Житие ты наше уральское. Ч.3, (окончание).

тряслось.
  -Чего так разволновался? Как мальчишка, честное слово…- подумал он, потирая ушибленное плечо. –Дочка тебе поплакалась… И слава Богу! Чего трястись- то?.. Радоваться надо! И выпей, выпей! Не трясись!
   Он вернулся к дочуркиной комнате, неслышно приоткрыл дверь.
  Дочь спала.
  Он закрыл дверь и на цыпочках прокрался к себе, к любимому Жюль Верну, к недопитому коньяку.  Но на полку почему- то не полез. Развернулся, сел за стол, закурил и принялся писать.


                             


  «Ах, какая пара! Как они подходят друг другу!»- восхищались друзья и знакомые.
  А они и вправду были счастливы и любили друг друга.
  Но наступали сумерки, и их начинало трясти от близости ночи. От того, что впереди ждёт общая постель. И разочарование… Очередное разочарование…
  И всё же каждый раз, каждый вечер робкая- робкая надежда прокрадывалась вместе со страхом в сердце.
  А потом, когда всё кончалось, они лежали в отдалении друг от друга и молчали.
  Вскоре она засыпала. Он чувствовал это по её вздрагивающей перед сном ладошке. А он, закинув руки за голову,  пялился в синеватый ночной потолок. По двум сторонам спальни стояла мебель, поэтому потолок казался узким и длинным, как крышка домовины. В которой не было ни ночного счастья, ни ночной любви…»

  Прозвенел звонок электронной почты. Письмо.
  Оторвался от писанины и просмотрел послание. Из редакции, будь она неладна! Опять с рассказом!.. Он уже ненавидел этот свой рассказ! Его возвращали  в пятый раз за месяц для корректировки. Рассказ и сам по себе был не очень, а теперь, после этих нудных повторных читок он вообще казался слабым и  убогим. Что это редактору взбрело в голову: выбрать именно его?
  Александр прекрасно понимал, что и другие, набив оскомину и «замылившись», предстанут дрянью, но ничего с собой поделать не мог: дрянь- именно этот! И написан именно им! И именно его выбрали для печатанья! Для всеобщего обозрения! Чтоб уж до пяток стыдом пробило!
  Он, конечно, лукавил. Даже с собой. Рассказ был не так уж и плох. А, может, просто другие его рассказы не на много лучше… Это как посмотреть… И очень хотелось видеть его в печатном варианте. Но читать… Читать- перечитывать его уже не хотелось. А надо было! И он читал. Ругался- и читал!
  В такие минуты отчаянно тянуло почитать что- нибудь из любимого, но чужого. А он боялся этого. Матрицы жизни, ненавязчиво предложенные талантливыми умами, на корню гнобили собственные потуги на гениальность.»

                            .    .     .

                          К Л О Ч К И


  Старость напоминала о себе мелочами: устаревшим фасоном одетого всего пару-тройку раз костюма… Бровями, почему-то начавшими расти вниз… Стопкой носовых платков с поминальных вечеров друзей и родных… Бессонницей без причины… Острой утренней болью в коленях и кистях…

                                  .      .      .

  Контаминация- смешение 2-х или нескольких событий, вкрапление одного события в другое…

                                   .      .      .

  Его отвлекли. Он отложил книгу, посмотрел, чем бы заложить страницу. На глаза попался буклет детского питания «Бледина».
  То же мне, нашел, чем великого Достоевского закладывать! Взял следующий буклет. «Венус»! Господи! Да что ж Вам так сегодня не везет, Федор Михайлович?!

                                   .       .       .

  Ему одинаково скучно и тягостно было читать как Вальтера Скотта с Гончаровым, так и многое и многое из современной прозы. Одно утешало: вдруг и этих, нудных заумных современников когда-нибудь к классикам причислят? Тогда, значится, и он, так сказать, к высокому приобщился. Наверное, и потерянного времени жалеть не стоит… Но все же, все же, Господи, тягостно- то как и скучно!!! Промелькнет случайно талантливая искорка- и ты уже рад, как ребенок ириске!



                                  Г Л А В А   8


  Они с Рикой уже неделю жили в саду.
  Он проснулся сегодня часа в три ночи от холода и неясной тревоги. Не включая света прошлепал босиком к печке. Прогоревшие полешки вспыхивали прощальными угольками. Набросал газет, новых поленьев, зажег спичку.
  Уселся на скамеечку у топки, закурил. Тревога не уходила. И не прояснялось- от чего возникла?..
  Курил, морщась от перегара, ощутимого даже им самим. Заглянул в холодильник. А что, если…
  Достал початую бутылку, плеснул  стопку. Выпил. Через пять минут плеснул еще. В голове прояснилось. Но тревога не ушла. И лишь после следующей рюмашки он понял: Степаныч! Степаныч, будь он неладен!  Его «Клочки»!..  Он не просто писал!  Он писал о них!
   Там- «клочок» от Лехи, здесь- от его, от Вовки, там- от него самого, здесь- от Сашки Жедяева!..
  И так- вся рукопись!
   А ты думал- он сочиняет… Дурак ты, Вовка, дурак!!! И «Житие…» твое рядом не стоит с его «клочками»!
  А этот, редактор- тоже дурак дураком- ничего не понял! Хотя, сам же мое «Житие…» редактировал!..  Да откуда ему знать, что было в нашей жизни?!. Что происходило, что говорили… Это мне, мне близко, мне знакомо!!!!
  Но и то- не сразу дошло… Пока вчитался… Но эта «Любовь Челябинская»!.. Что это Степанычу вздумалось?.. И не в его стиле… Необычно, честно говоря…
  Поленья потихоньку разгорались. Стало тепло. Ладошки все в саже…
  Володька вышел на улицу, сполоснул руки в пруду.
  Рика лениво зевала рядом. Затем переместилась под грушу. Присела, раскорячилась. Ей в саду нравилось. Жилье расширялось до восьми с половиной соток. Здесь она чувствовала себя полновесной хозяйкой и помещицей. И здесь, вдвоем с Володькой, ей было спокойно- спокойно, хорошо и благостно…
  Володька  не отрываясь смотрел на звезды в пруду и не мог понять: почему так много и с любовью написано у Степаныча о сыновьях?.. У него ж одни девки в дому… И девки-то все любимые…
  Было, правда, как-то: заикнулся он, что сына хочется… Ждал, видимо, от Валентины… А потом и ждать поздно стало… Но откуда такие тонкости детские подметил? От нас, поди, услышал… Чего только не говорено нами было за эти годы…
  И почему так повесть- то заканчивается?! С одной стороны- ни одной сквозной линии, с другой- все, кажется, связано: и общими героями, и временем, и эмоциями… И- на тебе, такая концовка!..

                                  ЗАПИСИ   СТЕПАНЫЧА

                                          К Л О Ч К И


  Она каждый вечер подолгу курила на балконе. А Он каждый вечер приезжал на стоянку. Сидел в машине и пил. До двенадцати, до часу ночи. Затем уходил. По пути выбрасывал в мусорный бак пакет с пустой посудой. Посуда гремела и билась.
  Иногда на стоянку приходили его жена или дочь и отвозили его домой. Потом вновь пригоняли «тойоту» на стоянку.
  -Хроник,- брезгливо думала она о нем в первые дни визуального знакомства.
  А через некоторое время поняла: ему просто некуда идти! Видимо, эта автомобильная клетка- единственное его убежище, где ему хорошо! Не дома, с семьей- здесь, именно здесь!
  И такая жалость захлестнула ее к этому человечку!.. До слез, до комка в горле!
  И сегодня: она курила на балконе, охватив себя ладонями за плечи,  смотрела на его машину с работающим двигателем  и беззвучно плакала, чувствуя за спиной свою пустую двухкомнатную клетку.
  До Нового года оставалось двадцать минут…
                                     .     .      .          
     
 

                                     К А З У С
                                   Рассказ

 Виктор смертельно обиделся на своего лучшего друга Пашку.
 Вот было бы из-за чего! Пошутил дружок ненароком, может, и не очень удачно, но ведь не со зла! Не ссориться же из-за этого!
  Ан нет! Обиделся Витек, надулся, перестал встречаться…
  Вот я сейчас расскажу, а вы уж сами судите: кто прав, кто лев…

  Пашка уже домой собирался с дачи, когда в гости заехал Виктор. Почаевничали, поговорили о том, о сем… По участку прошлись, осмотрели цветущее хозяйство…
  Пока Пашка собирал инвентарь да переодевался, Витек надумал уезжать.
  -Вить, ты ворота у управления не закрывай. Я следом за тобой сейчас тронусь.
  Попрощались. Виктор уехал. А через пять минут и Павел тронулся на своей машине. Подъезжая к воротам, увидел оживленно беседующих со сторожем соседок Виктора по саду.
  -Никак, новости какие… По взносам, может, что новенького?..
  Пашка притормозил, решил полюбопытствовать.
  Нет, речь шла не о взносах. Речь (если матерок сторожа можно принять за настоящую речь) шла о Викторе. И его джипе.
  -Что за натура у человека!  «Крутые» все, себя только любят! Что им люди- грязь!- возмущался сторож Николай. –Видишь- нет сторожа, так открой ворота сам! И закрой! Закрой! Перед мордой же табличка висит: «Закрой за собой ворота!» Вас же сторожим, имущество ваше!.. Нет! Расхлебенил настежь и укатил! Тащите, кому что нравится! Что ты!.. Крутизна вареная!..
  Так примерно, в переводе на литературный, громко и пьяненько разглагольствовал Николай перед женщинами. Те согласно кивали головами и пробовали вставить в его монолог что- нибудь соответствующее  моменту. Но Николай, как глухарь на токовище, никого не слушал и продолжал излагать свое, наболевшее.
  -А такой порядочный с виду! Даже здоровался иногда!..
  -Какой он, к черту,  порядочный!- развеселился Пашка. –Ты где, Никола, порядочных «отморозков» видел? Под ним все ларьки в Ленинском районе «подмяты»! Порядочный… Бандит- он и есть бандит! «Выбивает» из должников, ни стыда, ни совести! Поди, и «замочил» кого-нибудь… Вон, рожа-то какая!.. Сам себя шире!
  Витек, и в самом деле, был объемным солидным человечком. И к торговле отношение имел: был у него маленький магазинчик «Продукты». Перебивались  кое-как по- копеечному, но пока держались на плаву. Виктор там и за экспедитора, и за грузчика, и за водителя, и за директора был.
  Но уж, конечно, никаким ни «убивцем», ни «мочилой» он не был, свят, свят! Его мучили камни в почках и застарелый ревматизм правого колена. Не до убийств ему было с такими болячками…
  А Пашка продолжал издеваться над  отсутствующим другом.
  -Сейчас ко мне заезжал… «Ой, что у тебя тропинки не бетонированы? А чего у тебя теплица не поликарбонатная?» Вот жлоб! Если у него миллионы, так что, над простыми людьми  издеваться можно?!
  Теперь женщины уже согласно кивали Пашкиным словам.
  Распрощались.
  Павел покатил в город.
  Никола пошел досыпать.
  Женщины поспешили разнести слухи по садовому товариществу.

  Через неделю эти слухи докатились и до Виктора.
  Он приехал к Пашке с побелевшим от гнева лицом, и ежесекундно сжимал пудовые кулаки.
  -Витька, да ты с башкой-то дружишь?!- в свою очередь возмутился Пашка. –Эти соседки-то – они ж тебя, как родного знают! Дуры они, что ли? Неужто шутки не поняли? Я им плету, а они… И еще пересказывают всем!.. Пошутил я, пойми, Витька!
  Витька не понял.
  -Сам дурак!- запальчиво ответил он. –Меня сейчас все соседи сторонятся, как чумного! И раскланиваются! Сам дурак!
  И хлопнул дверью так, что настенные часы остановились- и ни в какую!..
  Неловко как-то вышло…
  Вот и посудите теперь: можно ли шутить без «объекта» шуток? Неправильно ж поймут… И «объект», и присутствующие…

  Полгода не разговаривали! Пока Витек в свою очередь над Пашкой не пошутил. Разруливать-то ситуацию надо ж как-то! А то такая изжога уже обеим в тягость была…

                             Конец.

                                 .     .      .

  -Не современно это как-то… Не по-людски… Он или старше лет на двадцать должен быть, или моложе лет на тридцать… Что это такое-