Произведение «Aleks Ross (Александр Цывин) Древний камень на серебряной цепочке» автора AleksRoss - Литературный сайт Fabulae (страница 3 из 8)

раскаленных железных прута. Словно две острых молнии пронзили мозг Самсона. Небо стремительно вспыхнуло нестерпимым кроваво-красным огнем. Удар неистовой боли пронзил все его тело. Казалось, от этой боли сердце вот-вот разорвется...

9.
В темноте стоял кто-то и неподвижно смотрел на Самсона. Большая лохматая голова, острые уши, длинный хвост... Исчезающими остатками сознания Самсон понял, что видит демона пустыни Азазела. Последним усилием Самсон старался освободиться от власти демона, но бред помутил его сознание.
Когда он снова пришел в сознание и открыл глаза, его окружила полная тьма. Самсон долго лежал, ни о чем не думая. Потом он услышал тончайший писк и повернул голову. Писк прекратился. Через минуту из темноты тихо вышла большая серая крыса и остановилась. Она постояла, поводя ушами, потом пошла дальше, волоча по полу длинный хвост и низко держа узкую морду. Потом пришли еще какие-то гады и стали ползать по темнице. Самсон кричал на них, они медленно уползали в угол и снова возвращались. Потом они вовсе перестали обращать на него внимание, точно его не было, и только злобно шипели. Ему захотелось их убить, но он не мог поднять руки. Потом приползли две огромные змеи. Он еще не сознавал, что ослеп, и все, что он видит - бред.
Кончался третий месяц пребывания Самсона в тюрьме. За это время тюремный лекарь, старый еврей Миха, который полюбил Самсона как сына, мазями и настоями исцелил раны гиганта. Раз, светлым зимним утром, Самсона проснулся и почувствовал себя здоровым. Но это не обрадовало его. Я... я - слепой! - протянул он, и голос его дрогнул от этого слова. Тьма окружала его, надвигалась на него, охватила всё существо его. Над ним и вокруг него стоял непроницаемый мрак. В душе было холодно и сумрачно. Было слышно, как утром менялась тюремная стража.
И он вспомнил другое утро, когда ему было шестнадцать, когда он впервые узнал женскую ласку и когда он не спал до рассвета. И как он выглянул в окно навстречу розовой заре, и пению птиц. И вот снова настает рассвет, а он не может даже увидеть его.

10.
Он уже свободно ходил по по двору, разыскивал нужные ему предметы, хорошо отличал солнечный день от ночной темноты, и при этом его бледное лицо всегда поворачивалось за плывшим по синему небу огненным шаром. Однажды к нему в темницу спустилась Далила. В правой руке у неё был фонарь, который она поставила на пол. Она болезненно постарела. Её глаза окаймляли глубокие тени. От длинного черного одеяния веяло чем-то горестным. Самсон неподвижно сидел в углу, казалось, он спал. Далила взяла его за широкие плечи, повернула к себе, жадными и печальными глазами стала разглядывать его . Прошептала:
-- У меня ведь будет ребёнок от тебя... Гадалка сказала: сын. -- Робкая улыбка заиграла в уголках её губ. - Сын... Я так счастлива!.
Она хотела объяснить что-то еще, сглотнула слюну и заплакала навзрыд. Потом встала, торопливо вытерла лицо краем черного платка, подняла с полу фонарь.
- Ну вот, теперь ты всё знаешь... Больше ничего не нужно... Я пойду.
Обернувшись в дверях, еще раз впилась глазами в бледное лицо Самсона. Он внезапно встал, подошёл к ней, поднял своими сильными руками ее легкое тело. Чувство совершенного блаженства охватило ее. Oна задрожала, ощутив боль острого исступления. Ее дрожь усилилась. Еще немного и она разразилась безумным воплем.

11.
Он был в полном одиночестве. Когда в камеру забирались крысы, он делился с ними скудной едой и говорил с ними как с друзьями. Однажды он увидел воробья и начал бросать ему крошки. Но воробья испугало бледное лицо узника. Он улетел, отряхивая крылья, точно хотел освободиться отъ запаха неволи. Единственным шумом жизни были говор и шаги заключенных, гулявшихъ по двору. Он завидовал тем, кто гулял во дворе, Эти люди видели, по крайней мере, над свтими головами вольное небо. Ноги их были свободны и им было с кем поговорить. Но и они завидовали тем, кто находился за стенами тюрьмы. Даже здесь, в тюрьме несчастье подразделялось на разряды!
Днемъ Самсон постоянно думал о своемъ прошлом, но мысли его путались и ему казалось, что он перебирает в памяти историю другого человека. Иногда ночью он вскакивалъ с койки и кричал как ребенок. Тюремное заключение, неподвижность и голод губили его. У него начались галлюцинации.

12.
Это была тяжелая, странная ночь. В темно-лиловом небе прокатился отдаленный гром. Грохот за грохотом ломал небо. Ему приснился его прадед Игаль, тот, который, как рассказывал отец, был лазутчиком Иегошуа бен Нуна в Иерихоне. Он увидел сильного мускулистого человека, который стоял на колеснице, сдерживая бег бешеных коней и пел. Лицо прадеда было исполосовано шрамами и искажено напряжением. Вдруг он увидел Самсона, остановил лошадей, и пристально вгляделся в лицо своего правнука.
- Вот ты какой человек! – промолвил он наконец.
- Какой? – закричал Самсон с болью. – Какой я человек? Да никакой! Никакой я не человек! Я – слепой! Слепой я! Каждый день думаю о том, как уйти из жизни… Жизнь моя никому не нужна!
- Хватит слюни пускать! – сурово сказал прадед. - Я был ранен много раз и погиб как солдат. В тридцать пять! Если тебе не нужна твоя жизнь, то, черт возьми, ты в своем праве окончить её, и это не будет грехом. Только старые дуры полагают, что мы не имеем права распоряжаться своей жизнью. Имеем! Но распорядись ею так, чтобы умереть как воин. Как ты расходовал свои силы! На что? Дурацкой ослиной челюстью бил по филистимским мордам... Ну и что! Они озверели и хуже начали наших давить. Как ты попал в плен? В бою? Как же! У шлюхи филистимской! Меня женщина спасла. Она хоть и блудницей была, да помогла нам взять Иерихон… А твоя? Ты попался как последнй дурак! Слава Богу, я уже был мертв, а то вздул бы тебя своими руками. Мне стыдно! Раз в жизни к каждому человеку приходит судьба и говорит: Выбирай! Если хочешь уйти из жизни, уйди, но сделай это так, как подобает настоящему сыну нашего Господа, настоящему еврею, настоящему мужчине!
- Что я должен сделать? – прошептал Самсон.
- Что ты должен сделать?! – закричал прадед в бешенстве. – Что ты должен сделать? Ты хочешь на меня переложить решение? Ты мужчина, решай сам! Знаешь, что самое главное в войне? Ненависть! Если её нет, то... и ничего нет. Если б каждый мог ненавидеть, и если бы ненависть всех соединилась бы в одну!.. Сама земля затрепетала бы от страха. Нет, не от страха, от – ужаса. Ужас – все на войне!.. Сумей нагнать ужас на врагов!
Он яростно хлестнул лошадей. И вот уже его кони летят по дороге от Иерихона к броду через Иордан, летят в пылающий горизонт. Гул их бешенного бега умолкает, колесница становится всё меньше и меньше, пока не исчезает в лиловой дали. И Самсон видит звездную ночь, и луну, и пыльную дорогу, и обозы за Иорданом, и пеструю толпу сынов Израиля у походных костров. готовящихся вступить в Землю, текущую молоком и медом...
Самсон проснулся, он был бледен, как бумага, но кулаки его были сжаты, а мозг горел... Мир Самсона озарился светом пронзительного сна, от которого сердце зазвенело. Сон осветил его душу. Это был внезапный удар, ворвавшийся в темноту ярким, как молния, лучом. Он будто прожог в его мозгу огненную дорогу... Он запел. Полные силы властные звуки старинной боевой песни, которую пел его предок, воин Моисея, понеслись из окна тюрьмы... Самсон пел, и земля застыла, слушая его яростную песню. А у тех, кто ее услышал, тревожные ноты войны зазвучали в сердце

13.
Самсон закашлялся и оборвал песню. Самсон задумался о вещем сне, о той войне ужаса против филистимлян, о которой сказал ему его дед. Мысли сверкали и гасли без всякого усилия, как будто рожденные бесшумным бегом ночи. Хотелось стать птицей и заскользить в холодной глуби неба над землей, обдумывая план своего последнего сражения.
Уже кончался месяц хешван, а с неба не пало ни капли дождя. Раскаленная земля трескалась и превращалась в камень. Каждое утро солнце восходило багровым шаром и совершало свой круг в сверкающем небе. Жаркое его сиянье наполняло воздух. Наступил самый большой филистимский праздник – праздник Плодородия. В этот день в святилище Дагона, великого бога филистимлян, собрались чуть не все жители Газы. Несмотря на удушливый зной, все пространство холма было покрыто народом. На холме возвышалась высокая каменная статуя Дагона с горящим жертвенником. Перед жертвенником располагался огромный навес для молящихся, поддерживаемый резными деревянными колоннами. На крыше навеса могло поместиться более пятисот человек, под навесом помещалось несколько тысяч. К ночи резные колоны навеса украсили массой факелов, ветками деревьев и цветами.
Перед жертвенником располагались скамьи пяти серенов филистимских, каждые из которых считался князем одного из пяти главных филистимских городов. Серен Газы одновременно считался авимелехом – царем царей. За высокими резными скамьями серенов шли скамьи знатнейших семей Филистии, аристократов, купцов и финансистов. В задних рядах толпились простые обыватели, они толкали друга, пытаясь увидеть, что происходило около жертвенников. Вокруг навеса стояла огромная толпа простолюдинов, которая глазела на навес и надеялась получить свою часть мяса, оставшуюся от жертвоприношения. Праздник начался после захода солнца, когда пять серенов совместно принесли великую жертву Дагону. После жертвоприношения следовал пир. Все ели жареное мясо, пряные сласти, запивая их пьяным молодым вином. Коронис, серен Газы, опьянев, приказал слегка заплетающимся языком:
- Дагон, бог наш, победил бога сынов Израиля и передал Самсона, врага нашего, в руки наши. Развеселилось сердце наше. Приведите сюда Самсона, пусть он позабавит нас. И пусть увидят Самсона все филистимляне и посмеются над некогда могучим человеком, который ныне столь жалок!
И привели Самсона из дома узников. И Самсон танцевал и пел. Его голос, низкий,