Москвы минимум два локомотивных плеча. Как правило, смежные бригады не состыкованы, графики у паровозников скользящие, а из-за дефицита кадров часто рваные. Да и не станет машинист или помощник рыскать по промежуточной станции в поисках бригады с нужным направлением. Не принято такое у них.
Ну а вот поездные кондукторы... У тех ребят подходящие условия. К тому же кондуктору в обязанности вменена приемо-сдача перевозочных сопроводиловок на грузы в вагонах. В той пачке сполна разместятся разведданные какого хочешь объема. Хотя сложно наладить такой процесс, да и люди в кондукторском резерве малонадежные. Кто туда идет, так... гольтепа без кола и двора. Какой бабе понравится отсутствие мужа неделями, да и зарплата не ахти какая... Да и с началом войны ситуация поменялась, составы идут больше литерные, с военными грузами и стрелками-охранниками.
Итак дошла очередь до проводников пассажирских поездов. Вот тут занимательный момент: маршрут давно отлаженный — прямым ходом от исходной станции до Москвы. А Воронов уверен на сто процентов, что резидент, или как там величают злодея, обосновался в первопрестольной. Там легче законспирироваться, да и преимущества, какой аспект не бери, несравненно шире.
Вот и славно — придется поработать с резервом проводников пассажирского депо, да и отделенческие службы стоит задействовать. Хотя надежды мало, да и не все так гладко... Проводники приписаны к конкретным пассажирским депо, глупо рассчитывать на составы только местного формирования, ведь транзитные составы не отменялись. Правда, число пассажирских поездов по нынешнему времени сильно сократилось. Однако вот и шофер подтверждает, что через город на Москву проходит не менее десяти поездов дальнего следования и, как правило, в темное время суток.
Несложно представить такую картину. Агенту не составит никакого труда приехать в установленный срок на вокзал. И уж чего проще пробраться на перрон к прибытию поезда и передать записочку (или сверток) доверенному человечку. По прошлому, не только чекистскому опыту, Воронов знал, что проводники народ нагловатый и ушлый.
Эти дельцы за мзду провезут не только безбилетника, но даже и рослую живность. Иные давно обзавелись постоянной клиентурой и возят спекулятивный и даже контрабандный товар с окраин в центр. А уж Москва для них — земля обетованная, там прохвост с транзитным барахлом что иголка в стогу сена... Попробуй найди и уличи такого прохиндея в железнодорожном кителе... А уж в вокзальной суматохе и не поймешь, кто есть кто... Иные мордовороты, разжирев от подобной халтуры, приобрели, честно сказать, сановный вид. К такой образине бесхитростному человеку и подойти боязно. Смерит простофилю презрительным взглядом, посмотрит как на букашку, мол, чего лезешь, болван, к железнодорожному начальству, и повернет пузо в сторону. Давно известно, что такие ловкачи, как правило, состоят в доле с вокзальной милицией. И уж та не преминет предупредить партнера через носильщиков иди другую вокзальную челядь о предстоящей облаве или ином каком серьезном шмоне. Выходит, связь через проводника даже предпочтительней. Доедет тот до места, найдет кого надо, передаст с рук на руки, ну и обратно «таким же макаром» без лишних затей и трепыханий — короче, выполнит вверенное дельце.
Итак, остановимся на проводнике пассажирского поезда. Ну и что это даст?.. Да ничего... Попросту нет времени — тут минимум неделя нужна, чтобы отследить местные и проходящие поезда, а уж тертый-перетертый вагонный персонал тут и месяца не хватит...
С проводниками облом... так кто подходит еще? Военных исключаем как временных здесь людей, да и на виду каждый как под увеличительным стеклом. Хотя чем черт не шутит... чего только нет в наше время. Впрочем, этак легко добраться и до нашего брата энкавэдэшника... И это допустимо, но если здраво рассудить, то уж явный перебор...
Но скверная мыслишка, однако, кольнула. А если так взаправду, если враг проник в среду здешних чекистов... Остается держать ухо востро. Завалят тогда как пить дать грохнут, если почуют, что капитан взял след в том направлении. Придется попридержать в тайне деликатные догадки, не болтать лишнего, нельзя раньше времени озлоблять местных работников.
Воронов знал за собой непомерное, раздутое чувство подозрительности. Если глубже разобраться, то это крайне необходимое профессиональное качество для чекиста. Доверять, как показывал жизненный опыт, здравые суждения пожилых опытных коллег и наглядные примеры чужих ошибок — можно только самому себе.
Будь Сергей командиром РККА где приятельская открытость, считается естественным тоном, жизнь стала бы несравненно легче. Причина кроется не в служебных тяготах, а в том психологическом надломе, повседневной настороженности и постоянном чувстве опасности. И характерном для чекистов, въевшемся в подкорку мозга контроле за собственными словами, не говоря уж о поступках и делах. Или сказал не то, или сказали, что говорил не так... или, не дай бог, натворил — что не так... Вот ведь какая шизофрения... И еще парадокс состоит в том, что не чужаки, которых можно легко ликвидировать (для профессионала, как говорится, «за здорово живешь»), а близкие ребята, с которыми утром здоровался за руку, придут арестовывать и не посочувствуют, даже не покажут в том вида.
Вот почему постоянно саднит душа, стоит остаться один на один с навязчивыми мыслями, а уж как тошно по утрам, когда не ведаешь, что готовит день грядущий. Да и если судить по Гамбургскому счету — хреново живется, когда будущее в полном мраке. Но это личный выбор, сетовать не на кого...
По здравом размышлении причина душевной юдоли понятна — скверный, мнительный характер и нависший дамоклов меч, уготованный гэбэшным жребием. Прав не прав, виновен не виновен — роли не играет. А ведь по молодости Сергей был другим. Распирали неуемные желания, витали честолюбивые мечты и тешили безумные надежды. А теперь он (когда вот только) вошел во врата, над которыми пламенеет дантовская надпись: «Оставь надежду, всяк сюда входящий!»
«Ну и нуда затесалась в башку... Скорей избавиться от хмари, срочно переключиться на задачи нынешнего дня», - приказал Сергей себе, отключив силой воли провокационный позыв души.
Как действовать дальше? Немецкого агента на шары не изловить. Теперь враг, разумеется, затаится. Найдутся и такие, кто упрекнет Сергея, якобы капитан поспешил с арестом Лошака. Но, по правде говоря, в Кречетовке и городе нет лишних людей для засад и слежек. Да и оставлять блатного на воле нельзя... Где гарантия, что тот не подаст условленный сигнал, выкинет нежданный фортель или, что немудрено — покончит с собой... На тот момент Воронов принял единственно верное решение.
Ну а теперь остается традиционный хрестоматийный способ. Выйти следствию на злоумышленника поможет сама жертва. Найти причину, побудившую подонка организовать мерзкое преступление. Поэтому — кречетовский запутанный узел раскручивается с Семена Машкова. Что в поступках снабженца вызвало у вражеского агента ярую ненависть, заставило пойти на показное убийство с поджогом дома... Сделано неспроста, какая тайна тут зарыта?
В кабинете у Селезня Воронов расположился в углу у окна за столиком секретаря-стенографиста. Капитан, чтобы не мешать текущим делам Петра Сергеевича, намеренно принял отстраненный вид. Хотя внутренне осознавал, что начальнику городского отдела несподручно в присутствии московского представителя разбираться с подчиненными. Изучая личное дело Семена Машкова, Сергей краем уха улавливал куцые обрывки поступавших донесений и излишне эмоциональный при этом тон старшего лейтенанта. Но, видимо, эта игра в поддавки надоела обоим. Воронов, устав притворяться статистом, уж слишком нетерпеливо заерзал на стуле, а Селезень взмахом руки выпроводил надоедливых «докладчиков» и подсел к капитану.
Коллеги перекинулись парой фраз, смысл которых сводился к одному — снабженец (штатный осведомитель горотдела), очевидно, лишил вражеского агента канала или даже каналов информации. Городской начальник, несмотря на кажущуюся простоватость, как-никак опытный чекист, потому загодя предвосхитил возможный ход следствия — дела-формуляры арестованных по доносам Машкова уже хранились у него в сейфе. Пухлые папочки тотчас легли на соседний овальный стол заседаний. Селезень зачитал имена фигурантов, назвал занимаемые людьми должности, не преминув заметить, что в железнодорожной иерархии узла этим гражданам отводились отнюдь не последние места.
Воронов вначале поинтересовался, как так обыкновенный орсовский снабженец, никоим образом не входящий в торговую верхушку отделения дороги, лихо обделывал столь деликатные дела... В перечне лиц, загремевших за решетку благодаря усердию Машкова, значились, как правило, одни руководящие работники.
— Да легко... — Селезень даже удивился проявленной капитаном наивности, — харчи и барахло, батенька, даже бронированную дверь откроют... — и, увидев неподдельный интерес в глазах Воронова, продолжил поучительно. — Начальнички мужики деньжистые, любят вкусненько пожрать, да и жены начсостава падки на дефицитный товар. Персон отделенческого ранга ОРС отоваривает по полной программе, ну, а среднее звено получает по остаточному принципу. Вот Машков и обслуживал любителей пожить на широкую ногу, короче, жлобов, не попавших в номенклатуру. Предлагал «обделенным» услуги шкурного свойства, иначе говоря, подкармливал из орсовских потаенных недр. Попутно из «чистой дружбы» втирался в доверие, становился другом семьи, наперсником, вызнавал о них — чем дышат, какому богу молятся.
Воронов, конечно, знал неравноправную механику «рабочего» снабжения, эти закрытые для рядовых трудяг спецраспределители и доппайки. Везде так, места к кормушке, к корыту (называя народным языком) давно размечены и незыблемы, не исключая и горотдел НКВД. Сергею было любопытно наблюдать за ходом рассуждений человека, не обойденного в получении добавочных благ.
А Селезнь, не замечая проблесков иронии в глазах Воронова, самозабвенно продолжал:
— Подпоит бывалоча «оголодавшего» замзамыча, тот и «наплачется ему в жилетку», изольет гнилую мещанскую душонку. Ведь Семен (жаль парня), прирожденный психолог, не выказывая собственного интереса, ненароком подводил собутыльника к нужной щекотливой теме. Да и разговорит затем по полной программе... Тут ведь как, каждый «прыщ на ровном месте» мнит себя недооцененным, несправедливо обойденным руководством. Иной бессильно злопыхает, другой по пьяной лавочке козни сочиняет, а найдется и такой, кто на полном серьезе гадость учинит. Разговорившись, недоумки выказывают тупое недовольство, умники же рассусоливают доморощенную философскую базу... Ну а тот, кто уже успел навредить, как пить дать проболтается. «Не вынесла душа поэта, — как сказал Пушкин, — позора мелочных обид...» — и начальник горотдела засмеялся, кичась собственным остроумием.
Воронову пришлось поправить незадачливого оратора:
— Это, Петр Сергеевич,
