князь успел многое. Оседлал побережье на пятнадцать верст. Возвел здесь несколько парных опорных веж: одну у воды, другую в версте-двух в глубь острова. Предпринял несколько набегов к жителям долин, которые тут, на восточном берегу, вполне мирно уживались с иноверцами-арабами. Разведал, что дальше на юг, через непроходимый для большого войска перевал находится главная ставка арабов Иерапетра. Реквизировал у критян с десяток легких повозок, на которых посадил три ватаги гридей, еще две ватаги были посажены частью на мулов, частью на мелких островных лошадок. Эта сотня ежедневно совершала быстрые перемещения в разное время суток вдоль кромки берега и останавливалась на ночевку то в одной, то в другой веже, дабы не дать противнику подготовиться и напасть на разбросанное по широкой дуге липовское войско.
Энергичность Дарника объяснялась просто: невозможно и позорно было сидеть на месте и бесконечно охранять самих себя, как это делали бравые ромейские вояки, почти не выходившие из своей Элунды, да и хорошо известно, что воины от праздности быстро распускаются. Вот с утра до вечера и придумывал им «важные» задания, всем своим видом как бы говоря: именно это крайне нужно для нашей окончательной готовности, еще чуть-чуть и ринемся в новое славное сражение.
Просматривая свитки со «Стратегиконом» Маврикия, которые всегда возил с собой, он впервые обратил внимание, сколько там уделяется внимания упражнениям по прыжкам и бегу. Дома в Липове существовали конница и колесницы, поэтому это не имело важного значения. Здесь же лошадей едва хватало для гонцов, стало быть, от крепких ног пехотинцев зависело все. Вот и гонял бесконечно своих молодцов по ровному месту и по взгоркам, по камышам и горному валежнику.
Достаточно быстро удалось князю наладить отношения с местными жителями. Сперва те сильно дичились, тщательно прятали своих жен и дочерей, без большой надобности и сами на глаза «варварам» не показывались. Потом, приглядевшись к словенским порядкам, заметно смягчились и уже как ни в чем не бывало позволяли своим детям разгуливать среди чужих воинов. Более того, уже несколько раз обращались за судом не к мирарху, а к Дарнику, поначалу с мелкими жалобами на его липовцев, а затем даже с тяжбами на своих соседей.
Отец Паисий недоумевал:
– Чем таким особенным ты их так очаровал?
– Через неделю я очарую всю Романию. Не волнуйся, все успеем, – смеялся князь.
Его самого удивляло, насколько критяне оказались доверчивыми людьми. Единородцы-словене к любым незнакомцам относились всегда гораздо настороженнее, сначала как следует всматривались в чужака, а лишь потом проявляли к нему свое расположение. Здесь же, на Крите, да вообще в Романии, всех словен почему-то считали людьми простодушными и открытыми, мол, если словенин сразу не проявил свирепости, то дальше он будет добрым и славным малым.
Неожиданную разгадку получило и терпимое отношение критян к арабам. Секрет оказался прост: они не вырубали их оливковые рощи. Прежние захватчики, да и ромейские сборщики налогов чуть что, брались за топоры и наказывали таким образом местных смердов, хотя и знали, что для восстановления главной плодовой культуры острова нужно не меньше двадцати лет. Точно так же не трогали арабы и критских женщин. Вернее, всех имеющихся у жителей рабынь тут же забрали себе, но коренным критянкам ничто не угрожало.
– Вот, учитесь, как надо захватывать чужую землю, – внушал Дарник своим воеводам. – Пока твое войско слабо, дружи и уважай их смердов. А когда арабы здесь наберут силу, то наверняка зажмут местных не хуже ромейских чиновников.
– Ну, так можно сделать очень просто, – предложил Корней, который уже присутствовал на военных советах не в качестве приближенного князя, а как один из лучших полусотских. – Переодеться в арабские одежды и сотворить критянам несколько насилий. Хотя бы вырубить их священные оливковые рощи. И в долинах, и в горах. Чтобы критяне сами взялись за оружие.
– Молодец, соображаешь, – похвалил Рыбья Кровь. – Возможно, мы так и сделаем. Только нужно будет выбрать самый подходящий момент.
Схваток с самими арабами почти не происходило. Как бы быстро дозорная полухоругвь не выдвигалась в горы, она заставала лишь остывающие костры от отступивших мелких отрядов противника. На ключевых горных перевалах Дарник закрепиться не стремился – не хватало людей, да и особого желания. Вместо этого он подкупал в качестве лазутчиков критян, чьи родичи жили наверху. В результате ему удалось захватить с десяток раненых арабов, что лечились в домах местных жителей.
Не прохлаждались и те липовцы, что оставались на берегу. Вместе с местными рыбаками они выходили в море и снабжали войско свежей рыбой, а ватаги липовских охотников пытались освоить добычу горных баранов. Как-то сильный ливень размыл единственную дорогу, отделявшую большое горное селение от остального мира. Высланная на помощь липовская сотня сумела навести снесенный мост и расчистить саму тропу. За полгода пребывания в Романии словене неплохо освоили начатки ромейского языка, и даже мелких недоразумений с местным населением почти не случалось.
Мирарх Калистос знал обо всем этом и постоянно ставил липовского князя в пример своим архонтам. Те пытались повторить действия Дарника на своих охраняемых участках к западу от Элунды. Но получалось это у них слабо. Если построить навес из веток и камыша, обнести его валом из камней и даже оставить там ночевать с полсотни воинов у ромеев еще получалось, то выдвинуть в темноту ночные дозоры, как у липовцев, чтобы те неподвижно лежали всю ночь, подкарауливая арабских лазутчиков, у стратиотов не хватало ни смелости, ни терпения. Да и соплеменников-критян за их лояльность к врагу они слишком презирали и совсем не стремились перетянуть на свою сторону. Арабы быстро уловили разницу между двумя войсками противника и нападали на ромейские отряды гораздо чаще, чем на липовские. Тагмы италиков и сербов, которые Калистос отдельно посылал в горные районы, тоже большими успехами похвастать не могли.
Таким был расклад событий, когда между мирархом и князем произошел спор о пленных. Хорошо обдумав положение, Дарник призвал к себе двоих раненых арабов, которых он еще не успел передать ромеям. Один из них достаточно сносно изъяснялся по-ромейски и послужил в качестве толмача своему бессловесному товарищу.
– Скажи ему, что мне надо встретиться с самым главным вашим архонтом. Иначе все ваши пленные будут посажены на кол, – по нескольку раз втолковывал князь пленным. Потом еще написал по-ромейски о том же грамоту, авось да найдется среди арабов знающий человек. С тем бессловесного пленника, дав осла, и отпустили, оставив толмача на случай, если главным арабский предводитель не знает ромейского.
Миновал день, и к Дарнику явился житель долин вести переговоры от лица арабов.
– Я могу отвести тебя к месту встречи с их шейхом, – уныло, явно не рассчитывая на успех своего визита, сообщил критянин.
– Рассказывай дальше, – потребовал князь.
Критянин рассказал. Судя по условиям встречи, шейх был человеком предусмотрительным. Учтены были не только его безопасность, но и безопасность князя. Встречаться предстояло внизу большой осыпи, над которой еще возвышалась высокая горная стена. Подойти туда нужно было с двух сторон по широкой дуге. На краях дуги остаются дружины телохранителей. Все место открытое и в то же время труднопроходимое, так что численное превосходство той или другой дружины значения не имеет: меньшая легко отступит, нанеся при отходе ощутимый урон большему числу неприятельских воинов.
– Шейх прекрасно говорит на ромейском языке, – успокоил Дарника переговорщик.
В полдень Рыбья Кровь с двумя ватагами арсов уже был на месте. У шейха охранников имелось и того меньше, что послужило князю даже легким укором. С расстояния двух стрелищ два отряда с любопытством некоторое время разглядывали друг друга. Князь первым спустился на землю, отдал оруженосцу коня и шлем, и с двумя прикрытыми большими щитами арсами по тропе зашагал вдоль подножия осыпи. Шейх тоже вылез из седла, но остался в шлеме-чалме, с ним пошли два оруженосца с круглыми щитами и знаменосец.
Пока сходились, Дарник как следует рассмотреть шейха: надменное худое лицо, еще более вытянутое заостренной бородой, развевающиеся белые одежды, меч и кинжал, усыпанные драгоценными камнями. Сблизившись до двух сажен, все семеро остановились.
– Шейх Нагиб ибн Фахдлан, ибн Рашид, ибн… ибн… ибн, – представил знаменосец своего господина.
Князь глянул на арса-толмача.
– Князь Дарник из словенского Липова, по прозвищу Рыбья Кровь, победитель кутигур, булгар, хазар, тарначей, норков, – находчиво отчеканил по-ромейски тот.
– Я получил твою грамоту и готов выслушать тебя, – на хорошем ромейском произнес шейх Нагиб.
– Восемьсот ваших пленных воинов захвачено на Акротири, пятьсот пленных взято в Элунде. Их искалечат и отпустят на свободу.
– Другого от просвещенного ромейского мирарха мы и не ждем.
– Калечить будут только аднаитов, кахтанидов отпустят в целости, – на всякий случай уточнил Дарник.
Лицо шейха чуть дрогнуло, но он тут же справился с собой:
– На все воля аллаха! – Нагиб явно собирался уходить.
– Еще у нас скопилось много арабской одежды, – ухватился за последний довод князь. – Переодетые в нее наши воины начнут творить зло местным жителям, и все горы загорятся под вашими ногами.
– Хорошо, что ты, князь, сказал об этом. А мы предупредим жителей.
– Не получится. Плохому о вас поверят быстрее, чем хорошему. Остров слишком велик, а молва любую беду всегда еще больше преувеличивает.
Шейх пристально посмотрел на Дарника.
– Чего хочет мирарх?
– Мирарх хочет калечить, а я калек не люблю.
– Разве ты говоришь не от его имени?
– Я хочу спасти ваших людей.
– Зачем?
В коротком вопросе шейха сквозило столько презрения к проявившим трусость собственным воинам, что Дарнику не сразу нашелся с ответом. Христиане и магометане всегда выкупали своих единоверцев, попавших в рабство, а так отказываться мог лишь главарь разбойников, желающий освободиться от негодных сотоварищей.
– Чтобы они разнесли славу обо мне по всему магометанскому миру, – князь вложил в свои слова предельную издевку и над пленными, и над самим собой, таким глупо-великодушным.
Нагиб несколько мгновений озадаченно смотрел на Дарника, потом расхохотался так, что его телохранители настороженно сделали шаг вперед.
– У меня нет столько дирхемов, чтобы выкупить их всех. Ты же не станешь отдавать их по частям.
– Не стану, – честно сказал Рыбья Кровь. – Но зато я могу по частям взять сам выкуп.
– Что ты будешь делать с частью казны?
– Буду кормить пленных.
– Разве выкуп предназначен для этого?
– Нет. Но истраченные дирхемы я верну, продав стратигу Крита восстановленную дорогу на Иерапетру.
– В Иерапетре наша главная пристань. Ты хочешь, чтобы я сам привел туда ромейское войско?
– Никто не мешает тебе строить рядом с дорогой сторожевую крепость. Пока вы не построите на Крите свои крепости, он никогда не будет вашим. Вы будете строить свое, мы – свое.
– И ты дашь нам ее спокойно строить? – снова
