходят некомпетентные люди, принимающие в штыки каждое разумное предложение правительства. Он симпатизировал Столыпину, молодому, энергичному и очень решительному, на его взгляд, премьер-министру, который за короткий срок внес много важных предложений по подъему российской экономики.
Особенно эти симпатии у него усилились, когда стало известно, что председатель правительства пытается провести Закон о равноправии евреев и снять с них значительную часть ограничений. Однако Николай II этот Закон отверг. И много другого прогрессивного, что предлагает Столыпин, государь и Дума отвергают без всяких на то оснований.
Николай на это заметил, что Столыпин одной рукой раздает пряники, а другой – угрожает кнутом. При этом у Григория Ароновича от такого заявления полезли вверх брови.
– Вы правы, – спокойно сказал Николай, стараясь не вызвать у Фалька раздражения, – премьер хотел улучшить положение евреев и других народностей. Отменил часть вероисповедных ограничений, уравнял в правах старообрядцев и сектантов, установил свободу религиозных общин и право на молитвенные здания. Вместе с тем своим постоянным подчеркиванием, что в русском государстве все нужно делать для русских он развивает гнусную русофобию, которая обостряет шовинистические настроения в многонациональной России и вызывает новую волну недовольства. При его попустительстве активно действует реакционная организация «Союз русского народа», и хотя его председатель Дубровин лично не любит Столыпина, а тот в свою очередь не любит Дубровина, Петр Аркадьевич от имени правительства субсидирует его деньгами. Напрашивается вопрос: зачем он это делает? А потому что «Союз» опекает сам государь, и Столыпин не смеет его осуждать. О деятельности «Союза» вы, конечно, слышали. Он поставил цель бороться с революционерами. Об этом прямо говорится в его программе. То же самое можно сказать и о принятых Столыпиным репрессивных мерах против революционеров.
– Вы все рассматриваете через свою призму. А я полностью согласен со Столыпином: если сейчас не принять самых крутых мер, то Россия развалится. Ее экономика страдает от постоянных забастовок и бойкотов.
Николай специально не говорил о борьбе «Союза» с евреями. Но тут вмешалась Лиза.
– Папа, – сказала она, – ты далек от политики и не знаешь, какую опасность для нас представляет СРН. Эти люди хотят добиться от власти, чтобы все проживающие в России евреи были немедленно признаны иностранцами, но без каких бы то ни было прав и привилегий, предоставляемых другим иностранцам. И еще они требуют ввести массу новых ограничений для евреев, которые окончательно сделают нашу жизнь в России не выносимой и заставят нас бежать из России…
Николай изо всех сил дергал Лизу за руку, чтобы она замолчала. Фальк побледнел. Его брови поползли к переносице, на скулах заходили желваки. Он хорошо знал, о чем говорила Лиза, читал программные документы «Союза» и с тревогой следил за его деятельностью. Его поразило другое, с какой горячностью говорила обо всем Лиза, усмотрев в этом явное влияние Николая. Была анархисткой, а теперь стала, как и он, большевичка. Он еле сдерживался, чтобы не отчитать ее за то, что она занимается не тем, чем следует.
Николай был сердит на себя за то, что позволил вступить в спор с Фальком, который, как и следовало ожидать, вызвал у того негативную реакцию. Он и с Лизой никогда не затевал подобных разговоров, зная, что при ее горячности можно договориться бог знает до чего. Но такой разговор с Фальком был всего один единственный раз. Другие их
