Морской царь ЧАСТЬ 3 (2)

задумываться о будущем – неужели он обречен еще много лет тащить эту лямку: заключать союзные договоры, добывать в казну деньги, готовить себе наследников, просчитывать, как будут отзываться среди подданных его действия. Спрятаться ото всего и от всех в какую-нибудь землянку или пещеру и при этом заслужить славу святого старца – ничего лучше этого и представить невозможно. Но вот когда случится это счастье? Проклятые женщины – он же еще много лет не сможет без них!
Среди приятных изменений было то, что впервые ему не приходилось задумываться о деньгах. Княжеские мастерские наконец прекратили бесплатно работать на войско и стали поставлять сукно, войлок, одежду, сапоги, шапки, ковры, книги, седла, колесницы, повозки, одеяла, подушки, деревянную и глиняную посуду, плуги, топоры, лопаты, кирки на продажу, что потихоньку стало наполнять княжескую казну. И дарпольские сребки держались один в один с дирхемами даже у иудейских менял.
«Устав воеводы» и опросные листки стратигессы за истекших полгода сделали свое дело – шло активное размежевание на чистых и нечистых, на тех, кто хотел возвысится, и тех, кому это было лень. У опросных листков оказалось еще одно побочное свойство: запись каждого дарпольца на словенском языке помогла одержать окончательную победу словенскому языку над другими языками – записанные словенскими буквицами ромейские и хазарские слова тут же становились словами словенскими.
Воеводская школа подготовила десятки грамотеев, которые не только умели читать и писать, но и покупали книги, что выходили из-под перьев переписчиков стратигессы. Пока князь с соратниками бороздили морские воды, воеводы и тиуны Дарполя общались с купцами и заезжими странниками, разглядывали на хазарских картах путь княжеской флотилии, спорили о достоинствах и недостатках разных верований, заказывали себе изысканную одежду и более дорогое оружие, учили боевым умениям пришлых ополченцев, и, в конце концов, превратились в «новую знать», которая уже свысока посматривала не только на любых новичков, но и на «морских ветеранов» прибывших с князем. Этому высокомению не могло помешать, даже двойное жалованье выплаченное всем походникам.
Еще одной напастью в связи с возросшей грамотностью стали бесчисленные письменные доносы, ожидавшие Дарника по приезду – то самое злопыхательство, от которого остерегали князя «курицы» только в письменном виде. Тут хорошо выручил Дарника Корней, объявив, что всегда по почерку можно определить автора доноса, и провел два показательных дознания, найдя по почерку жалобщиков, оказавшимися двумя полусотскими.
При дальнейшем дознании, выяснилась полная чепуха их жалоб. По княжьему приговору их просто лишили воеводских званий и жалованья, переведя в разряд рядовых ополченцев – мол, начинайте свою службу с самого начала. И потянулись оба горделивых полусотских на кормежку в ополченские поварни и весь Дарполь смотрел, как они тащат из поварни миски укутанные в полотенца с едой для своих жен. Урок для всей «новой знати» вышел самым поучительным.
Ну, а для более простых насильников и убийц по-прежнему существовали «Удачный полет» и «Белая вдова», если не находилось желающих заплатить за них 100 сребков виры, то они быстро оказывались в петле или с отрубленной головой. Рыбья Кровь охотно шел навстречу кровожадным пожеланиям горожан и раз в неделю обязательно устраивал им такое отсекновение глупых бедовых голов.
А казнить уже было за что. Указ о расторжении браков хорошо выглядел на пергаменте, но на деле, когда вернувшиеся ратники обнаружили, что их жены живут в их домах с другими мужьями, обернулось настоящей резней – мало нашлось добряков смиренно принимающих измену своих половин, да еще переселяться из отдельных камор в многоместные гридницы. В этом смысле подбросила соломы в костер и хоругвь липовцев – никто об их зимнем жилье не позаботился, прямо по живому пришлось их размещать во всех гостиных дворах, школах и даже поварнях.
Еще одной заморочкой для князя стали оруженосцы. Почти полное отсутствие людей для услужения (невольники работали на город), надоумило столичных воевод превращать в таких слуг своих оруженосцев с их женами, селили их прямо рядом с собой в Длинных домах и требовали, чтобы те во всем помогали по хозяйству. Ропот об этом оруженосцев князь слышал еще в Заслоне, но только на месте оценил размах происходящего. Распорядился без всяких церемоний:
– Войсковым казначеям изымать деньги из воеводского жалованья и выплачивать их помесячно «услужникам»: с сотского по три сребка оруженосцу и два – его жене, с хорунжего по шесть и четыре, с тысячского по девять и шесть сребков.
Не забыл и себя, положил Афобию двенадцать сребков, а его жене по восемь сребков, хотя те к княжеским хоромам касательства не имели.
– Это вам за Ырас и Дьянгой, – ответил он на возражения оруженосца.
Разумеется, воеводам такое изъятие из жалованья понравиться не могло, некоторые даже попытались своих оруженосцев отселить от себя, но князь своего указа исправлять не стал: хочешь – не хочешь, а плати! И недовольство прекратилось, наоборот, воеводы даже вошли во вкус от такого своего командирства, ведь теперь они могли это делать на полном основании.
– Смотрите, не переусердствуйте, – счел нужным предупредить их Рыбья Кровь. – Оруженосец не раб, в бою ему придется прикрывать вам спину, так что сами думайте.
По сравнению с двумя сребками в месяц, которые платили ратнику-второгодку и полной бесплатности ополченца, это была огромная сумма, но никто особо не возмущался, ибо находились уже такие ополченцы и второгодки, что ухитрялись зарабатывать больше любого полусотского, а то и сотского.
Прибытие княжича Смуги, сначала всех сильно взволновавшее, быстро вошло в привычную колею: ну, княжич, ну, наследник князя, ну, приятный отрок, прошедший несколько пленений и продаж, ну, много знает и ведет себя по-княжески… Но ему только двенадцать лет и трудно судить, что из него получится.
Рыбья Кровь испытывал к сыну двойственное чувство: и доволен был, что Смуга прошел нелегкое пленение, и злился от того, что пришлось столько всего предпринимать для его освобождения. Настораживало и отношение Смуги к Милиде и сводным братьям. Три года назад княжич с юной тервижкой были лучшими друзьями, сейчас же только вежливость и отстраненность, как со стороны Смуги, так и со стороны жены, ревнующей к своим сыновьям великовозрастного пасынка. С Ольданом и Вышеславом княжич чуть поиграл и тотчас отправился к новым друзьям-ровесникам из приюта. Живо вспомнились князю слова Евлы насчет наследников, убивающих друг друга. А самое главное непонятно было, что делать с княжичем дальше. Предлагал даже ему вернуться назад в Новолипов. Но тут сын оказался достоин своего родителя:
– К тем, кто предал меня, никогда не вернусь!
– Что же ты так и будешь бегать по Дарполю княжеским недорослем? 
– Отдай мне детский приют. Я хочу расти и учиться с теми, кто потом станет моими тиунами и воеводами.
– Поставить тебя там верховодом? – не очень понимал отец.
– Нет. Просто сделай вид, что отдаешь меня в приют за что-то наказывая.
Князя приятно удивило такое лукавство, и он сделал, как просил сын: привел прямо в трапезную приюта и объявил, что на год Смуга лишается права жить и столоваться в княжеских хоромах, а пусть поживет пока здесь при школе и стал выделять сыну помесячно по десять сребков, хорошо понимая, что тому это первое дело.
Два с половиной года княжения в Новолипове принесли княжичу нужные навыки, так что он едва ли не с первого дня занял в приюте главенствующее положение: назначил себе телохранителей и писарей и завел с полусотней юных головорезов игру в «Наше будущее княжество». В боевых игрищах особо не блистал, зато аккуратно выдавал медные векши за заслуги всем победителям из своего княжьего содержания.
– Да он тебя еще переплюнет, – отзывался князю о Смуге Корней.
– Все правильно, – смеялся Дарник. – Лес для княжича Тура, Степь для княжича Смуги. Мне сирому – только пару бирем и острова Хазарского моря.
Отношения с женой у князя то ли под влиянием времени, то ли из-за осознания своего высокого положения в эту третью зиму обрели черты полной взрослости, если можно так выразиться. Дарник как и прежде ночевал исключительно в княжеских хоромах, хотя громкоголосый и беспокойный Вышеслав и отправлял иногда отца досыпать в думную горницу. Не отказался он и от дневных посещений Евлы и Лидии, что Милида принимала уже совершенно спокойно. Ее ревность теперь перенеслась исключительно на Ырас с Дьянгой, которых князь поселил в Длинном доме под присмотром Афобия.
Ревность жены имела все основания, Дарник действительно скучал по своим немногословным кутигуркам. Но то, что было хорошо на биреме или в походном шатре, совсем не получалось в Длинном доме. С Лидией или Евлой он мог совершенно спокойно раздеться и лечь в постель, а со своими боевыми наложницами почему-то нет. С Дьянгой это можно было объяснить ее беременность на последних месяцах, с Ырас вообще объяснения не имело. Он даже попытался вновь выдать юницу замуж с хорошим приданным, и она снова ему отказала, мол, сколько осталось той зимы, а на биреме я тебе точно сгожусь, да и Дьянга без меня никак ни с чем не управится.
Хорошо, что у великого князя в отличие от простых смертных всегда есть способ ускользнуть от любой суетности – придумать себе дело государственной важности. Например, созвать на пир к себе тарханов и старейшин кутигурских улусов. Они все скопом и явились: от четырех улусов Малой и трех улусов Черной Орды. Не хватило лишь Сагышского улуса, уведенного осенью на север Большой Ордой. Но и семи улусов получилось более чем предостаточно. Прошлогодние дары конями, овцами и коровами сменилось подношением мехами, серебром, драгоценными украшениями, а то и кошелями с монетами, что неплохо оживило княжескую казну и сокровищницу.
С особой веселостью на великом пиршестве вспоминали о тюргешах, мол, где эти хваленые победители Великой Степи. Ну, как водится, и накаркали. Едва тарханы со старейшинами разъехались по своим кочевьям как прибывший из Эмбы гонец сообщил:
– Идет тюргешское войско, от двух до трех тысяч, с легкими колесницами и вьючными лошадьми и верблюдами. Тысячский Гладила выехал с переговорами им навстречу.
Больше всего всполошились левобережные «чернецы», тут же запросились на правый берег Яика. Посоветовавшись с Калчу, Рыбья Кровь дал им разрешение перенести свои кочевья и ставки на тридцать верст выше по течению реки, мол, оттуда, если что, сможете перебраться на Правобережье.
Днем позже прискакал другой гонец, рассказавший об итогах переговоров. Среди тюргешей старый знакомец бек Удаган и двое наших посланцев к тюргешского гурхану. Спрашивали об оставшихся у нас тюргешах и очень обрадовались, узнав, что те тоже живы и здоровы. Прибыли на серьезные с тобой, князь, переговоры. Удаган вперед войска уже выехал к Дарполю.
В столице выдохнули чуть спокойнее и принялись гадать, против кого будет совместный с тюргешами поход: Хорезма или Хазарии?
Встреча с Удаганом произошла в Левом Фоссате, так называлась