На высоте птичьего полёта

после севера и вечной дисциплины дома в институте она сорвалась с цепи. «Папа просыпался каждый день в пять тридцать! А ровно в шесть садился в машину, чтобы отбыть к себе на крейсер! И так всю жизнь!» Вряд ли папа-командир и мама-хирург подозревали, чем, кроме учёбы, ещё занимается их дочка. А она занималась ни много ни мало как групповым сексом. Впрочем, это носило куда более невинное название – «вписки». Надо было вписаться в местный коллектив, если ты не вписался, ты – никто. Тобой пренебрегают и с тобой не пьют водку-пиво и даже не будут давать конспекты списывать. Интересно, а как Жанна Брынская вывернулась в этой ситуации? – подумал я. Для Валентина Репина это будет поводом лишний раз ехидно поскрипеть зубами. Но возможно, они даже не знали о том, чем занимаются Ураловы. Есть такой тип тайны, который известен лишь тебе и мне. И всё.
Так что вначале жизнь Аллы Потёмкиной была суровой, как зимние ураганы на Кольском. А потом появился Гелий Уралов, не менее взбалмошный, чем Алла Потёмкина, и понеслось, и полетело, потому что они оказались два сапога пара. Гелий Уралов тоже наращивал упущенное в детстве, мать умотала в Америку, а отцу приглядывать времени не было. В общем, они были созданы друг для друга, если бы Гелий Уралов не был гипертрофированно ревнив. Однако при всей его ревности он таскал Аллу Потёмкину на вечеринки с изюминкой – групповухой. Как сказала сама Алла Потёмкина: «Мы занимались любовью только с ним». Может, оно и так, и тело в современной жизни не имеет большёго значения, чем сосуд с амброй, потому что дорого, но лично я был воспитан в иных традициях. Если ты любишь женщины, тебе не нужен стимул в виде голых тел других женщин. Ты хочешь её всегда и везде, и только её единственную.
Естественно, заправлял мероприятиями Гарик Княгинский. Он же следил за финансовой дисциплиной и съемками. Снимать мог любой желающий, но за деньги. Гарик Княгинский как неофициальный директор предприятия имел право снимать бесплатно. Входной билет стоит сто баксов. Правила были простые: занимаешься любовью, с кем хочешь, если не хочешь, никто к тебе пальцем не притронется, главное, плати деньги, а сама можешь хоть в шубе сидеть. Нарушителей изгоняли безжалостно. За что, собственно, Гарик Княгинский и пострадал от пятикурсника Горислава Бердышева, имевшего связи с околобоксёрским миром. Горислав Бердышев вообразил, что имеет право на всех, без исключения девушек, которые посещали клуб. Естественно, девушки встали на дыбы, и предприятию Гарика Княгинского грозил крах. По этой причине он не пустил Горислава Бердышева на очередную «вписку», и приятели из околобоксёрского мира Бердышева били Гарика Княгинского почему-то не по-спортивному благородно кулаком, хотя он принадлежал к мужскому типу: «Эй, ты, дохляк, принеси мячик!», а гантелькой весом два с половиной килограмма, из-за чего нижняя челюсть у Гарика Княгинского превратилась в гармошку. Гарик Княгинский, выйдя из больницы, где ему собрали челюсть, и получив возможность снова жевать, нашёл-таки управу на Горислава Бердышева в лице Жоры Комиссарова, который тогда ещё не имел позывного Лось, но имел вес в соответствующих кругах. С тех пор Гарик Княгинский на него и работал, но это было тайной за семью печатями, в которую мало кто был посвящён. А Алла Потёмкина в силу сложившихся обстоятельств оказалась в курсе дела, когда неофициальное следствие вёл Антон Назарович Уралов, в результате которого получил свой инфаркт и отбыл в лучший из миров. Кстати, тогда же на кладбище, Алла Потёмкина просто испугалась, что пресса пронюхает о истинной причине смерти свёкра, и выдала фразу о его больном сердце.
В клубе было ещё одно правило: съёмки предназначались исключительно для внутреннего пользования, однако, проследить выполнение этого правила было весьма сложно. Сам же Гарик Княгинский первым его и нарушал, когда чуял большие деньги. Это его и сгубило. Вначале шантажировал по мелочи. Рассылал порно клуба друзьям. Удалять страницу не имело смысла, она тут же дублировалась на другом сайте. И Гарику Княгинскому платили под честное слово, что в сети больше ничего не появится.
Итак, Гелий Уралов и Алла Потёмкина поженились, прописались, им понравилось, и они стали регулярно ходить на вечеринки с изюминкой. Что это стоило для гордой и неприступной Аллы Потёмкиной можно было только догадываться. Лично мне она ничего не сообщила по этому поводу, а я и не настаивал, зачем ворошить прошлое, достаточно было того, чего она мне сочла возможным рассказать.
Как все молодые пары, Гелий Уралов и Алла Потёмкина иногда ссорились. «Однажды я пришла, а он позвонил, что задерживается. Я села и просидела весь вечер, как дура, а он так и не пришёл (в этом месте я отключил всякое воображение и сделался истуканом, обкаканым птичками). Оказалось, он поспорил с Эдом Чарыкиным, уступлю ли я кому-нибудь из них. В общем, проверяли мою верность. Надо было ждать, ждать, ждать и выходить замуж за романтика, а не за голого практика. Но кто знал? У нас с Ураловым был договор, что мы занимаемся сексом только вдвоём или с кем-то другим, но с согласия партнёра. Вторую часть договора мы ни разу не приводили в действие. И тут…»
И тут ситуация повторилась. Алла Потёмкина пришла, Гелий Уралов задержался, и она выпила сока. «Как сейчас помню, апельсинового, и словно в яму провалилась».
Очнулась она во время оргазма под тем же самым Эдом Чарыкиным и уже не владела собой.
Всё остальное я мог воспроизвести, как догадки, основанные, на её заиканиях, неоконченных фразах, на разглядывании концертного потолка и обильных слезах.
Ей всё казалось мало, и каждый, кто входил в неё, доставлял ей такое наслаждение, что она не могла остановиться. Вечер безумства закончился тем, что «явился Гелий Уралов и учинил грандиозный скандал».
Очень даже вовремя, удивился я. А может, он элементарно подглядывал, типичный вуайеризм, получив то, на что никогда бы не смог уговорить Аллу Потёмкину, и они с Гариком Княгинский в сговоре? Гелий Уралов обрёл вечно сладострастную картинку, а Гарик Княгинский – деньги.
Конечно же, они помирились через пару месяцев, но отношения у них разладились (может быть, даже искусственно со стороны Гелия Уралова): с болезненной навязчивостью перестали доверять друг другу. Ещё один повод для страждущего психопата, всё время есть себя поедом. Вот почему Гелий Уралов закрутил роман с Лерой Плаксиной – в отместку Алле Потёмкиной. А на трассе «Дон» он бросил руль и едва не угробил обоих.
«А потом Антон Назарович Уралов умер, Гелий Уралов разбился, и я осталась вдовой, чтобы ждать тебя!»
Впечатляющая речь, я едва не прослезился, и конечно же, ничего не сказал о её муже и Гарике Княгинском.

***
Итак, Алла Потёмкина рассказала мне свою историю, и мне, честно говоря, захотелось пойти и принять душ с лавандой и токсином ботулизма.
Три дня мы с ней не разговаривали. Три дня я жил в Тушино на тридцать седьмом этаже, и ночной ветер прилетал из степей Донбасса и, как слепой, бился в стёкла, а на четвёртый утром она приехала ко мне самолично без звонка (я правил в очередной раз по просьбе Испанова сценарий) и потребовала так, словно избавилась наконец от того последнего слоя скорлупы и начала новую, абсолютно новую, счастливую жизнь:
– Где моё обручальное кольцо!
Мы никого не пригласили, даже Репиных. Это была наша маленькая, но настоящая тайна. Поехали в загс и за небольшое воздаяние на благо ЗАГСА на Сретенском бульваре расписались в толстой актовой книге, получили на руки свидетельство о браке, и отправились подальше, за МКАД, где нас никто бы не узнал в лицо, в ресторанчик на Жулебинском бульваре, где всегда была живая музыка. На входе я увидел афишу с именем Валессы Азиз и страшно удивился, оказывается, она вернулась в Россию, и столица пестрит её афишами. Весь вечер Валесса Азиз вела программу, и зал аплодировал нерусской красоте.
Мы сидели на летней веранде, заказали разные вкусности, пили красное вино и раз двадцать пять слушали «Девушка из Нагасаки», потому что публика взахлёб рыдала при её звуках.
Мы решили, что через неделю летим в Португалию, в Альгаву, где у Аллы Потёмкиной была усадьба с павлинами и вечно цветущими кактусами.
Павлинов, естественно, придумал я. Вместо павлинов там жила Анна Клара, которую нанял ещё Антон Назарович Уралов присматривать за домом.
Мы заказали билеты, и Алле Потёмкиной осталось утрясти кое-какие дела в фирме. А ещё она планировала посетить кое-какие магазины, потому что «там у нас времени не будет, зачем тратить время на пустяки?» Так сказала она, с намёком на тайные планы, чтобы удивит меня. А я вспомнил, что у меня даже плавок нет, но Алла Потёмкина возразила, что «там» сейчас это не в моде. А что в моде? «Шорты, дорогой. Шорты!» И мы купили пару шорт, чтобы, действительно, не шопинговать в Альгаве по магазинчикам, а наслаждаться жарой, морем и тамошней экзотикой. Я даже сходил в интернет и почерпнул кое-что о Португалии. Оказывается, так говорили на двух языках: португальском и мирандском. Я не знал, какой из двух выбрать, и в итоге забросил, не начав учить, оба.
Всё складывалось слишком удачно, я не верил своему счастью: в кои веки я выбрался на море, чтобы погреть взволнованные косточки. Последний раз это было, кажется, в Геленджике, сто лет назад, осенью, тёплой, но ветреной. Мы бродили с Наташкой Крыловой по местным базарчикам, лакомились фаршированными баклажанами и пили чай на площади: за спиной горела клумба из бардовых канн, над нами шумел ветер и кричали чайки, и если долго сидеть, то на губах ощущался солёный налёт.
Через неделю Алле Потёмкиной сделалось плохо. Внезапно начался сильный озноб, поднялась температура. Её отвезли в больницу, и профессор, который курировал нас, удивился:
– А почему сразу не сделали?..
– Что? – удивился я и вспомнил бегающие глазки эскулапа, который, оказывается, посуточно вытягивал из нас деньги и о своём семейном подряде, то бишь о жёнушке не забывал с её томографом.
– Операцию! У неё абсцесс от удара!
Операция длилась два часа, откачали два литра гноя. Провели дренирование, чтобы вводить антибиотик непосредственно в зону воспаления. На следующий день Алла Потёмкина уже ходила, а через три дня рану закрыли и нас отправились домом с условием амбулаторного лечения. «Бог милостив, – сказал профессор, – всё обошлось!»
Она умёрла за обеденным столом.
Качнулась, как рябина:
– Ой! Что это?!
Я подхватил её и держал на руках до самого конца. Когда приехала скорая помощь, всё было кончено. Тромб. В заключении было написано «тромбоэмболия ветвей легочной артерии».
Потом были похороны. Какие-то чужие люди входили в дом, избегая моего взгляда, говорили соболезнования. Тошнотворно пахло хвоей и цветами.
Валентин Репин сказал:
– Сочувствую, рыба!
И скрипнул зубами.
Жанна Брынская вся в чёрном крепе подошла:
– Мужайся!
И нахмурилась.
Я им был рад – единственным из всей этой синдикатной компании, которая за глаза обсуждала судьбу Аллы Потёмкиной, и меня заодно.
Где-то рядом мелькали Вера Кокоткина, Испанов Роман Георгиевич, не было только Радия Каранды; я надеялся, что его не убьют до моего приезда, что ему хватил благоразумия на радостях не