Произведение «Aleks Ross (Александр Цывин) Древний камень на серебряной цепочке» автора AleksRoss - Литературный сайт Fabulae (страница 4 из 8)

красивый заполнил собой все пространство под навесом. Он пел простую и грубую песню солдат Иегошуа бен Нуна, которую слышал от своего отца. Потом он сказал: Устал я! Не разрешит ли великий государь недостойному рабу своему отдохнуть у колоны, чтобы я мог песнями своими и танцами дальше веселить сердце господ моих?
И милостиво сказал ему Великий серен и авимелех: Отдохни! И сказал Самсон отроку, который водил его за руку: подведи меня, чтоб ощупать мне столбы, на которых утвержден навес, и прислониться к ним. А сам беги отсюда!
- Как я убегу от тебя? – спросил отрок. – Я к тебе приставлен! Меня накажут!
- Беги! – сказал Самсон таким злым шепотом, что отрок в панике выскочил из-под навеса.
А навес стоял уже более полсотни лет, и дерево его было очень сухое. И воззвал Самсон к Господу и сказал:
- Господи, усиль и укрепи меня!..
И уперся Самсон спиною своей в колонну, у которой стоял, а ногами в золотую подставку другой колонны… И все пилиштим вдруг с леденящим ужасом увидели, что две центральных колонны перед скамьями серенов пошатнулись и огромный навес начал оседать. Медленно, тяжело оседал навес прямо на статую Дагонак. Когда же столбы рухнули, край навеса накрыл жарко пылающий жертвенник. Пламя с треском начало пожирать сухое дерево. Толпа истерически завопила. Людей охватил ужас. Храм точно раздевался в огне, сбрасывая раскрашенные доски в огненные языки пламени. Языки огня, загибавшиеся кверху, уже лизали крышу. Потом взорвалось хранилище масла, широко взметнулось пламя и покрыло всё багрово-жёлтой шапкой.
Страшный огонь обжег Самсону ноги, тело, дополз до лица, и уже через мгновение огненный вихрь поднял и понес его по воздуху... А толпа филистимлян, наполнявшая пространство около навеса, продолжала истерически вопить. Казалось, сам воздух был пропитан бедою, бредом и безумьем...
«Щиты вперед! Туши пожар!» - приказал Иссон, начальник царской гвардии.
— Туши пожар! — кричали сотники.
— Туши! — кричали солдаты.
Гвардейцы шагнули в огонь, по двое, выставив щиты, повернув лица боком, плечо к плечу, но оказалось, что потушить пожар уже не удасться. Слишком мало воды было на холме, слишком неистовым и упорным было пламя. Иссон отдал приказ прекратить тушение и лишь растаскивать копьями и крюками деревянные части навеса. С грохотом рушились храмовые здания, но вдруг раздался звук, более мощный, чем треск пламени, чем грохот падающих балок, звук воющий и отвратительно визжащий. Это было стадо быков для завтрашнего гигантского утреннего жертвоприношения, находившееся в загоне на склоне холма. Огненный ветер дохнул на загон и стадо загорелось. Стонущий вихрь горящих животных помчался с вершины холмавниз к городу.
Постепенно огненное кольцо смыкалось вокруг города, который, наконец, превратился в единый зловеще пылающий факел. Дома таяли и плавились в красном реве пламени. Горячий воздух жёг лица людей, пытавшихся что-то вытащить из огня под дождём искр, корчась и выкрикивая что-то.
Далила не была на празднике. После ареста Самсона она, к ужасу городских гуляк, совершенно изменила образ жизни. Пряталась от людей, рассчитала свою молодую веселую служанку и наняла злую, как черт, старуху, да и сама стала носить черную старушечью одежду. На следующий день после праздника Далила поехала в город на рынок, чтобы закупитьуое-что из провизии
Она не узнала Газы. Вся базарная площадь кишмя кишела пьяным, галдящим, орущим, плачущим и охающим народом. Двор самой большой таверны, таверны Ацара люди буквально запрудили, рассевшись на траве, в тени повозок, пальм и инжирных деревьев. Повсюду виднелись запрокинутые назад головы и поднятые вверх глиняные кувшины. Трезвых не было почти ни одного человека. Общее пьянство дошло до предела. Ребятишки возились и визжали тут же, под ногами лошадей, равнодушно жевавших сено. В тени забора густая кучка, человек в двадцать, тесно обступила слепого аэда. Далила переходила от одной торговки к другой, прислушивалась к разговорам и ничего не понимала. Сначала она слышала часто упоминавшееся имя Самсона и Дагона. Причем тут Самсон и Дагон? Нет, это не о нем, о другом... Но говорили именно о нем... как-то странно... «Этот проклятый еврей, этот гигант...»
- Что случилось? – спросила она знакомую торговку рыбой.
– Ты, что, ничего не видишь?! – удивилась торговка. – Где ты была вчера?!
– Дома! Я теперь не хожу на праздники!
- Тогда слушай! – и торговка быстро, боясь, что кто-нибудь её перебьёт и расстроит весь эффект, принялась рассказывать Далиле, что произошло вчера на Священном холме. Заключая рассказ, она прошептала: «Говорят, начальние тюрьмы обокрал Самсона, снял с его шеи волшебный лунный камень, ну а Самсон обиделся и…
Вдруг на город налетел страшный вихрь, он принёс с собой свинцовые тучи. Молнии блистали почти беспрерывно, и от раскатов грома дрожала вся Газа. Что-то с оглушительным треском посыпалось на крыши и стены домов. Градины, с грецкий орех величиной, стремительно падал на землю. Через короткое время все деревья в Газе уже стояли совершенно голыми, все листья были сбиты страшными ударами града...
Далила возвращалась назад, почти не видя дороги, почти не сознавая, куда едет. Шатаясь, как пьяная, вошла она в свой дом и, не раздеваясь, бросилась на постель. К вечеру голова сделалась тяжелой, в ушах шумело, глаза болели. Она провела ужасную, длинную, как столетие, ночь, то трясясь под одеялом от холода, то пылая невыносимым жаром. Нелепые, мучительные сновидения завладели её разгоряченным мозгом. Она видела каких-то чудищ, они делали страшные гримасы, высовывали языки, скалили зубы, вращали отвратительными глазами. Не сознавая времени, она просыпалась, обводила комнату мутными глазами и вновь засыпала. Это продолжалось долго. Потом она увидела Самсона.
- Я люблю тебя, мой дорогой, мое счастье, мой ненаглядный!.. – прошептала она и задохнулась, точно ей не хватало воздуха, и вдруг ее руки быстро и крепко обвились вокруг его шеи. Она прижималась к нему все сильнее, и чувствовала, как часто билось около её груди его сердце.
Но снова туман наплывал на неё, и вот она уже видит пожар храма, слышит глухие раскаты грома и рев пламени. Хаос звуков, страшный для уха хаос оглушает её. Грохот падающих колонн. Неистовый крик и стоны. Все громче и страшнее. "Господи! Да когда же настанет рассвет!" - с отчаянием думает Далила, чувствуя, как опаляет губы её тяжелое дыхание... Через шесть дней Далила победила болезнь. За ней и за её сыном преданно ухаживала все это время её новая служанка, преданная ей как мать. Далила встала с постели разбитая, едва держась на ногах. Долго соображал, где она. Сначала даже не могла понять, что этот длинный белый сверток, лежащий на постели, это ее собственное тело, обернутое одеялом. И вдруг что-то странное нахлынуло на неё, сознание, что она выскользнула из лап смерти, что впереди еще, может быть, целая жизнь, которую она должна прожить по-новому. Две вещи должна она сделать... Без этого она не сможет жить!

14.
Начальник тюрьмы Тантос смотрит на Далилу тупыми, сонными, неподвижными глазами. Он сидит на ковре, перед ним стоял огромный поднос с жареным мясом. Он сопит, громко чавкает и его массивные скулы медленно ворочаются, словно мельничные жернова. Несколько минут они молчат. Наконец он с трудом проглатывает большой кусок и сдавленным голосом равнодушно спрашивает: - Что пришла? Я занят. Не видишь, что в городе делается? Мне сейчас не до глупостей! Приходи потом!
Далила молчит. Смотрит ему на грудь и видит на его шее лунный камень. На серебряной цепочке.
- Ты обокрал Самсона! – говорит Далила почти шепотом. – Ты обокрал слепого!
- Что? – спрашивает Тантос, и глаза его наливаются кровью. Он медленно встаёт и отдувается. – Ты, грязная подстилка, ты, что, забыла, с кем говоришь? Я тебя сгною в темнице! Ты света белого не увидишь до самой смерти!
Далила спокойно смотрит ему в глаза.
- Жалкая крыса! Неужели ты вообразил, что снимешь с убитого волшебный камень, напялишь его на свою бабскую шею и станешь таким же сильным, как он? Ты, брюхатая геенна, ты...
Не дослушав ее, Тантос вскакивает, хватает Далилу за шею своими толстыми сальными пальцами. Далила, откидывая голову назад, и, царапая ногтями левой руки его лицо, правой достает из-за пояса кинжал Самсона и бьёт им изо всей силы в огромный, отвисший живот Тантоса. Лицо Тантоса сереет, глаза испуганно мигают, челюсть трясется, и всё его большое тело сжимается. Несколько мгновений он стоит совершенно неподвижно, а потом вдруг падает лицом в блюдо с едой. Шевелит ногой, пробует поднять голову и вытягивается, как струна. Далила нагибается над ним и с трудом снимает с толстой, отекшей шеи лунный камень. «Этот камень, - шепчет она, - будет носить мой ребёнок! Ребёнок Самсона!»
В комнату неслышно входит слуга с кувшином вина. Увидев своего хозяина на полу, в крови, он сразу все понимает и пытается крикнуть.
— Эй ты, губошлеп, – с тихой яростью говорит Далила, - не спеши орать... Тебе нечего лезть не в своё дело... Неужто за это говно тебе своей жизни не жалко?
С её кинжала стекает кровь, слуга отступает пред её твёрдым взглядом.
- Теперь запомни. Когда начнут расспрашивать, скажешь: сам Самсон пришел сюда и убил эту сволочь. Мертвый Самсон. Черный, страшный! Пришел за своим камнем. Убил, взял камень и ушел. Все сейчас в это поверят! Понял? – Далила для верности машет перед его лицом окровавленным кинжалом.

15.
На наскоро собранном совете Газы главный жрец Дагона сообщил следующее. Вчера он гадал, и выходило, что надо найти и передать родичам тело Самсона. Если он не упокоиться в родной земле, то будет мстить своим врагам. И Филистию ждут еще гораздо худшие несчастья. Авимелех Коронис приказал найти тело Самсона. На том страшном, совершенно выгоревшем месте, где стоял храм, найти труп было почти невозможно, но солдаты всё-таки нашли его. По железному кольцу государственного раба на шее, где было выбито его имя. Он лежал у поваленной пожаром статуи