Билет в один конец

совершая странные действия, - Семеныч, давай, укладывай зверюгу на стол.
Семеныч положил мне на плечо свою тяжеленную руку.
- Это не зверюга, Тарас Иваныч, его зовут «Непутевый».
- «Непутевый»?! Это кто ж его так назвал?
- Ну, я, - засмеялся Семеныч и, неожиданно подхватив меня за живот, быстро водрузил на голый, скользкий стол.
Я рыкнул, но Семеныч погладил меня по голове, приговаривая что-то вроде:
- Все нормально, парень, не дрейфь.
- А, ну если ты, - врач улыбнулся, держа в руке что-то опасно блестящее, заканчивающееся очень тонкой палкой, - тогда держи своего «Непутевого», будем отправлять его к Морфею.
Кто такой Морфей я тоже не знал. Не знаю и сейчас (мы с ним так и не встретились), но честное слово, мне это не очень понравилось. Семеныч прижал меня к столу обеими руками – такое ощущение, словно потолок обрушился, а в ногу в этот момент впилась оса. Огромная, просто ужасная оса! От боли у меня даже выступили слезы, но люди этого не заметили, потому, что как только Семеныч слегка отпустил меня, я метнулся, мечтая вцепиться в руку врача. Он резко отшатнулся, а на меня снова упали тяжелые руки, прижимая голову к холодной поверхности стола, на которой я мог видеть свои бешеные глаза.
А потом вдруг очень захотелось спать. Я понимал, что это неправильно, но ничего поделать не мог. Устав сопротивляться, я отключился, так и не узнав, что это такое – томограмма…
Проснувшись, обнаружил, что лежу на полу своей клетки, а на меня смотрит «Смелый». Я заметил, что он не твердо стоит на ногах, попробовал встать сам, и мне пришло в голову, что «Смелый» прошел через то же самое. То есть, льющийся со всех сторон дождь, миска безумно вкусной еды, врач, желающий снять со всех томограмму и огромная, невидимая оса, боль от укуса которой я ощущал до сих пор.
Я попробовал встать на ноги и понял, что это простое действие может стать травмоопасным – меня болтало из стороны в сторону, взгляд с трудом фокусировался на каком-либо предмете, а к горлу подступала тошнота. С трудом удержался от рвоты, но позывы продолжались еще какое-то время, пока не додумался попить воды из большой миски.
Вода немного успокоила взбунтовавшиеся внутренности. Я лег на прохладный, освежающий пол тесной клетки и посмотрел на «Смелого». Не знаю, мой ли пример подействовал или он сам додумался, но я видел, как «Смелый» пил воду, покачиваясь на нетвердых ногах, временами исподлобья поглядывая по сторонам. А потом лег у сетки, положив голову на пол, и закрыл глаза. Мне очень хотелось узнать, как дела у «Лисы», но глаза снова стали  закрываться и вскоре я уснул. Как обычно, без провалов и страха не проснуться…
Потом была большая прогулка. Нас вывели на огромную площадку, огороженную такой же сеткой, что и клетка, только намного выше. Мне надели ошейник, который сдерживал мои порывы метнуться куда-нибудь в сторону и Семеныч повел меня вдоль сетки, держа в руке длинный, широкий поводок. Я никогда не делал этого на привязи, но похоже, что Семеныч не собирался отпускать меня, а терпеть уже не было сил. Я остановился, почуяв подходящее место, и взглянул на Семеныча – не поверите, но он деликатно отвернулся!
«Лису» (также с ошейником и на поводке) прогуливал высокий худощавый человек, который несколько раз кричал Семенычу:
- Ну, Семеныч, ты прямо, провидец – эта «колбаса» такая хитрая, и повадки лисьи!
- Так я ж только посмотрел на нее, сразу в голову пришло – Лиса, - смеялся в ответ Семеныч.
Я не понимал и половины из того, что они говорили, но речь определенно шла о «Лисе». Я видел, как высокий потрепал «Лису» за загривок. И увидел, как «Лиса»…, о, нет! Она вильнула хвостом! Это ужасно! Ей хватило двух порций вкусной еды, чтобы…! Нет, у меня просто язык не повернется сказать такое! Противно!
Я увидел Боби, сильно натянувшего поводок, и с ненавистью наблюдающего за мной, но меня это не интересовало – я искал «Смелого». И нашел. Он стоял неподалеку, и я смог разглядеть в его глазах тоску.
После прогулки Семеныч повел меня по длинной пустынной площадке к далекому ангару. Конечно, о том, чтобы вилять перед кем-то хвостом и речи не могло быть, но признаюсь, было любопытно. Очень. Где-то глубоко внутри гнездилась слабая  тревога, но я не из тех, кто всегда прислушивается к внутреннему голосу. Особенно, когда его почти не слышно.
В огромном ангаре стояла непонятная, занимавшая всю середину помещения конструкция с большим шаром на конце длинной толстой трубы, у которой крутились несколько человек, как и врач одетых во все белое. Семеныч повернул ко мне голову и, улыбаясь, сказал:
- Готовься, парень. Ща проверять будут, насколько ты подходишь.
Было непонятно, о чем он говорит. Я с удивлением посмотрел на непонятное устройство, чувствуя приближение чего-то опасного. Семеныч потянул поводок, привлекая мое внимание. Видимо, он что-то разглядел в моих глазах, потому что быстро убрал руки и произнес:
- Ишь, не нравится ему! Ты, брат, привыкай, у нас тут покруче, чем в армии будет!
Это было предупреждение. Мне не нужно много слов, чтобы понять, чего от меня добиваются - достаточно почувствовать, как они сказаны. Я слегка опустил голову. Пусть думает, что я признал. Откуда ему знать, что из такого положения можно неожиданно напасть?
- Ну, ладно, - в голосе Семеныча появилась примирительная нотка, - это я так, для порядка. Чтоб знал.
Иногда мне казалось, что он совершенно не сомневается, что я все понимаю. Было непонятно, откуда он это узнал но, похоже, я не ошибался – Семеныч очень часто разговаривал со мной на самые разные темы. Собеседник из меня, понятно, никакой, могу только слушать, зато очень внимательно.
- Значит, так, браток, ща посадим тебя в центрифугу, и пойдешь по начальной программе. Выдюжишь – быть тебе знаменитостью. А нет…
Что случится в другом случае, я так и не узнал. Семеныча отвлек подошедший к нему человек в красивой, сверкающей одежде и они о чем-то стали тихо говорить. Я разбирал лишь отдельные слова, но смысл ускользал. Понял лишь, что речь обо мне, Семеныч несколько раз многозначительно поглядывал в мою сторону. Наконец, они закончили разговаривать, и мы втроем пошли к шару.
Я озирался по сторонам, все сильнее ощущая приближающуюся опасность. И этот запах, неестественный, неприятный. Мы подошли к сооружению, человек в сверкающей, громко шелестящей одежде откинул крышку шара и Семеныч потянул поводок, направляя меня внутрь. Сопротивляться было неразумно – я был один, а их вон сколько! Я влез в шар, а Семеныч и человек в сверкающей одежде стали привязывать меня, пристегивать ко мне, надевать на меня…
Я терпел. А что я мог? Слабо верилось, что все это делается, для того чтобы убить меня – слишком уж было бы нелепо, но страх не уходил, прорываясь наружу мелкой дрожью. Я старался не выдать себя, но Семеныч заметил:
- Э, брат, да ты трусишь! Не бойся, ничего страшного в этом нет. Даю тебе честное слово! Сам не пробовал, староват уже, но точно знаю – не смертельно это!
Я попытался заставить себя поверить ему. Получалось плохо. Меня спеленали так крепко, что невозможно было даже шевельнуться. Хотя нет, вру, хвост был совершенно свободен, но вилять не хотелось.
Наконец, меня оставили в покое. Все отступили назад, а человек в сверкающей одежде опустил крышку и мир сократился до меня. В шаре были большие, закрытые стеклом отверстия, сквозь которые можно было разглядеть Семеныча и других, стоящих в конце ангара людей. Предчувствие беды одолевало все сильней, но я видел смеющееся лицо Семеныча, и от этого становилось чуточку легче.
Внезапно шар вздрогнул и, медленно набирая ход, поплыл над полом ангара, мимо Семеныча, мимо человека в сверкающей одежде, мимо стен. Скорость быстро нарастала, и вскоре я уже перестал различать не то, что лица - даже стены ангара превратились в стремительно движущиеся по кругу полосы, то сходясь, то расходясь в стороны. Страх прошел, уступив место любопытству. Я чувствовал, как увеличивается скорость, но не было никакого дискомфорта – напротив, мне начинало нравиться! Неизведанное раньше чувство полета, так здорово! Потом началось замедление, и я даже почувствовал разочарование – хотелось покружиться еще. И в ответ на эти мысли, «моя нора» вдруг снова начала вращаться, и на этот раз не только по кругу, но и вокруг себя. Ощущения были незабываемы. Еще какое-то время, правда, очень недолго, я испытывал неведомое доселе наслаждение, но потом все изменилось, и не в лучшую сторону. Тело становилось все тяжелее и тяжелее, в голове царил кавардак, наполняющий рот слюной, скорость все увеличивалась, и удовольствие от полета сменилось желанием оказаться на твердой земле. Слюна уже вовсю хлестала изо рта, и я едва не задыхался от нее, вынужденный сглатывать половину. Я уставал. Очень быстро уставал. Меня рвало так, что казалось, еще немного и захлебнусь в собственной слюне. Это занятие настолько поглотило, что я не заметил, что уже не кружусь, а лежу на полу ангара и вокруг люди, среди которых мелькает встревоженное лицо Семеныча….
Когда мы вышли оттуда, Семеныч погладил меня по все еще не очень соображающей голове:
- Ну, брат, ты молодец! 4g выдержал, надо же, прямо как космонавт! Но главное, что ты и 8g перенес! С трудом, конечно, но сознания не потерял, а это многое значит! Теперь, брат, у тебя одна дорога – к славе! Вот смеху-то, если первым станет «Непутевый»!
Идти было трудно, земля так и норовила выскочить из-под ног, поэтому на его слова я мало обращал внимания. Семеныч продолжал говорить все время, пока мы не подошли к зданию, в котором находился тот тип, знакомый Морфея. Я остановился, но Семеныч натянул поводок, и пришлось подчиниться – рука у Семеныча была тяжелая.
Приятель Морфея встретил нас, как старых знакомых. Он что-то говорил Семенычу, который отвечал ему неизвестными мне словами, а я стоял рядом, разглядывая холодные и блестящие предметы, от которых веяло болью и кровью. Наконец, Семеныч повернулся ко мне и, слегка присев, подхватил меня и уложил на знакомую, холодную поверхность длинного стола. Я понял, что произойдет дальше, и рванул изо всех сил, но руки Семеныча придавили, и я услышал его голос:
- Ну, ну, тихо! Колоть не будем – просто доктор проверит твое состояние.
- Семеныч, ты держишь его? – Спросил приятель Морфея.
- Давай, давай, держу!
Я не видел, что происходит, но почувствовал, как прикоснулось что-то холодное, и сделал еще одну попытку вырваться. Бесполезно – руки Семеныча давили к столу, лишая возможности даже повернуть голову. Впрочем, он не обманул, больно не было. Холодный предмет несколько раз прикасался к телу в разных местах, после чего меня отпустили. Конечно, я попытался цапнуть приятеля Морфея, но Семеныч неожиданно вынул из кармана маленький кусочек чего-то необыкновенно вкусного и я замер, наслаждаясь незнакомым вкусом. Занятый вкусным подарком, я услышал, как доктор спросил Семеныча:
- Ты что ему дал? Сахар?
- Конфетку. Мне дочка на работу всегда конфет в карман насыпает, - Семеныч говорил это, смеясь и поглаживая мою, замершую от удовольствия голову, а я думал, нет ли у него еще.
- Подходящий экземпляр, - произнес доктор, разглядывая что-то в маленьком ящике, по центру которого бежали волнистые линии, - крепкий, здоровый. Только дикий, а нам нужны спокойные.
-