тех студентов, с которым всегда что-нибудь приключается. Вот и сейчас аудитория тотчас оживилась, ожидая приятного развлечения.
– Извините, пожалуйста.
Профессор строго посмотрел на часы.
– Копылов, вы опоздали на пятнадцать минут.
– На десять. Я приветствовал в коридоре нашего декана.
Студенты захохотали – Алекс не подвел их ожидания.
– Садитесь. Если вы будете таким же бойким и на судебных процессах, из вас получится хороший адвокат.
– Прокурор, – уточнил опоздавший, – Сергей Яковлевич, только прокурор.
И снова волна улыбок. Алекс прошел вверх по ступенькам и сел рядом с Малышкой Юлей. Под всеобщими взглядами они обменялись легким показательным поцелуем.
– А теперь снова попытайтесь перевести все взгляды на меня, – продолжил профессор. – Позволю небольшую цитату из лекций Ильина, прочитанных, кстати, на немецком языке. «У всякого народа своя судьба: он ее носитель, ее созидатель, ее преоборитель». Вслушайтесь в это слово: преоборитель. «Русскому народу предназначено судьбой жить в суровой среде. Безжалостно требует от него приспособления природа: укорачивает лето, затягивает зиму, печалит осенью, соблазняет весной. Она дарует простор, но наполняет его ветром, дождем и снегом. Закалка для русского является жизненной необходимостью, изнеженности он не ведает…»
Алекс изумленно открыл рот и вытаращил глаза. Бывает же так, долго ходишь вокруг и около и никак не можешь найти верное определение, а потом вдруг от другого человека выпрыгивает нужное слово, которое все ставит на место. «Изнеженность» это и было только что услышанное ключевое слово. Буквально пять минут назад он с ненавистью смотрел на низкие обложные тучи, подсчитывая, что уже две недели не видел на московском небе солнца и спрашивал себя, что именно заставляет людей не бежать сломя голову из этого безумного климата. И вот оно это объяснение: «изнеженности он не ведает»…
– Сегодня наши собираются в кафе, – тихо сказала Юля. – Ты как?
– Лучше к тебе, – коротко ответил он, силясь не пропустить дальнейшие слова преподавателя.
– Ну, Алекс.
– Тихо. Потом, – попросил он.
Но ее выдержки хватило лишь на минуту.
– Давай сначала в кафе, потом ко мне.
– Юль, ты же знаешь причину?
– Знаю. Ну есть у меня деньги на кафе. Запишем тебе это в долг, раз ты такой щепетильный. Вон, Марик, за счет Светки уже и в Турцию скатал и ничем не заморачивается. А ты из-за десяти баксов проблему делаешь…
Вместо слов он махнул головой, что можно было трактовать и как знак согласия.
Два года Алекс и первые красавицы их группы существовали полностью в параллельных измерениях. Улыбаясь и благосклонно кивая на шутки придумщика Копылова, они, тем не менее, близко его к себе не подпускали. Для Алекса, который сам обычно старался держаться от всех на дистанции, такая ситуация явилась непривычной и загадочной. Он долго не мог понять, в чем тут дело, пока ребята-однокомнатники по пьянке не объяснили ему, что все дело в его статусе: почти детдомовец, без кола, без двора, с непонятным источником средств к существованию и отсутствием друзей из прошлой жизни – он внушал сокурсникам большие сомнения относительно самого себя. Первое время среди «братков» было даже что-то вроде тотализатора: спорили сколько месяцев и семестров Копылов в их институте продержится.
Чтобы еще больше подразнить богатеньких Буратино, Алекс несколько раз подъезжал к институту на зацепинском «Опеле» и невзначай подсовывал одногрупникам фото, где он был снят с карабином на фоне камчатских медведей или на борту парусной яхты в заливе Петра Великого. На вопрос же: «Как ты там оказался?» неопределенно махал рукой:
– Предложили сняться для рекламы туристической компании, я и согласился.
– И где можно увидеть эту рекламу? – настойчиво допытывались «братки».
– А нигде. Пока я там вояжировал, турфирма разорилась и лопнула.
– А машина чья у тебя?
– Да так, знакомый дал на пару месяцев побомбить по Москве, чтобы я совсем с голоду не умер.
Потом еще была «утечка информации» о его зарабатывании денег на компьютерных сайтах, и несколько случайных встреч с однокурсниками на театральных премьерах и в модных кафешках, где Алекс появлялся с рыжеволосой Клавой и другими подружками, и общественное мнение факультета окончательно вынесло приговор, что Копылов та еще штучка.
Малышка Юля принадлежала к разряду «братков». Дочь новосибирских предпринимателей средней руки, она жила на съемной квартире на окраине Москвы, куда к ней частенько наведывался некий новосибирский жених, но к третьему курсу жених умотал в Канаду на ПМЖ, и малышка на пару месяцев оказалась совершенно безутешной.
Тут и случилось им как-то с Алексом разговориться тет-а-тет, когда Копылов невзначай со смехом признался, что главной жизненной проблемой для него является кормежка – в интернате и в деревне у бабушки всегда кормили автоматом, в кафе харч так себе, а те два обормота, живущие с ним в комнате, нормально готовить не любят и не хотят, ему же самому регулярно на троих готовить тоже в лом. Сам того не предполагая, Алекс своим рассказом напросился к ней в гости на домашний обед. Юлю вряд ли можно было назвать властительницей мужских грез: маленькая, чуть смуглая (гены бабушки-армянки) с мальчишеской широкоплечей фигуркой. Зато в отличие от своих товарок она не курила, и действительно умела хорошо готовить.
Настороженное отношение к нему «братков» сделало свое дело: три обеда подряд Алекс вносил свою долю в их с Юлей «домашнее» застолье лишь шампанским и тортом, и после часовой непринужденной беседы, несмотря на ее призывные взгляды, аккуратно ретировался на свою панцирную койку в студенческое общежитие. И Малышке Юле, в конце концов, пришлось роль напористого, бесцеремонного ухажера взять на себя. После четвертого обеда она вышла провожать его в прихожую и, выждав момент, когда он совсем потеряет бдительность, пригнула цепкими ручонками его голову к себе и влепила долгий поцелуй со всеми оттенками, на какие была способна: энергичным, нежным, сладострастным, отдающим инициативу и снова берущим ее обратно, дразнящим и многообещающим… В тот вечер в общагу Алекс, естественно, уже не вернулся.
Самым удивительным и по-своему приятным в их романе было то, что каких-то слов о любви они не произносили, то есть совсем ничего. Как-то неловко было после двух лет знакомства и, зная о предыдущих пассиях друг друга. Они словно перепрыгнули эту ступеньку, сразу перейдя к почти семейным отношениям. Точно так же они продолжительное время скрывали свою связь и от одногруппников, чтобы потом поэффектней можно было бросить в их сторону:
– Ну да, мы уже три месяца вместе. Кто ж виноват, что вы ничего не видите?
Ничто не помешало теперь Копылову стать своим среди «братков». Он даже не очень отнекивался от совместного с ними времяпрепровождения, просто предпочитал наказывать их по-своему: посидев рядом полчаса, начинал неудержимо зевать, извинялся, закрывал рот и все равно зевал. Признать, что с ними может быть скучно, никто из их компашки не пожелал, и утвердилась версия, что у «бюджетника» просто не хватает ресурсов для посещения дорогих ресторанов и ночных клубов.
Алекс против такой версии не возражал, даже поддерживал ее, не видя в чрезмерных расходах ничего, кроме дешевых понтов. Постоянно думая о будущем, он постепенно начал создавать себе стартовый капитал и находил в этом даже некоторое удовлетворение. В 1998 году у него на банковском счету уже лежали две тысячи баксов, которые во время августовского дефолта в одночасье превратились в весьма солидную сумму. Год спустя эта заначка возросла еще больше.
Юля, ничего не ведая про его планы, замечала лишь крайнюю бережливость своего бой-френда, осуждать не осуждала, зато везде пыталась заплатить и за себя и за него, что служило у них причиной постоянных ссор.
9
Сегодня насчет посиделок в кафе она была настроена особенно агрессивно, и Алекс решил ее как следует за это проучить: ладно, пойдет со всей компанией в кафе, а когда придет время расплачиваться, при всех скажет: «Мой кошелек в руках несравненной подруги». Пусть она на виду у «братков» достанет свои деньги и расплатится за них двоих, выставив его полным альфонсом. Возможно, это научит ее впредь не лезть к нему со своим женским денежным равноправием.
Они стояли во дворе, поджидая других членов их «золотой десятки».
– Последнее сто пятнадцатое китайское предупреждение: давай едем к тебе! – Алекс все еще надеялся, что она одумается, и они благополучно улизнут.
– У Светки сегодня день рождения. Нельзя не отметить, – возразила Юля.
– Как сегодня? У нее же третьего числа?
– Так сегодня и есть третье число.
Он рассеянно уставился на нее, медленно соображая, какой сейчас день и час. Сегодня он даже свои часы умудрился забыть в общаге.
– А времени сколько?
– Полчетвертого.
– Я совсем забыл, мне надо срочно бежать. – Алекс торопливо прикидывал, каким маршрутом быстрее добираться на метро – времени до очередной безрезультатной встречи с Даниловной было впритык.
– Никуда не бежать! – запротестовала Юля. – Или я с тобой крупно поссорюсь!
– Все, пока. Вечером позвоню, – он чмокнул ее в щеку и поспешил прочь.
– Можешь ко мне совсем не приходить! – вслед ему пригрозила подруга. Алекс в ответ только выразительно помахал рукой: извини, любимая.
От метро «Пушкинская» идти было минут десять. Быстрыми шагами он сократил свой путь до шести минут. Часы на почтамте показывали 16:10. Копылов занял место напротив входа в МХАТ и внимательно огляделся. Сегодня он почему-то был уверен, что Даниловна придет. Никогда еще не приходила, а сегодня непременно явится. Интересно, какая она стала за шесть прошедших лет? Будет ли у них о чем поговорить, или наоборот, поймут, что говорить им, собственно, не о чем? А вдруг у них все сложится, и они прямиком помчатся в квартиру Зацепина? Тот, правда, сейчас в Москве, но ради такого дела наверняка не откажется прогуляться к своей Зое или в какой-либо театр.
Предчувствие Алекса, увы, осуществилось ровно наполовину. Увидеть его смогла лишь сама Даниловна. Она уже с четырех часов сидела в машине с тонированными стеклами, припаркованной у бровки тротуара в полусотне метров от входа в театр. За рулем авто сидел ее отец – раз дочка все равно укатывает в Штаты, то почему бы не разрешить ей такое душещипательное штирлицкое свидание.
– Ну вот и пришел, а ты переживала, – сказал Данила Михайлович, как только Алекс занял свое привычное место напротив входа в театр.
– А можно я выйду, хоть на десять секунд? Махну ему рукой, и мы тут же уедем? – предложила дочь, сама понимая нелепость своих слов.
– У него, между прочим, каждый семестр по новой девушке. Сейчас уже четвертая или пятая, – безжалостно сообщил отец.
Даниловна будто и не слышала.
– Пап, ну на десять секунд. Чтобы он хоть знал, что я ничего не забыла. Ну не могу я шесть лет вот так издали смотреть.
– Я разрешаю тебе написать ему письмо.
– И про то, что я шесть лет, вот так издали на него смотрела?
– Не порти парню жизнь. Все равно вам никогда не быть вместе.
– Ну почему, ну почему?!
– Зачем я только привез тебя сюда? – Он завел машину, и они поехали. Дочь, не
