Житие ты наше уральское. Ч.3, (окончание).

батона, уселся рядом и зажевал, с трудом проглатывая всухомятку хлеб.
  -Там чай в термосе есть,- сказал Лешка, не открывая глаз.
  -Не, я так… Потом, с Женькой, попью… А ты чего, правда, гнал? Угробишь машину!
  Лешка опять не ответил.
  -Чего молчишь?
  Лешка сел. Закурил.
  -Я ребят опять к себе в мастерскую позвал. Всех троих. Пойдешь ко мне?
  Сережка даже жевать перестал. Так, с полным и приоткрытым ртом и сидел.
  -Ты же говорил: сдуваешься… А я кем там у тебя буду? Я же только баранку крутить умею…
  -Экспедитор мне нужен. И грузчик. И водила. Один в трех лицах. Своих я хочу… Чтоб вместе всем… Я и Вовку позову, пусть с компьютером  сидит, дизайны разные выдумывает… Зарплата, правда, сначала маленькая выйдет… У всех… Пока раскрутимся…
  -А сколько, Лех, сколько?-  Сережка встал на четвереньки, замер в ожидании.
  Лешка мельком взглянул на него, отвернулся и закурил.
  -Пошутил я, Серый, пошутил,- глухо сказал он.  –не напрягайся…
  -Нет, а, правда: по сколько бы вышло?.. Если больше, чем на «маршрутке»- я б пошел!..
  -Я тебе говорю: не напрягайся. Намного меньше…
  Сережка успокоился и вновь принялся за булку.
  Подошел Женька. Попили чай, покурили, полезли в машину.
  -Жень, пойдешь работать  ко мне?- вдруг неожиданно, в спину, спросил Лешка.
  Женька, уже стоя одной ногой в машине, медленно обернулся.
  -Женька, ну его на хрен! Копейки платит! Ты на сплавах в два раза больше зарабатывал!- раздался из салона веселый голос Сергея.
  Евгений мельком, как недавно Лешка, взглянул на того. И снова на Лешку.
  -Ты не шутишь?- спросил тихо.
  -Нет,- так  же тихо ответил Алексей. –«Дачники» снова ко мне пришли. Вовку хочу позвать…
  -Значит, нас уже пятеро…
  Сквозь  мутное запыленное стекло на них  недоуменно таращился Сергей.


                                 Г Л А В А   15.



  Злая мартовская поземка гнула кустарники, вздымала колючий сухой снег, подвывала.  
  Вовка, согнув голову, с трудом тащился по синеватому снежному полю. Сзади плелась Рика, так же низко опустив  запорошенную морду. Занесенная метелью тропа еле угадывалась.
  -Ничего,- думалось Вовке –Ничего, скоро лес… Там потише будет. Скоро уже…
  Оглянулся на собаку.
  -Терпи, подруга, немного осталось…
  В лесу, и правда, было намного тише. И дорога была с плотной накатанной колеей, не чета степной тропинке.
  Остановился отдышаться. Красными закоченевшими пальцами достал сигарету, с трудом прикурил. Вспотевшее при ходьбе тело стало постепенно выстуживаться, мерзнуть.
  -Пойдем потихоньку, холодно…
  Вошли за ограду через центральный вход. Никого не было видно, даже местных работников. Даже следов не было!
  Пусто. Серо. Метельно. Кому еще вздумается придти сюда в такой день?  А хоронили на этом кладбище очень редко.
  Минут через 15 свернули с дороги и, проваливаясь по колено в снег, подошли к могиле Степаныча. Черная плита. Снежные шапки на столике и скамейках.
  Володька рукавом смахнул снег, присел на скамью напротив памятника.
  Степаныч сидел с гитарой на берегу летней  речки и держал «ля-минор».
  Володька смотрел на него и опять поражался мастерству гравера:  как точно и тонко тот все перенес на бездушный камень с фотографии! Даже глаза Степаныча, как с портрета, следили за тобой повсюду.
  Он вздохнул. Расстегнулся. Достал помятые гвоздики и положил на могилу. Затем достал из кармана бутылку водки и два пластиковых стаканчика.
  -Прости, Степаныч. Я хлеб забыл… Я конфетку тебе положу…
Он, зябко поводя от холода плечами, наполнил стаканы. Один поставил у памятника, положил рядом конфету.
  -Сейчас, погоди, родной… Я еще забыл…
  Долго шарился по карманам. Наконец, нашел свечу. Воткнул в снег рядом со стаканом, чиркнул спичкой. Свечка затрещала, загорелась- и погасла. И так несколько раз подряд.
  -Извини, Степаныч- ветер…
  Володька опять уселся на скамью и опять закурил. Почему-то стало муторно на душе. Пустяк же- свечка… Ветер… Все- равно  тухнуть будет… А на душе муторно стало.
  -Давай, Степаныч, выпьем. За тебя, родной…
  Он снял шапку, выпил.
  Рика сидела рядом и периодически приподнимала озябшие лапы.
  -Весна у нас, Степаныч, дурацкая какая-то нынче. Холода, холода… Даже йодом не пахнет… Дубак один… Вишь, как Улька ежится? Лед на озерах до сих пор больше метра!
  Санька твой простыл, дома вторую неделю валяется… Да не волнуйся, на поправку уже пошел, он у нас парень крепкий! Я его на следующий год еще и на зимнюю рыбалку вытащу! Если Валентина, конечно отпустит…
  Вовку как-то разом развезло. Хмель неожиданно быстро ударил в голову. Тело согрелось, и даже стало жарко. И потянуло много- много чего рассказать другу.
  Но он одернул себя.
  -Стоять, Зорька. Потерпи немного. Пройдет сейчас. Это с устатку… И с холода… Не сопливься, не любил этого Степаныч…
  Он тяжело и протяжно выдохнул из себя. Налил по новой.
  -Давай еще, Степаныч. Я тебе не говорил тогда, в Новый год… Да и осенью не говорил… Юра Кукин умер летом. Давай за него…
  Они долго сидели. Скамья под Володькой даже протаяла до дерева. А он все рассказывал и рассказывал что-то Степанычу. А тот смотрел на него, улыбаясь с памятника, держал «ля-минор» и молчал.
  Росла россыпь окурков на снегу за оградой.
  -Каликами мы стали, Степаныч, без тебя… Слепыми каликами,- сказал вдруг затаенное Володька. –Бредем, держимся друг за друга… А куда бредем, зачем…. И не видим ничего вокруг… Каждый свое воображает в потемках… И разбредаемся в разные стороны… Не стало у нас поводыря… Даже книга нам твоя не помогла… Не срослись мы снова…
  У него все-таки появилась слеза.
  -Не видимся почти… Ни Аркашу, ни Сашку Жедяева не вижу… Лешка пробовал всех к себе устроить- не вышло… А сейчас и он пропал: работа, работа… Николу только у Валентины вижу. И разговор как-то с ребятами общий не склеивается… Все рассыпалось, не собрать… Видимся от случая к случаю… Тоскливо жить стало. Валю кое-как растормошили, Надюха ее к себе сманила. А то ее стены «съедать» дома стали. Не поверишь- внуку не рада была, лишь бы одной остаться!..
  Он смахнул слезу.
  -Женька в июле на Чусовую всех зовет. Я думаю, может там что-нибудь образуется, а?.. Как думаешь? Нельзя же так вот… со сжатыми аортами всем жить… А жить-то, может, еще ой-ёй-ёй сколько…
  Вовка замолчал. Вылил в стакан остатки из бутылки. Поднялась Рика. Встряхнулась, уставилась на него выжидательно.
  Он поднял голову.  Глаза его,  блестящие, мутноватые, смотрели будто сквозь нее.
  -Чего ты… Иди, доча, иди… Не обидится он… Даже рад будет…
  Улька осторожно подошла к могиле. Обнюхала гвоздики. Неловко уселась на парапет цветника и заскребла по могиле лапой. И тихонько, по-волчьи, завыла.
  А Вовка сидел со склоненной головой, и не видно было, что он сейчас чувствует. Только слышно.


                                   К О Н Е Ц



22.02.-20.07.2011г.