рыжий цвет и хрустальными нитями ниспадали на плечи. Лицо Адмуса было покойно, но это уже был не юноша. На них смотрел тот Адмус, каким он мог стать лет через десять. Они стояли и смотрели на живых.
- Они прощаются, - прошептала Салерия.
Прошелестел легкий ветерок. Кони призраков вздрогнули, прянули ушами и стали медленно перебирать копытами. Земля уходила под ними. Они поднимались все выше и выше, к облакам, звездам и зависшей над миром луне. Ава и Адмус смотрели теперь только друг на друга и не было у них дела важнее, чем видеть другого в отражении своих глаз.
- Стойте! – закричал Лотис. – Стойте! Неужели ничего нельзя исправить? – вопрошал он Салерию. – Ты же волшебница! Так сделай что-нибудь!
- Не могу, - одними губами ответила Салерия.
Два призрака поднимались в Небо, раскалывая мир Лотиса, ибо он держался на близких людях. Рушились две опоры, гармония утрачивалась навсегда. Два друга превратились в призраков, две любви – в облачко чужих воспоминаний.
И Лотис закричал:
- Верни их. Верни! Это не по правилам!
Никто не откликнулся, ничто не отозвалось. И тогда Лотис возопил:
- Будь ты проклят, Писатель!
- Мы исправим… Мы докажем… мы прорвемся туда. Мы вернем Авочку и Адмуса, - шептала Салерия, обнимая Лотиса. – Мы сможем…
(Хронопист. Вот мы и завершили роман об истине.
Краевед: Я не ждал такого конца. Так все беззаботно начиналось…
Хропопист. На все воля Писателя.
Краевед. А хорошо ли это? Волюнтаризм какой-то… Я слышал, что и над Писателями есть Высший Судия. Называется Критик.
Хронопист: Не знаю. Вряд ли. Над демиургами не может быть суда, раз они создатели всего сущего. Неужели они создадут над собой еще более высшую силу? Не логично.
Краевед: А я верю, что над всеми есть свой, особый Суд.
Хронопист: Ну, пока что о нашем труде будут судить нас. Пойдем, мы здесь больше не нужны. Мы сделали свое дело: рассказали то, что должны были рассказать.)
