одеревенелыми руками, стал неловко скидывать в яму комья земли. Его взгляд постоянно спотыкался о лицо убитого. Кидая землю на тело, Сергей неосознанно пытался не попадать на лицо. Оно, это лицо, не было лицом убитого человека.
Грунт в яме прибывал, и первые комья земли стали падать на лоб и щеки чеченца. В последние мгновения ощущения того, что чеченец живой стали еще более отчетливыми. Было ли это игрой воображения или же, Сергей действительно увидел движение лицевых мышц, он не понял. Ужас всего происходящего усилился настолько, что стал уже физически невыносим.Тошнотворная волна стала подниматься, откуда-то снизу, вызывая слабость в одеревенелых руках. Спазм усилился, толкнув содержимое желудка наружу. Сергея вырвало…
Капитан на секунду прервался и посмотрел на сержанта. Какое-то мгновение он смотрел, как бы подбирая слова, но не найдя ничего сказать, просто продолжил швырять грунт в яму. Сергей отошел на несколько шагов и, уронив лопату сел на корточки. Тошнота и дрожь в руках перетекали в головную боль. Ему было плохо…
Как возвращались назад, и как он оказался на кровати в палатке, Сергей помнил смутно. В очередное заступление на пост, его не подняли. Он провалялся в кровати остаток дня и всю ночь, лишь однажды встав попить и сходить по малой нужде.
Рано утром в солдатскую палатку зашел Никонов. Сергей стал подниматься, но замкомроты усадил его на кровать и сам сел напротив. Сергей только мельком взглянул в лицо старшего лейтенанта. Выражение лица офицера было необычным.
- Как себя чувствуешь?
- Нормально…
- Я тебя сегодня с караулов снимаю. Давай отдохни…
Сергей молчал и смотрел в земляной пол палатки. Физически он чувствовал себя сносно, но внутренняя опустошенность, лишила его каких бы то ни было эмоций. Помолчали.
- Что там с пулеметом случилось?
- Я не знаю. Мне его, когда прапорщик Чернов выдал, я осмотрел, почистил и брал на пост.
- Ладно, с этим разберемся. Давай отдыхай сегодня.
Никонов ушел. Сергей лег на кровать. Глядя в брезентовый потолок палатки, он прислушивался к своему состоянию. Оставшись живым после штурма Грозного, он не думал, что может столкнуться с чем-то более ужасным. Но это случилось. Он не понимал, но остро чувствовал, что вчера произошло что то, что внутренне ранило и изуродовало его душу.
Это было непоправимое и болезненное увечье. Оно было страшнее, чем ближний бой в зданиях перед президентским дворцом, где перестрелка с боевиками велась практически в упор. Оно было ужаснее, чем вид разорванного тела друга, который в агонии умирал на его руках. Боль, которая поселилась внутри его, усугублялась чувством, что исправить что-либо уже не возможно…
Позже Сергей, прокручивая события предшествующие расстрелу пленных, мысленно пытался понять - где была точка невозврата. Где был тот момент, после которого, случившаяся трагедия стала неизбежной.
Прищуренный взгляд Никонова и просьба помочь капитану…
Поездка на машине и инструкции офицера…
Нестреляющий пулемет и просьба дать автомат…
Не выискивая самооправданий, Сергей приходил к мысли, что этой точки не существовало. На тот момент у него не было ни сил, ни возможностей противиться происходящему. Трагедия, которая случилась и душевное увечье, нанесенное самому себе, были неотвратимы. Случилось то, что должно было случиться. Сергей ничего не мог изменить. Он был обречен помочь капитану…
