промахнулся сам, ожидая такого же нырка, попал кулаком в кадык, и тем самым едва не прикончил противника.
Зрители стояли притихшие и испуганные, никто не решался поздравлять Маланкиного сына с таким выдающимся результатом, словно перед ними был не их скромный знакомец, а некий злой дух вызванный с Черного Камня. Прежнего отношения уже не будет никогда, понял и Дарник, и, побыв там для приличия какое-то время, молча удалился со ставшего совершенно чужим места забав и веселья.
Но его тайной надежде, что уж такое кулачное достижение снискает ему вожацкую славу, не суждено было сбыться. Через два дня Клыч сообщил ему, что остальные их «соратники» полностью отказались идти в большой мир.
– Значит, пойдем вдвоем.
– Как вдвоем? – изумился каменчанин.
– Если стоять спина к спине, то это то же самое, что десять бойников, – объяснил Дарник.
– А куда мы пойдем? На запад или юг?
– Мы не пойдем, а поплывем. На восток по Каменке.
Тревогу Клыча можно было понять, в лесных и речных далях даже ватаги в двадцать парней исчезали без следа и каких-либо слухов, а что смогут сделать они вдвоем? На восток это означало попасть на Танаис, главную водную магистраль Русского каганата, на которой под видом купцов часто скрывались ладьи разбойников и охотников за рабами, готовые при удобном случае заняться своим основным промыслом.
Еще готовясь к походу ватагой, они с напарником и другими парнями заготовили большое количество воска с тем, чтобы выменять его у Тимолая на дорогие женские украшения, которые могли им пригодиться в пути в качестве денег. Теперь запасы воска они поменяли на двухместную лодку-дубицу. Клыч из дома натаскал немало ломаного железа, за которое Вочила выковал каждому из них по лепестковому копью, вернее, по наконечнику, которое парни сами прикрепили к древку.
К вымененому на Млаву шлему у Дарника добавилась старая безрукавка Смуги Везучего с вшитыми в двойной бычьей коже железными пластинами, и собственноручно изготовленный малый прямоугольный щит.
– У меня тело не круглое, а продолговатое, поэтому хочу защищать только его, а не пустой воздух, – объяснил он напарнику, необычную форму щита.
Замахнулись они с Клычем и на большую пращницу из тех же ромейских свитков. Высоко между двух деревьев установили брус-перекладину, на которой свободно вращалось коромысло на восемь аршин. На коротком конце коромысла прикрепили большую корзину и два мешка, наполненных камнями, на длинный конец прицепили пращу в полсажени. Оставалось только веревкой притянуть верхний конец к земле и отпустить, и противовес сообщал коромыслу нужный пружинный разворот. Камни с голову ребенка, положенные в пращницу, уносились в чащу с такой стремительностью, что первое время они не могли даже проследить, куда именно те улетели. Зато после недельных испытаний перед пращницей в лесу образовалась целая просека переломанных деревьев и стало понятно, что любые деревянные стены на двести-триста шагов так же обречены на полное разрушение.
В этих занятиях и упованиях у них прошли осень и зима.
Весна в год пятнадцатилетия Дарника выдалась ранняя. Снег и лед быстро сошли и в прозрачном лесном массиве стало тепло как летом. Оставалось подождать только несколько дней, чтобы ночью можно было обходиться без теплой одежды и лишних одеял. Собраны уже были нужные продукты, запасные портки и рубашки.
Но буквально накануне отплытия Клыч огорошил Дарника известием, что родичи требуют, чтобы он женился, мол, уйдешь на все четыре стороны только после того, как оставишь нам своего собственного сына. То же самое, словно по сговору, внушала сыну и Маланка, но Дарник только шутливо отмахивался, прекрасно понимая, что одна с невесткой и внуком мать в своей землянке просто не справится.
Напарнику было сложнее, его уже заставили перейти в землянку к молодой и пока еще бездетной вдове погибшего зимой старшего брата. Клыч пытался оправдываться, говоря, что как только жена забеременеет, он тут же тронется в путь. Дарник ему не верил: после беременности будет что-то еще, потом еще и так до бесконечности. Да и сам чувствовал, как собственная решимость начинает его покидать. Раздражало буквально все: крикливая Бежеть, строгая Каменка, бессмысленные лесные тропы, мелкие ручьи и речушки, даже общение с Вочилой и Тимолаем казалось уже несносным и однообразным. Он словно вынул из них все их знания, и больше они были ему неинтересны.
Мысль об одиночном уходе из Бежети показалась ему сперва совершенно безумной. Одно дело идти за ратной долей всемером или даже вдвоем, не боясь хотя бы лесных зверей, и другое – одному, когда никто никогда не узнает даже как именно ты погиб. Будут вспоминать как самонадеянного безмозглого мальчишку и только. Но чем дольше он думал об этом, тем допустимей все представлялось.
Нужен был лишь какой-то добавочный толчок, чтобы сделать последний шаг. Весь березень-апрель Дарник упорно выжидал, уже зная, что непростительно опоздал: к тому времени, когда он доберется до Корояка, столицы северного княжества, князь со своей дружиной и вольными бойниками уже уйдет в поход.
И тут вдруг после десятилетнего отсутствия в Каменку вернулся княжеский гридь Зрок Весельчак, у которого боевых шрамов было больше, чем царапин у любого из подростков. Весельчаком его прозвали за то, что он никогда не смеялся даже в отрочестве. Жизнь на чужбине сделала его характер еще более угрюмым. Но на такую мелочь мало кто обращал внимание, главное, что он вернулся, бывалый мужчина с целыми руками и ногами и даже с большим кошелем серебряных милиарисиев и дирхем, да еще в сопровождении двух слуг, которые несли всю его тяжелую поклажу от самого Корояка. Любая молодка на Сизом Лугу с вожделением смотрела на него и ждала только, когда детвора и подростки хоть немного отцепятся от удачливого воина.
Один лишь Дарник не разделял общих восторгов. Даже про шрамы высказался, что они бывают только у плохих воинов, хорошие оставляют шрамы у врага, а себя умеют хорошо защищать. Его слова тотчас передали Весельчаку, вместе с рассказом, как Рыбья Кровь расправился с четырьмя заволочцами. Слышать это тридцатилетнему гридю, проведшему десять лет в походах и даже побывавшему в Романии, было совсем не по вкусу. И уже при следующем появлении Дарника на токовище Весельчак стал задирать его, вызывая на поединок.
– Вот только сражаться на деревянных мечах не для меня. А на настоящих боишься? – с вызовом спрашивал он.
Дарник не боялся, просто не знал, как объяснить пришельцу, что меча у них с Маланкой нет, а просить у Смуги Лысого он не мог и не хотел.
– Мне меч не нужен, у меня есть клевец.
– Как хочешь. Давай и так.
Посмотреть на то, как непобедимый Рыбья Кровь сразится с Весельчаком на Сизый Луг явились все взрослые мужчины Каменки. Их присутствие Дарник воспринял со вздохом облегчения. На глазах родни Зрок вряд ли осмелится убить подростка. Поранить, покалечить – да, убить и быть навсегда изгнанным из Каменки, едва ли. Хотя с другой стороны, может, как раз изгнания Весельчак и не страшился. Отправится опять служить князю своим мечом и только. Словом, размышления Маланкиного сына перед поединком с ветераном-гридем были не самые радужные.
Разительное несоответствие вооружений обоих поединщиков бросалось в глаза даже неискушенным зрителям. С одной стороны, был большой тяжелый меч и нарядный круглый щит со стальным умбоном посередине и железной окантовкой по краю, с другой – невзрачный игрушечный клевец и самодельный прямоугольный щит с поперечными железными ребрами жесткости. Но зрители хранили молчание – дерзкий бежечанин уже давно всем в Каменке надоел и хотелось, чтобы его как следует проучили.
Первый удар меча Дарник парировал, подставив широкую крестовину клевца, второй принял на обитое железом древко, а третий нанес сам, быстрым движением подцепив клевцом как крюком выставленную вперед ногу гридя. От неожиданной подсечки тот мигом растянулся на земле.
Зрители засмеялись. Взбешенный Весельчак вскочил и обрушил на противника град беспорядочных ударов. Дарник подставлял щит под острым углом, и меч скользил по ребрам жесткости, не причиняя щиту не малейшего вреда. На пятом или шестом ударе Рыбья Кровь подловил противника еще раз и, зацепив меч клювом клевца у самой рукоятки, выбил его из рук Зрока. Ответом был новый взрыв хохота у зрителей. Когда Весельчак в третий раз изготовился к поединку, Дарник сам перешел в наступление и теперь уже гридь должен был проявить все свое умение, чтобы отразить его удары, пугливо при этом отдергивая ноги, опасаясь повторной подсечки. Отступая, он умудрился поскользнуться и вновь оказался на земле. Но силы у Рыбьей Крови тоже были на исходе, поэтому, ринувшись вперед, он наступил ногой на меч противника, а крестовиной клевца придавил Весельчаку беззащитное горло. Вздох разочарования прошел по рядам зрителей.
Любой другой на месте Дарника только радовался бы такой победе, но сын Маланки вместо торжества сразу понял, что вся его прежняя жизнь оказалась разом перечеркнутой. И дело было даже не во враждебном отношении каменчан, просто уже тогда начало проявляться его удивительное свойство: бояться своих побед больше, чем поражений. Поражение что? Не досмотрел, не додумал, недооценил. А победа – это всегда шаг к еще большему поражению. Когда ты загордишься, вознесешься, тут тебя поражение и подкараулит. Обмануть судьбу можно, лишь все время переходя на какую-нибудь новую ступеньку, чтобы злые завистливые силы не могли тебя быстро достать.
Не радовался он еще и потому, что прекрасно понимал, что отныне обрел в Весельчаке смертельного врага, которого надо всячески опасаться. Поэтому и бегство из дома в одиночку уже не казалось таким рискованным, по сравнению с тем, что ему все время придется остерегаться конкретного человека, который не успокоится, пока не отомстит за свой позор.
Маланка, узнав о поединке, больше всех гордилась сыном и жалела только о том, что не видела саму схватку. С его доводами о необходимости срочного отъезда она тоже согласилась и не только не отговаривала, а сама помогла ему собраться в дорогу. Впрочем, о том, что он отправляется в Корояк не с ватагой, а совершенно один Дарник так и не рискнул ей сказать.
Четыре человека по-разному напутствовали Дарника. Кузнец Вочила подарил хазарские сапоги с закругленными носами и посоветовал никогда ничему не удивляться, мол, все, что ты увидишь, сделали такие же люди, как и ты. Ромей Тимолай наказал все просчитывать как в игре в затрикий на несколько ходов вперед и больше проявлять к людям снисходительности – ведь все мы несовершенны. Из своей землянки меняла вынес два свитка, на одном была карта Хазарского и Русского каганата, на втором – расчеты перевода денежных единиц, мер веса, длины и площади из одних исчислений в другие.
Маланка просила сына хоть иногда проявлять уступчивость. Про то, чтобы он берег себя, не было сказано ни слова. Самый неожиданный совет дала шептуха Верба: никогда не бояться дурных примет и предсказаний – только тот, кто верит в них, на того они и обрушиваются. Не обошлось и без дорогого гостинца, им стал плащ-накидка с капюшоном из
