перипетий старшего экономиста. Вычислить, кто таков Григорьев на самом деле, и тогда, и сегодня крайне затруднительно, да и неважно уже теперь. Главное, что под оказанным давлением Григорьев признался в сотрудничестве с разведкой Абвера, правда, начал вести отсчет с сорокового года. Почему следствие не анализировало вехи его биографии, да, собственно, и не ставило задачу изучить подробно личность арестанта — риторический вопрос. Воронов знал, как правило, следователь-формалист спешит завершить открытое дело, опуская лишние, на первый взгляд, детали. Идет проторенной дорогой — без обиняков направляется к обвинительному приговору, закончил — в архив. А с Григорьевым полагалось работать ох как тщательно, но, увы, не увидал следак в пожилом экономисте человека с двойным дном, с темным, загадочным прошлым.
Сухой протокол сохранил следующую историю:
Завербовали Григорьева на отдыхе в Алуште. Якобы в групповом восхождении на Демирджи завел тот приятельство с компанейским иностранцем из другого санатория, немцем по происхождению, случалось, даже общались по-немецки. Тогда в стране обитало много заезжих немцев, как-никак ширились тесные межгосударственные торговые отношения и культурный обмен. Москвич-иностранец соблазнил экономиста длинным рублем, даже дал аванс. Разумеется, это ложь чистой воды, но следователь сделал вид, что поверил, и халтурно слепил дело на скорую руку.
Затребованную немцами информацию Григорьев в апреле сорок первого отвез в Москву, оставил в оговоренном тайнике внутри незапертого дровяного сарайчика в Замоскворечье. Плату за услуги месяц спустя (перед войной) ему передал неизвестный, постучав в квартиру в темное время, и тут же удалился. Что сказать — видно даже невооруженным глазом, что показания экономиста толково разработанная легенда. Полная туфта. Но что любопытно — укромный тайник, закамуфлированный под поленницу, правда имелся. Но засада с подложенной «куклой», просидев месяц, никого не поймала. То ли Григорьев не соизволил озвучить на допросе условный знак, то ли — это заранее предусмотренный ложный отвлекающий маневр. Деповского экономиста стремительно осудили: с поличным «шпиона» не взяли, наговорил же тот на себя сущую малость, так что «вышака» тогда не получил.
Но у судьбы своенравные резоны (или веские мотивы появились у хозяев Григорьева), при этапировании к месту отбывания наказания мужчину прикололи в толпе на пересылочном «вокзале». Причем убийца оказался резвым, сработал четко, свидетелей не оказалось. Неужели путь арестанта отслеживали поэтапно, что, естественно, наводит на печальные мысли...
Сергей не стал делиться подозрениями с Селезнем, незачем озадачивать расторопного мужика, а то еще начнет с обиды вставлять палки в колеса. Старлей же с нетерпением ждал, когда Воронов закончит изучать бумаги сгинувших «крестников» Машкова, Петру Сергеевичу казалось пустой тратой времени — ворошить дела «давно минувших дней».
Да и Воронов уже предостаточно изучил папки с хваленой «пятьдесят восемь, прим шесть». Теперь Сергею для полного погружения в процесс начатого расследования желательно составить полный портрет агентурного внештатника Машкова Семена Егоровича. В принципе, капитан уже имел представление об этом недюжинном человеке, Селезень недавно толково обрисовал методы работы снабженца и полученный продуктивный результат. Хотелось выяснить — не имел ли Семен специфических (не явных) опасений в отношении опекаемых лиц, не замечал ли за собой слежки или иных, пусть даже косвенных признаков собственного провала. Короче говоря, не подозревал ли Машков, что его раскрыли, ну или хотя бы подозревают в двойной игре и неискренности. У толкового агента, как правило, вырабатывается чуйка на такие вещи.
Селезню пришлось сызнова пробежаться по некоторым страницам послужного списка покойного агента-осведомителя. Старший лейтенант рассказал, что Семен Машков, как и положено, состоял под опекой двух чекистов-оперативников (с ними снабженец общался непосредственно): связника и старшего службы установки, отвечающего за работу с агентурой.
По сути, ничего примечательного для себя Сергей не узнал.
Захомутали Машкова обыкновенным — уставным способом. Как правило, в таких случаях вербовка на основе компрометирующих материалов не допускается. Машков не член партии, что честно упрощало задачу установщиков. К Машкову присматривались не один год, изучали «за» и «против», наконец решили инициировать сотрудничество с органами. На предложение чекистов Семен откликнулся охотно, без тягостных раздумий. Семен — мужик отчаянный, нагловатый, самолюбивый, да и изначально в парне бурлила страсть любителя рискованных приключений. Конечно, умней применения природным наклонностям тот найти не мог.
— А что, толковый и въедливый малый — это точняк. Такого внештатного сотрудника трудно сыскать... Честно говоря, Машков стоил многих олухов, что носят малиновые петлицы, — посетовал Селезень. — Да, прискорбно... в Кречетовке его пока некем заменить. — Подумав, сморщив лоб, старший лейтенант, как бы размышляя, изрек: — Да правильно приметили, товарищ капитан, — в последние месяцы у него стали замечать некую нервозность. По-ученому скажу — психологическая нестабильность, — констатировал старший лейтенант. — Докладывали на оперативках, что снабженец стал хандрить, капризничать. Вел себя как человек чем-то озабоченный, парня спросили — чего неймется?.. Машков, по обыкновению отмахнулся, объяснил такое состояние недосыпом и скопившимся переутомлением. Ну, дали мужику отдохнуть денька три, отправили в областной снабсбыт заполнять дурацкие заявки. Да, невдомек тогда было, что у внештатника возникли серьезные проблемы...
Сергей осуждающе покачал головой. Селезень начал оправдываться, правда, унылым тоном:
— Мы тут с какой стати... Подозрений, а тем паче опасений касательно собственной персоны Машков не выказывал. Хотя возможно, что основания имелись. Но Семен — парень смелый, решил до времени обождать...
Это невольное упрямство показывало, что смерть внештатника еще не умещалось в голове Селезня:
— Если так, то Семен совершил грубейшую ошибку, предприняв личное расследование, — но потом тяжко вздохнул. — Наверное, проглядели, жалко парня...
Воронов уже понял, что гибель Семена Машкова начальник городского отдела воспринял близко к сердцу, виду не показывал, но, похоже, ощущал собственную вину. Потому решил переключить внимание начальника горотдела на проводимые Машковым оперативные разработки. Селезень оказался в теме и, нисколько не задумываясь, стал излагать накопленный материал:
— Касательно оставшихся подопечных... Тревоги фигуранты у Машкова не вызывали, люди смирные, никакой агрессией с их стороны не пахло. Хотя, конечно, в тихом омуте черти водятся. Но думаю, что эти «черти» у граждан лежали в непробудной летаргии, — и натянуто рассмеялся. — Конфликты с местным населением у него тоже не наблюдались. Ну, обзавелся парочкой замужних любовниц... Так у одной муж на фронте, а у другой задроченный конторский сморчок. Семен одним мизинцем такого уделает... — Петр Сергеевич сожалеюще вздохнул. — Никак не привыкну, товарищ капитан, что человека уже нет, забываюсь... — крякнув, старлей продолжил: — Местные урки Машкова по-свойски уважала. Знаю... тот, случалось, давал хмырям денег на опохмелку... не из боязни, а как бы по-приятельски. Те взамен отплачивали дешевыми услугами, так... сливали лабуду из блатного мирка. — И, заканчивая, Селезень недоуменно развел руками. — Да и физически Семен мужик не хилый, мог за себя постоять, коли что.
Выходило как бы все ровно.
Начальник горотдела придвинул остальные формуляры на объекты оперативной разработки Машкова. На сегодня за тем числилось шесть человек. Из списка лиц, предоставленного отделами кадров узловых предприятий, у Машкова оказалось двое: инженер-технолог паровозного депо Еланцев и прораб строительного поезда Руди. Умело работают кадровики — из пяти два попадания! Фамилии и должности остальных фигурантов ничего конкретного Сергею не говорили, потому эти папки отложили в сторону.
Воронов вчитался в донесения Машкова. Выполненные обиходным, нисколько не казенным языком, записки помогали читателю как бы вживую общаться с уже умершим снабженцем. Эти разрозненные сообщения складывалось в свидетельства, легкость и незамысловатость которых давали развернутое представление о человеке, попавшем в круг подозреваемых.
Вот как внештатник характеризует тех людей:
Еланцев человек закрытый, круг общения инженера крайне ограничен, если быть точным, то полный мизантроп. Но с его же слов — заядлый путешественник, что и насторожило Семена. Депо для него дом родной, технолог знает предприятие до кирпичика. Ну и что с того... Но по порядку... Машкову было нелегко втереться в доверие к Олегу Валерьяновичу, чай, все-таки дворянчик. Однако по случаю подогнал интеллигенту лаковые штиблеты, потом кремовый габардиновый костюм. Сдружились не сдружились, но снабженец имел теперь право посещать квартирку инженера. Жил тот с комфортом, видимо, не изжил барских замашек. Антикварная мебель, книги с золоченым тиснением, кресло-качалка. Правда, на откровенный разговор никак не выходил: или отмалчивался, или молол малоинтересную чушь. Инженер любил гулять, и Машков проследил маршруты прогулок. Еланцев после рабочего дня часто бродил по квартальным аллеям яблоневого сада, примыкавшего с востока к Кречетовке. В выходные дни забредал дальше — в дубовые рощицы, разметанные по берегам речушки под глупым названием «Паршивка», или даже посещал окрестные села и деревушки. Но это так... редко. Причем эти вылазки происходили в гордом одиночестве.
Однако, что странно, у Еланцева не было женщин, а мужчина в самом соку... Как так? Вывод один: или полный импотент, или закоренелый онанист. Семен даже прощупал технолога насчет порнографии, мол, завалялись пикантные фото, но инженер не проявил никакого интереса. О чем Семен обстоятельно доложил куратору в органах, там по мере сил проверяли полученные сведения. На этот счет думали всякое... Первым делом предположили, уж не тайный ли Еланцев педераст, вот почему и любит дальние отъезды, чтобы не засветиться, предаваясь тайному пороку. Два раза в камере хранения Павелецкого вокзала обыскали его багаж — ничего, свойственного извращенцам, не нашли. Касательно переписки, телефонных звонков — тоже «голый вассер».
В тесных связях с арестованными по доносам Машкова и фигурантам из нового списка не состоит. Или излишне осторожный, или попросту — нелюдимый человек...
Но уж слишком подозрительный тип! Никак не подкопаешь под него. Ни одной зацепочки, одним словом — невинный младенец. Но в этом и кроется главная причина недоверия. Нельзя быть кристально чистеньким, ну нет такого в природе, априори не бывает. Вот Семен Машков и валандался с Еланцевым уже три года, и все впустую, но не отпускал от себя, чувствовал в технологе дьявольскую червоточину. Парень надеялся улучить подходящий
