6
Зима на Крите походила на липовскую раннюю осень: дожди, ветер, теплые дни, прохладные ночи. Трехтысячное войско, состоявшее из словен, сербов и ромейских гребцов, выходя из Сифеса в глубь острова помимо обычного походного снаряжения прихватило с собой дополнительно три тысячи шерстяных одеял. На вопрос, куда именно идем, Дарник делал неопределенное движение рукой:
– Где можно будет пройти, туда и пойдем.
При войске находились три проводника из местных жителей, но пока что было все равно, куда двигаться – противник мог находиться в любой стороне.
Князь ехал впереди колонны на высоком катафрактном коне, выданном ему мирархом, десять арабских скакунов были отданы гонцам: им больше они нужны. На ближние деревья и кусты Дарник почти не смотрел, высматривать вражеских лучников дело арсов, а его задача выбор места для опорных сторожевых веж. Пастушья тропа, по которой шли, постепенно забирала вверх, так что скоро пришлось спешиться и передать поводья лошади ближайшему арсу. К полудню войско перевалило горную гряду и оказалось в долине, выходящей к морю. На месте перевала имелась удобная ровная площадка, достаточно удаленная от ближайшей господствующей высоты. Здесь войско остановилось на ночевку, и плотники принялись рубить первую вежу. Окружающие деревья не отличались ровными длинными стволами, поэтому вместо одной привычной двухъярусной башни ладили четыре маленьких избушки, а в дополнение к ним из толстых жердей сколачивали смотровую вышку. Засеку вокруг вежи наваливали из камней и веток, получилось хоть и неказисто, но все равно непроходимо.
Наутро, оставив доделывать укрепление две ватаги липовцев и сорок гребцов, войско двинулось дальше, разделившись на два полка: один пошел вглубь острова, другому предстояло карабкаться по горам вдоль северного берега.
– Ты понял, что я хочу? – спросил Дарник у Сеченя, возглавившего второй полк.
– Кажется, да. Оседлать высоты, и чтобы ни один араб не проскользнул мимо.
– А потом что?
– Выходить ватагам из вежи и прочесывать все подножие.
– А как выходить?
– Ну, как выходить? Ногами. – Воевода не понял вопроса.
Князь присел на корточки и прутиком на земле показал, как выходить:
– Тремя ватагами. И клином. В головную ватагу берете собак и идете с шумом напролом. Две других ватаги идут крыльями скрытно чуть позади. Сильно не сближаться, а так чтобы слышать собачий лай. Один раз возвращаетесь ночевать в вежу, другой раз ночуете прямо в лесу, но тоже тремя отдельными станами. И никогда не ходить одним и тем же путем. В каждую ватагу берешь по три сербских десятских, пусть смотрят, потом будут ходить на прочесывание сами.
– А если наткнемся на отряд в сто или двести разбойников? – спросил сербский тысячский, внимательно слушавший наказ Дарника Сеченю.
– Все равно нападать. Тот, кто прячется, всегда преувеличивает силы своего преследователя. Тем более что они уже один раз сильно нами разбиты.
– А зачем нам сейчас лазить по горам двумя полками? Может лучше сразу на тагмы разбиться и идти в разные стороны? – спросил тысячский то, что интересовало и его сербов, и гребцов.
– Сейчас за нами наверняка наблюдают их лазутчики. Если пойдем малыми отрядами, они на один из них обязательно нападут. А если большими, то они рано или поздно отстанут. И после, при любом прочесывании даже тремя ватагами, никогда не будут знать, сколько нас идет там сзади.
– Мне кажется, что не мы всю жизнь воюем в горах, а липовский князь, – уважительно покрутил головой серб.
За следующие две недели полк Сеченя заложил десять сторожевых веж, пройдя берегом добрых две сотни верст на восточную часть Крита. Полк Дарника довольствовался семью вежами, да и тех, в общем-то, было многовато. Чем выше поднимались в горы, тем яснее становилось, что продолжительно прятаться здесь вряд ли кто будет. Полосу леса сменили луга и голые скалы. Ущелья, вертикальные утесы, обрывы, осыпи то и дело заставляли пускаться в обход. Иногда удавалось пройти в день не более двух верст. По ночам было по-настоящему холодно, не спасали ни костры, ни шерстяные одеяла. Если в лесной полосе дважды выходили к брошенным поселениям, то выше встречали лишь охотников за горными баранами.
– Какие арабы? – удивлялись те. – Здесь их никогда не было.
Голоса недовольных ратников раздавались все громче и однажды утром весь полк наотрез отказался двигаться дальше. Дарник разрешил ему вернуться к прежнему более удобному месту стоянки, а сам с тремя ватагами самых опытных гридей пошел еще выше. Перевалив очередную скалистую преграду, они оказались на горном плато рядом с живописной деревушкой, где совсем не было никаких заборов, а лишь сложенные из больших камней дома и овчарни.
Высыпавшие из домов жители без всякого страха смотрели на вооруженный отряд. Их наречие заметно отличалось от общего ромейского языка, так что Дарнику пришлось прибегнуть к услугам проводника.
– Да, – подтвердили горцы. – Неделю назад сюда приходил арабский отряд, поменяли тонкие ткани на шерстяные одеяла и овечий сыр и ушли. Заходили и прежде, и тоже всегда что-то меняли. Раньше приходили ромейские чиновники и требовали пятую часть наших овец и ячменя. Но мы спрашивали: почему мы должны это отдавать? Давайте нам железные топоры и мотыги, тогда берите. Они сильно ругались и хватали наших мужчин. Но по дороге вниз, наши мужчины от них всегда уходили назад. Нет, с арабами торговать гораздо лучше. И мы снова будем ждать их. А что можете поменять у нас вы?
Покоренный таким простодушием, князь велел пустить на обмен запасные наконечники сулиц и стрел, несколько топоров и пил. Больше всего горцам, особенно горянкам понравились льняные долгополые рубахи липовцев с вышитыми знаками принадлежности к той или иной ватаге и сотне.
– Это мы меняем только на золото и серебро, – смехом объявил Дарник.
К его крайнему изумлению, немедленно явилось серебро и золото, в виде ромейских и арабских монет. Пришлось гридям расстаться с двумя дюжинами боевых рубах.
Два дня провели липовцы у радушных горцев. Гостям отвели лучшие комнаты в домах, и хозяева всячески старались выказать им свою приязнь. Воины, чтобы отплатить им за гостеприимство охотно приняли участие в общих деревенских работах: расчищали от камней участок под пашню, помогли строить новый дом и овчарню. Рыбья Кровь тем временем обошел все плато, побывал еще в двух деревнях, где его принимали не менее хлебосольно, чем в первой, поднялся на скалы по краям плато: с северной скалы увидел Критское море, с южной – Ливийское. Больше всего его занимало: как это так, каждый день видеть вдали два чудных водных простора и совсем не стремиться туда попасть? Не выдержал и напрямую спросил у хозяев об этом.
– У нас есть такой обычай, – сказал ему староста первой деревни. – Перед тем как мужчина женится, он должен на несколько дней спуститься вниз и пожить среди береговых жителей. Если ему понравится, он может там и остаться.
– И много остается?
– Очень редко. Внизу все мужчины являются мужчинами только наполовину, и все женщины тоже наполовину женщины. Нам это не нравится.
Дарник сначала восхитился таким испытанием, но чуть погодя разгадал его скрытое коварство. Молодой парень собрался жениться, все мысли и устремления его только к своей невесте, а тут его отправляют в чужое селение, где он совсем одинок. Естественно, что он никогда не скажет, что это чужое место лучше, чем жизнь с любимой женой в привычных условиях.
Князь невольно вспомнил своего подросткового напарника-побратима Клыча, с которым они собирались вместе идти на ратные подвиги. У того тоже имелась отговорка: вдова погибшего старшего брата, которую якобы настойчиво навязывали ему в жены родичи. Тогда эта причина казалась Дарнику нелепой и раздражающей. А может, и тут все дело было в распаленной влюбленности Клыча в «навязанную» ему жену?
Отъевшиеся, отлежавшиеся в тепле и довольные всем увиденным, спускались гриди к остальному войску, хвастая соратникам своими подарками и сочиняя про страстность горных красоток. Но им мало кто завидовал, уже дважды выпадал мокрый снег, и больше всего воинам хотелось оказаться внизу, в теплых долинах. Князь, утолив свое любопытство впечатлениями горной жизни, против возвращения к морю не возражал.
Пройдя прежним путем через все выстроенные вежи, следы противника обнаружили лишь у предпоследней из них. И то это было уже не свежее кострище и подстилки из листвы, судя по всему, для отряда человек в тридцать.
– Зимой они точно в холодные места забираться не станут, – заключил Копыл. – Значит, зря мы готовим им засады где-то наверху.
– Мы готовим не засады, а постоянно нависающий над ними меч, – строго разъяснил Рыбья Кровь. – Чтобы им здесь жизнь медом не казалась.
Когда полк спустился до самого берега, князь приказал сворачивать не к заливу, а на восток:
– Пока не найдем Сеченя, назад в Сифес не вернемся.
В каждой береговой долине посылали дозорную сотню вверх по ручью и неизменно находили там сеченьскую вежу. В двух из них дозорным выдали захваченных в плен арабов – прочесывание долин тремя ватагами принесло свой результат. Пленники утверждали, что все их войска ушло далеко на восток – переждать там зиму.
То же самое вскоре подтвердил и сам Сечень, который возвращался в Сифес прямо по берегу моря навстречу им. Его полк был измотан не меньше дарникского. Тем не менее, на Акротири все возвращались вполне довольные своей смелостью и настоящим мужским испытанием. Гребцы и те чувствовали себя молодцами. Что же до сербов, то они вообще словно срослись со словенами в одно целое, во всем помогая и поддерживая друг друга. Особенно это стало очевидно в Сифесе, где ромеи и италики смотрели на северных и южных словен уже без прежнего высокомерия, а с какой-то даже ревнивой завистью.
– Ты изменил все их представления о варварах, – смеясь, говорил отец Паисий, довольный, что снова видит предмет своего жизнеописания живым и невредимым. – Больше всего наших стратиотов убивает, что вы не боитесь никакой черной работы, умеете и дома строить, и сами себе одежду стирать, и без хорошей еды долго обходиться.
Адаш, как когда-то возле Дикеи бросилась в ноги Дарнику и крепко прижалась к ним.
– Хорошо, хорошо, – приговаривал Рыбья Кровь, смущенно гладя наложницу по голове. Всегда бесчувственные охранники-арсы деликатно отводили в сторону глаза.
Кошка, оставшаяся от Лидии, та тоже учудила: вскарабкалась по князю, как по дереву и воротником улеглась на его плечах, победно урча.
Рад был возвращению Дарника и мирарх.
– Ну а дальше что? – спросил он, когда Рыбья Кровь рассказал ему подробно о всем походе. – Отдыхаете и снова в путь?
– Такими вылазками мы двести лет будем освобождать ваш Крит.
– Что же тогда?
Дарник не спешил отвечать и делал это весьма красноречиво.
– Хочешь взять дромоны и высадиться на восточную часть острова? – понял Калистос.
– Не совсем так.
– А что же еще?
– Хочу взять тебя и ромейскую миру и высадиться на восточный Крит, – подчеркнул князь. – Вернее, это ты со своей мирой возьмешь туда меня, сербов и италиков.
– Ты сошел с ума! Среди зимы плыть неизвестно куда и высаживаться, не зная, что нас там ждет!
–
