Житие ты наше уральское. Ч.3, (окончание).

брат, протирая плиту. –С голоду сдохнет с такой женой!..
  Сестрёнка улыбалась, помешивая пельмени. Попробовала воду на соль.
  -Ты же умеешь готовить… И он научится.
  -Да он от истощения помрёт, пока научится!
  -Ты лучше папку вылечи, старшенький…
  -Сейчас… Пообедаем- и полечим…
  -Ага, желудок на первом месте…
  -Мелочь, не ругайтесь.- отец смешивал аджику с майонезом. И всё время казалось, что аджики мало. –Такой день, а вы ругаетесь из- за пустяка…
  Детишки удивлённо на него оглянулись.
  -Да это мы не ругаемся… До кулаков ещё не дошло…»

  Александр оторвался от тетради, взглянул на часы. Половина четвёртого… Потянулся. Скрестил руки на груди и, глядя на пепельницу, тихо- тихо запел:
     «Я хочу скорей заснуть,
       Чтоб проснуться рано- рано
       И под волчий вой бурана
       Свой порог перешагнуть…»
  Скрипнула дверь. По коридору с закрытыми глазами прошаркала в туалет жена. Александр, не переставая мурлыкать, проводил её взглядом.
  Надежда вышла, сонно посмотрела на мужа, на тетрадь.
  -Сколько времени?
  -Полчетвёртого.
  Александр прикурил сигарету, глубоко затянулся.
  -Надюш! Я, всё- таки, почти написал…- В быстром шепоте его звучала радость. –Ты знаешь, сам не думал, что так легко «пойдёт»!.. Прямо всё прёт изнутри!
  -Пусть прёт… Завтра… Всё- завтра…
  Надежда ушла в спальню.
  -Я потом почитаю!- шепотом крикнул ей в спину Сашка.
  Не сиделось. Он подошел к окну, оттер запотевшее стекло. Свет из окна выхватывал вздрагивающий на ветру куст акации, темный асфальт дороги.
  Голова была пустой и звенящей, как оцинкованное ведро. В глазах- будто бросили горсть песка. Чесалось вспотевшее тело. Спать не хотелось совершенно!
  Мыться- не мыться?
  Почистил зубы, сполоснул лицо, разделся.
  -Ох, уснуть бы,- подумал он, сдвигая к края разметавшуюся по кровати Надежду. Вытянулся. –«Живём мы недолго…» Сачкуешь ты, писака, сачкуешь. На половине бросил… Господи! Как у тебя мозг изощренно работает, когда сачкануть надо!.. На какие только ухищрения не сподабливаешься! И три часа всего на сон осталось… И- работы завтра много… И- лежа, дескать, думается легче…  А зевота?! Как раз тогда, когда вот- вот нужное слово ухватишь или интонацию!.. И вдруг- рот в пол-лица от зевоты! И всё! Забылось, что надумалось… А здесь ещё кукушка- сволота три часа настукивает на часах. Всё, буквально, против… А  истома какая охватывает?!..  Постель уютная чудится… Или, вот, книгу,  почитать  сразу тянет. В три ночи. Лишь бы не писать. И берёшь. И читаешь. Пять, десять, двадцать минут… На это у тебя время есть… Да и действительно- не оторваться. Тебя уже заполонил Маркес. Или Шукшин. Или с безнадёжной тоской клянёшь Джойса- и читаешь. Слово за словом, строчку за строчкой. Не понимая ничего. Абсолютно не понимая! И всё- равно читаешь… В шестой раз… А после грандов браться за своё?.. Упаси Боже! Стыдновато… Всё у тебя «не так»…
  Л и ш ь   б ы   н е   п и с а т ь…
  «Живём мы недолго…»
  Он ещё с минуту тревожно поворочался и провалился в сон.  


                                Г Л А В А   6  

   …Он никак не мог понять, что за праздник… А потом и думать перестал об этом.
  Все сидели за длинным столом в каком то домике, похожем на турбазовский и пили водку.
  Гремела музыка. А он- какой то тихий, смирный,       о ж и д а ю щ и й… Кругом- одни незнакомые лица. Нет, вон, Сережка Самохин, рукой машет.
  -Где Надя? Надю не видели?- он оборачивается к соседям.
  -Не было её.
  Пьёт. Не пьянеет.
  Вот! Появляется! Она! Грива волос! Откуда такие волосы? В зелёном  блестящем платье  в обтяжку. И ничего, ничего под ним! И все  э т о   знают!! Широченная, как у Карлсона, лямка через голое плечо.
  -Извини, Саш, я задержалась. Волновался?
  И ласково обвила рукой шею, ткнулась жаркими губами   в щеку.
И глаз таких- ослепительно глянцевых, черных- он никогда у неё не видел.
  Оказалось, что это пирушка её сектора. Да неважно! Платье- то откуда у неё такое?! Вызывающее!
  И завертелся «волчок»: штрафная! Ещё!
  -Ой, я и так пьяная! Чуть- чуть шампанского…
  И уже люди рядом… Знакомые, незнакомые… Лица, лица, лица…
  Неожиданно накатила волна бешенства. И вспомнилось: она приходила из театра в первом часу ночи!
  Плюнуть на всё, плюнуть! И крамольная мысль: уйти при всех- и вернуться. Тихонько… Незаметно… П о с м о т р е т ь…
  Но повод, повод?! Разругаться! Вот! Разругаться так, чтоб следом не побежала! Или нет, лучше…
                                 .  .  .
  Самоварная луна шторной полоской пробежала по его оскаленному в тревожном сне лицу и тихонько сползла на пол.
                                 .  .  .
  …Самохин рядом с ней, по левую сторону. Вот бы свет потушили! Боже мой, ну, потушил бы кто- нибудь! И включил через минуту!.. Ведь я же видел: он уже накрыл её ладонь своею! И она- глазами на него, в упор!.. Она уже вся его! Она уже отдалась ему! Полностью отдалась! Каждой клеточкой тела!
                                 .  .  .
  Он резко сел на постели. Потом уже до него дошло: Санька рухнул с кроватки. Не просыпаясь, прохныкал: «Писить»
  Шатаясь  от дикой усталости, Александр поднял младшенького на мокрые обессиленные руки и понёс в туалет.
  Но сколько бы потом не пытался продлить сон- ничего не получалось, продолжение не следовало.
  Вдали нервно прокричала первая электричка.
  Светало.
  Он заснул.

                                         .   .   .

  «Подработка с самого утра не заладилась. Около часа блуждал по центру в поисках клиентов. Сжег в пробках бензина- мама дорогая! Плохо расчищенные после ночного снегопада дороги превратились в полосу препятствий.
  Студенточка за полтинник да бабуля с внуком на проспект Мира за стольник- вот и весь навар. И когда его тормознула эта пара- аж сердце ёкнуло: может, повезло наконец?!
  Повезло. Мужики не торговались. Триста так триста. Уселись сзади и о чём- то негромко переговаривались. Лишь попросили волну на радио переключить. Не нравился им  зонный «Шансон». А ему- то что? Переключим! Самого от бредятины тошнит.
  Он неторопливо рулил по проспекту и пытался вспомнить, какого числа улетать на вахту: девятого или десятого? Что то с этими праздниками всё перепуталось в голове. Выдумали тоже: рождественские каникулы! По путёвкам отдохнуть… Да кто с деньгами- и без каникул съездит!  А остальные маются  дурью от безделья…
  Он машинально взглянул в зеркало заднего вида. И сначала ничего не понял. Вернее, понял, но не поверил глазам своим. Даже моргнул пару раз, убирая морок.
  Мужики, сидевшие на заднем сиденье, целовались. Взасос. Затонированные задние стёкла располагали к интиму. Да и возраст обеих, лет под сорок, в самом соку…
   Валерка сглотнул комок в горле. Начал перестраиваться в крайний правый ряд. Вахта забылась. Зато вспомнились периодически подвозимые проститутки. То, что они проститутки, узнавалось, конечно, потом, по дороге. Когда девицы предлагали натурообмен за проезд.
  Но те, молодые, с гормонами и без царя в голове, хоть не вызывали омерзения. Так, лёгкую брезгливость, не более. А здесь…  Уродцы заднепроходные… Будто за матерью в душевой подсматриваешь. Гадость какая! И самому вымыться хочется, с головы до ног… Словно и сам перепачкался этой липкой мерзостью!
  -Отстал ты от жизни, Валерка,- подумал он, прижимаясь к обочине вдали от остановки. -Им уже и браки разрешили… А ещё современным человеком себя считаешь. Всепрощенец…
  Сволочи! Такой цвет опошлили! И радость, и романтика, и любовь!.. Всё было голубым! А сейчас скажи где- нибудь «голубой»- сам себя в краску вгонишь… Сволочи!
  Остановился. Закурил. В зеркало старался не смотреть. Переключил радио обратно на «Шансон» и вышел из машины.
  Задняя дверь приоткрылась.
  -В чём дело, шеф? Сломался?
  -Да. Конечная. Приехали.
  Мужики смотрели на него молча и не двигались. Видимо, ждали вразумительного ответа. У дальнего, склонившегося к двери через колени напарника, даже рот приоткрылся в ожидании.
  -Всё, я сказал! Выходим! Приехали! Не ясно, что ли?- отчего- то зло скомандовал Валерка. Мужички переглянулись, вздохнули и полезли из машины.
  -Держи!- Этот, с приоткрытым ртом, протянул ему три сотенных.
  -Да иди ты!.. Засунь себе!..
  Валерий растоптал окурок, открыл водительскую дверь. Да так и сполз по ней на грязный размолоченный снег обочины. Боль ударила в затылок, и сознание померкло.
  -Чем ты его так? К чему?- как сквозь вату услышал он в темноте.
  -Надоели эти психи! Вот скажи, что мы ему плохого сделали?! Почему он так с нами?
  -Пойдём, пойдём!- торопил второй. –Таким без разницы: что хачики, что геи, что евреи… Пойдём, а то увидит кто… Живой хоть?
  -Да я не сильно его… Вот гад, специально между остановками тормознул! Чтоб топали подольше…
  -Идём, идём…

  -Это они обо мне… Это я «псих»…- подумал Валерий. Совершенно не хотелось шевелиться. Было уютно дремать в этой темноте. Тёплая струйка за правым ухом просочилась за воротник, на шею. –Куртку всю испачкаю… И рубашку…- безразлично констатировал он. -Очнуться бы… встать бы… Простыну…
  С трудом раскрыл глаза. Перед ним маячил порог машины с прилипшим к уплотнителю окурком.
  -Порог- то как прогнил… Менять надо…
  Попробовал пошевелиться. И тут же вернулась боль. Резкая, пульсирующая.  Он приподнялся с колен. Правая рука не слушалась и висела плёткой. Левой ухватился за ручку двери и начал подтягиваться. Упёрся коленями  на порог и замер, пережидая новый приступ боли и тошноты. Заплакал от бессилья.
  Надо забраться в машину, надо забраться в машину…
  Ноги елозили по снегу и никак не хотели разгибаться в коленях. Наконец, с третьей попытки, он всё же втиснулся на сиденье. Неловко набрал телефон сына.
  -Мишка, ты свободен сейчас? Забери меня… Поплохело мне что- то… На Комсомольском стою… У «Экспресса»… Хорошо, жду.
  Отключился, положил мобильник на панель. С трудом дотянулся левой рукой до правого кармана куртки, достал носовой платок и только после этого развернул к себе зеркало. Обтёр сначала шею, потом за ухом. Шишак на затылке пульсировал и сочился. Он приложил к нему платок и осторожно потрогал пальцами. Ранка, видимо, была небольшой, он ничего не нащупал.
  -Ничего, заживёт. Главное- кровь остановить,- и снова «отключился».

  -Э- э, друг! Очнись! Друг!.. Плохо стал? Друг! Э- э! Врач вызвать?
  Валера, не открывая глаз, отрицательно покачал головой.
  -Живой!- обрадовано проговорили рядом. И загомонили, защебетали гортанно, не по- русски.
  -Как бы не спёрли что- нибудь,- равнодушно подумал он. –Мобильник жалко. Сынка, где ж ты? Приходи скорее!..
  Всё- таки разлепил глаза. Четверо парней восточного вида стояли рядом с машиной и о чём- то громко разговаривали на своём языке. Будто ругались. Громко и напористо.
  -Сын сейчас придёт,- тихо сказал Валерий, но южане, как ни странно, его услышали.
  -Думали- умэр! Кровь на тебе! В больница надо! Врач!..
  -Спасибо, ребята. Сын сейчас придёт. Ударился я сильно… Пройдёт сейчас. Сын!- он жалобно улыбнулся, увидав вдали спешащего к машине младшего. –Спасибо, ребята… Сын идёт!
  Но те не уходили, поджидая сына.
  -Идём, а дверь открыта!.. Кровь, кровь!.. А он не дышит!- наперебой пытались объяснить сыну обстановку.
  -Сейчас, сейчас, разберёмся.
  Сын склонился над отцом, уставился на зрачки. Одной рукой взялся тому за запястье, а другой осторожно- осторожно принялся ощупывать