жен мы должны отсюда взять. Пусть лучше берут вдов с детьми, я потом им за детей сам доплачу.
Как сказал, так и было сделано. Не десять, а все пятнадцать невест выбрали липовцы в качестве спотыкающихся и падающих бегуний. Горькое блюдо подсластили телеги-двуколки, выданные в качестве приданного и то, что старейшины согласились дать своих провожатых, которые в дальнейшем послужили лучшими переговорщиками при передвижении по всей болгарской земле. Впредь липовцы действовали осмотрительнее, придумав для «невест» такие игрища, которые могла выдержать только здоровая и ловкая молодуха.
Всего на болгарский марш ушел целый месяц. Под конец, когда весть о необычном войске широко распространилась, к ним посмотреть на веселую беготню стали приезжать болгары из дальних мест, некоторые даже привозили с собой вполне пригожих сестер и дочерей. В итоге походная колонна обогатилось сотней жен и повозок, вернее, сотней повозок и жен, так как повозки, особенно двухостные являлись подчас гораздо большей ценностью.
Наконец достигли Истра-Дуная, за которым лежала земля словен-уличей. В сто глоток рыдало и выло женское пополнение, прощаясь с сопровождающей его до пограничной реки родней. Высланные за Истр дозорные порадовали князя доброй вестью: заплати уличам нужную пошлину и свободно шагай на свой Танаис. То же повторилось и на Днестре, и на Южном Буге, а вот в понизовье Днепра-Славутича сидела кочевая орда ирхонов, которая не изжила еще кровную месть и вовсю враждовала и между собой, и с теми, с кем им довелось долго соседствовать. В стан липовцев прибыли гонцы аж трех ирхонских улусов, утверждавших, что именно им надо платить солиды за переправу. Пока они шумели и ссорились между собой, воины по приказу князя изготовили десяток плотов и спокойно начали переправляться на левый берег реки. Попытавшиеся было им помешать лодки ирхонов обстреляли из камнеметов. Средство оказалось весьма убедительным – просители золотых монет тут же позабыли прийти за своей платой.
Оставалось каких-то сто пятьдесят – двести верст по жаркой августовской степи и скоро уже столица каганата Айдар, а там рукой подать и до Липова.
Чем ближе к дому, тем чаще задумывался Рыбья Кровь. Как-то встретит его собственное княжество после полутора лет отсутствия? Как не берег он воинов, а больше трех сотен их уже нет в живых. Неизвестна судьба еще тех двухсот липовцев, которых он раньше направил домой, но вряд ли все они могли в пути погибнуть. Зато никогда еще его войско не возвращалось со столь великой славой и неплохой добычей, а если еще учесть сундучок, закопанный возле Корчева, то вообще можно долго ни о чем не беспокоиться. Да, пожалуй, и самих бойников не скоро выгонишь в еще один такой же поход. Основное достижение все же не в солидах. Знания, почерпнутые за эти полтора года подороже будут стоить. Теперь он многое переделает в своем княжестве.
А что делать с Адаш? Как оправдаться перед Всеславой за стратигиссу Лидию, о которой непременно похвастают в Липове его болтливые гриди? Кого родила Всеслава? Если мальчика, то может статься, что княжна исхитрится лишить жизни его сыновей от Черны и Зорьки. Почему он думал о своей жене именно так, Дарник и сам не понимал, ведь никаких особых намеков на это не было. И все же навязчивое нехорошее предчувствие не покидало князя.
Похожие мысли видимо приходили и хазарке.
– Ты не будешь заставлять меня прислуживать твоей княжне, как ты заставлял прислуживать Лидии? – спрашивала она.
– Кому скажу, тому и будешь прислуживать, – сердито отвечал он.
Адаш прятала довольную улыбку, его сердитость говорила ей больше, чем произнесенные слова.
Войско двигалось совсем расслабленно. Чем ближе к дому, тем воины больше превращались в простых смердов, тайком ощупывали золотые монеты в нашейных кошелях, в беспорядке содержали оружие, отлынивали, как могли, от ночных дозоров.
– Ты совсем перестал их наказывать, – упрекал Корней.
– Возьми плеть и накажи их сам, – предлагал ему князь.
– Ну да, чтобы они мне по шее накостыляли? Ты же не заступишься!
– Тогда молчи и не суйся.
«С этой расхлябанностью надо действительно что-то делать?» – подумал как-то вечером Дарник, сонно прильнув к прохладной спине Адаш.
– Слышишь? – пробудил его, кажется, почти сразу шепот хазарки.
Сначала это был глухой топот множества копыт, за которым вдруг последовал душераздирающий человеческий крик. Нападение, понял князь. Дернулся, чтобы выскочить из шатра, но Адаш с необычной силой вдруг пригнула его голову к себе. Его волос словно коснулась пролетевшая птица – это в шатер влетело легкое копье с необычным волосяным украшением.
Криками оглашалось уже все вокруг. Адаш отпустила его так же резко, как и пригнула. Схватив чужое копье, Рыбья Кровь выбрался в туманную предрассветную хмарь. По всему стану скакали и крутились, топча липовцев, чужие всадники в коричневых кожаных доспехах и шлемах с устрашающе разрисованными масками. Те, кто вскакивал, получал удар секирой или булавой. Всадники в масках были везде, насколько хватало глаз.
По заведенному порядку, пятая часть гридей ночевала в доспехах, чтобы быть готовыми вот к таким вот ночным стычках. Но сейчас в доспехах была вряд ли и десятая их часть. Надежные щиты и те были развешены вдали по окружности стана. Впрочем, приобретенная выучка сказывалась: то там, то здесь завязывались рукопашные схватки. Суматоху усиливали мечущиеся и кричащие болгарские жены. Все это Дарник замечал краем глаза, собирая не столько словами, сколько своим видом вокруг себя воинов. Один из арсов протянул ему нагрудник и шлем. Но с большей готовностью князь ухватился за лепестковое копье другого телохранителя. Как только вокруг собралось пару дюжин бойцов, князь повел их вперед, стараясь добраться до ближайшего «гнезда» с камнеметом. Его воины, придя в себя, уже сами рубили и кололи противника, однако всадники в масках все прибывали и прибывали. Под руку попался трубач.
– Труби! – рявкнул ему Дарник.
Звук трубы произвел сильное действие. Липовцы поняли, куда им следует пробиваться, а противник – где центр сопротивления. Но воодушевление было уже на стороне липовцев. В тесном строю, чувствуя плечо товарища, не так страшны были вражеские всадники. Ветераны подбирали копья, сулицы и луки убитых, молодняк повторял за ними. И вот уже стоит, выставив копья, сомкнутый строй, из которого летят сулицы и стрелы. И не защищенные доспехами кони степняков тяжелыми мешками валятся на землю, подминая под себя наездников. Не выдержав напряжения и страха, рванул прочь первый всадник, за ним второй, десятый, пятидесятый. Отскочив из мясорубки на пятьдесят-сто шагов они останавливались и собирались в группы. Их воеводы понимали, что надо слегка перевести дух, разделиться на привычные сотни и обрушиваться на врага по проверенному обыкновению: сначала осыпать издали стрелами, а потом уже браться за секиры.
Передышка, впрочем, дорого обошлась нападавшим. Добравшись до своих камнеметов и больших щитов, подобрав все свои луки и самострелы, остатки липовского войска были уже почти не уязвимы для конного неприятеля. Залпы дальнобойных луков липовцев вместе с «яблоками» камнеметов первыми накрыли ирхонов (а это были они), сразу побив и обезлошадив изрядное число степняков. Чуть отъехав, они остановились, выжидая, что будет дальше.
А дальше приходилось подводить итоги сражения. Все пасшиеся в ночной степи кони липовцев были захвачены. Та пятая часть лошадей, что находилась в стане под седлом тоже либо погибла, либо была угнана. В распоряжении дарникцев оставалось не более двух десятков пригодных к службе коней. Но о них, впрочем, в первую минуту никто не думал. Когда стали оглядываться вокруг, то пришли в ужас. Больше трети воинов были убиты. До сотни имелось одних раненых, половина болгарок превратились во вдов. Чего оставалось в достатке, так это золота на груди погибших.
Среди убитых были хорунжий Копыл и трое сотских. Корней и Адаш, как ни странно, не получили ни одной царапины. Дарник отдавал нужные распоряжения, почти не понимая, что делает, и до конца не веря в то, что произошло. Из княжества он вывел тысячу двести здоровых, полных жизни и веселья молодых мужчин, а теперь с ним едва ли четвертая их часть. Раньше тоже были потери, но в Липов всякий раз возвращалось больше людей, чем вышло. Места выбывших, занимали чужие воины и пленники, которые вскоре сами становились липовцами. Сейчас же из остатков «черного войска» таких не набиралось и трех ватаг. Неотвязно вспоминались мольбы липовских матерей именно ему, Дарнику, возглавить их задиристых и непокорных сыновей. Вот и возглавил!
– Ничего страшного, – успокаивал князя Сечень. – Мы так никем и не были разбиты. Другие князья еще с большими потерями возвращаются. Блеск нашего золота все перекроет.
– Хорошо, – вяло соглашался Рыбья Кровь. – Будем как все. Давай хотя бы всех раненых довезем домой.
По решению войскового схода, все золото убитых до последнего фолиса следовало записать и сохранить для их семей, а если семей не было, то передать их солиды покалеченным раненым.
Восемь дней обескровленное войско липовцев пешим ходом в сопровождении скачущих вокруг ирхонов двигалось по степи, вручную толкая двуколки с ранеными. Наконец пошли Айдарские городища и степняки отстали.
Перед тем как войти в столицу Русского каганата, липовцы неделю простояли в одном из пригородных городищ, отмываясь, отъедаясь, покупая новую одежду, повозки и упряжных лошадей. В Айдаре рассчитывали купить еще и верховых лошадей, чтобы вернуться в Липов хоть малым, но строем.
Вечером перед выступлением из городища Рыбья Кровь допозна бражничал с местным старостой. Наутро обнаружил, что Адаш рядом нет. Даже бесцеремонный Корней и тот не пришел разбудить князя. Крайне удивленный этим, Дарник вышел из дома, где ночевал.
На дворе он увидел Корнея и группу понуро стоящих арсов. Когда они расступились, князь увидел Адаш, лежавшую на лавке с ножом в сердце.
– Убийцу поймали, – сообщил Корней.
Вперед вытолкали связанного камнеметчика.
– Ты? – глухо спросил князь.
Камнеметчик молчал и смотрел исподлобья без всякого раскаянья.
– Пошли, – позвал его в дом Дарник, жестом не разрешая другим входить.
Закрыв дверь, князь сел на лежанку и задал короткий вопрос:
– Почему?
Камнеметчик молчал.
– Тебя будут очень страшно пытать. Говори сам.
– Княжна.
– Что княжна? – помертвел от ужаса Дарник.
– Княжна велела, чтобы с тобой из похода не прибыла ни одна наложница. Так и сказала, чтобы живой никого не было.
Больше ни о чем спрашивать не имело смысла. Князь позвал десятского арсов и приказал забрать у камнеметчика все оружие, а самого его прогнать прочь.
– Но он же точно убийца. Его на убийстве поймали, – непривычно возражал десятский.
– Пускай идет. И ты ступай.
В дом попытался войти Корней.
– Вон отсюда! – шуганул его Дарник.
Когда все вышли, Рыбья Кровь вдруг зарыдал. Раньше слезы выступали только от ветра или нарезанного лука, а тут полились широким потоком, и непонятно было, облегчают они его или, напротив, нагружают чем-то новым и необычно тяжелым.
