– становилось нелепым и чуждым. Не получалось ни сверхорганизованного производства, ни быстрой переброски рабочей силы в самые востребованные места. Возникло даже подозрение в намеренном коварстве островных командоров.
Примерно полгода длилась вся эта катавасия. Старшие суписты, перебравшись на материк в общие квартиры, отнюдь не покинули Симеон, продолжая у нас учёбу в вольном режиме, и всё время мотаясь на пароме туда и обратно. Все их проблемы тотчас становились достоянием остальных островитян и вызывали чувство беспокойства и тревоги. Тем временем, на ветеранах-сафарийцах сказывалась накопленная за 10-13 лет огромная физическая и моральная усталость. Сам их организм отказывался уже куда-то рваться, стремиться, преобразовываться. Всё начинало крутиться по принципу: день прошёл – и ладно, хуже не стало – и замечательно. Поэтому любое нездоровое брожение воспринималось старой гвардией, в том числе и зграей совершенно пассивно.
– Хоть ты снова у руля становись, – шутил Воронцов-старший.
– Ну и становись, – с готовностью отзывались мы. – Хватит, наотдыхался, дай теперь перевести дух нам.
Но возвращаться к прежнему верховодству Отец Павел не счёл нужным. Взял и на полтора месяца уехал с Жаннет и близнецами в Европу. Прежде уезжал с острова лишь считанные разы и то в первые годы: трижды ездил в Минск, прогулялся по Сахалину и Итурупу, один раз съездил с челноками за автомобильным хламом в Японию. А тут вдруг сорвался на 10 дней в Анталию, на 12 – в Лимасол, а между ними прочесал всю Москву и Ближнее Подмосковье, посещая своих московских однокурсников. Прошёлся по театрам, посетил 2 ночных клуба, несколько великосветских салонов, а также Курский вокзал и электрички на Петушки и вернулся на Симеон с совершенно мёртвым лицом.
– Лучше бы мы совсем не ездили, – поделилась своей печалью Жаннет с Чухновской Натали. – Он всё воспринимает как-то навыворот.
Нас с барчуком и Вадимом это сильно заинтриговало и, насев на своего несравненного Дэн Сяопина, мы, в конце концов, выскребли из него признание.
– Курорты как курорты, да, на порядок лучше, чем у нас, но какая в принципе разница? – так отозвался он о загранице. – Москва, если в ней побыть две недели, тоже ничего. Но я, увы, пробыл в ней двадцать дней и мне хватило!
– Нищие и бомжи напугали? Или бездомные дети? – допытывался Аполлоныч.
– Да нет, это как раз нормально. Предали страну, так и получите по заслугам.
– И дети тоже? – уточнил Севрюгин.
– И дети тоже. Коллективную ответственность только Западная Европа отменила, а не мы, потомки Чингисхана.
– Ну, а что тогда? – не отставал Чухнов.
– Я-то думал, что хоть шальные миллионы начнут расслаивать население на сословия, а ничего подобного. При советской власти и то было чётко намечено: номенклатура, интеллигенция, рабочие и колхозники, а сейчас даже этого не стало. Какие там олигархи и гламурные звёзды?! Всё превратилось в одно сословие бесстыдного, безудержного быдла. Только одно быдло с деньгами, а другое нет. А женщины это вообще за гранью! Я понимаю, что святой долг любой женщины захомутать богатого мужика и обеспечить себе и своим детям материальное благополучие. Никто с этим не спорит. Но чтобы так беспардонно каждую минуту это вслух объявлять, а по телевизору на всю страну давать советы, как всё это сделать технически!! Теперь я понимаю всех наших мусульман – с таким русским отребьем действительно нельзя сливаться в одно целое.
Кажется, ну состоялся ещё один кухонный разговор и всё. Однако вскоре его прямым продолжением стало выступление Воронцова-старшего по симеонскому телеканалу. «Высоцкие» уже давно прочно оккупировали наш телеэфир, стараясь придумать какую-либо собственную оригинальную начинку. Одним из их главных проектов была передача «30 вопросов»: ведущий в присутствии 30 присяжных заседателей задавал гостю 30 любых вопросов, а заседатели тут же нажимали кнопки голосования и на экране менялись цифры голосования за вопросы и за ответы, до самого конца невидимые ни ведущему, ни гостю, что особенно всех будоражило и вводило в азарт. Поначалу счёт часто выходил равный, потому что среди заседателей присутствовали и взрослые присяжные, которые отрицательно реагировали на любое хамство ведущего. Но затем ведущие как следует заматерели и научились задать вопросы с такой закамуфлированной издевкой, что конечный счёт был теперь всегда в их пользу. Естественно, желающих подвергнуться этой изощрённой порке становилось всё меньше, и передача грозила вообще исчезнуть из нашего эфира, когда на экзекуцию «Высоцких» по приезду из своего путешествия неожиданно дал согласие сам Отец Павел.
Естественно, что ни о какой прямой трансляции и речи не было – зграя не была себе врагом – только запись и возможное редактирование её. Масла в огонь подлил и сам аятолла:
– Мне один ведущий не соперник. Пожалуйста, подберите ещё парочку ребят поязыкастей. Тогда у вас будет хоть какой-то шанс на ничью, – заявил он, когда давал согласие.
Разумеется, его пожелание было услышано всем островом и в час передачи в качестве зрителей в маленькую студию набилось триста человека, сидели и стояли буквально на головах.
– Домочадцы и командоры, будьте добры, в соседнее помещение, – пожелал главный породитель Сафари, и зграйщики оказались за стеклянной стеной с полной невозможностью как-то повлиять на ход словесной пикировки.
Была, правда, надежда на остальную публику, которая, традиционно лояльно относилась к нашему главному отставнику, но Павел сумел нейтрализовать и её, заявив в самом начале:
– Прошу всех, кто симпатизирует мне, никак не реагировать на мой искромётный юмор. Пускай ваши овации будут только после того, как выключат все камеры. Мне хочется, чтобы с вашей стороны на полтора часа был полный вакуум.
Что такое зловещая тишина, когда ты пытаешься шутить перед аудиторией, зграя знала не понаслышке, поэтому тут же слегка прибалдела от столь непонятного хода. Это потом мы сообразили, что так наш Воронец сбивает всех с привычного ритма просмотра и реагирования.
Три ведущих, тем временем, сделав вид, что ничуть не удивились выходке своего «клиента» обрушили на него град заготовленных вопросов:
– Насколько оправдало «Сафари» ваши первоначальные надежды?
– На двести процентов, – не моргнув глазом, отвечал Павел. – Кроме ста процентов моих надежд, оно добавило сто процентов своих собственных грёз.
– Вы кому-нибудь в жизни завидовали?
– Да. Володе Глушакову, моему минскому школьному однокласснику, однажды в двадцать лет под пьяную лавочку он отлупил двух милиционеров, и ему за это ничего не было. Моя самая черная зависть.
– Почему мы вас уже три года просим выступить по нашему каналу, вы всё время отказывались, а теперь вдруг согласились?
– Просто не талантливо уговаривали, а неделю назад, какой-то ваш сотрудник обронил: вы уже старый человек и когда вы умрёте, никто не вспомнит, что вы всё время отказывались выступать, а обвинит именно нас, что мы не хотели вас снимать. Ну, чтобы вас таких замечательных никто не обвинял, я и согласился.
Про сотрудника Воронцов сам придумал, но сошло за чистую монету. Потом ещё долго выясняли, кто именно мог так его уговаривать.
– Почему вы захотели, чтобы вас спрашивали именно три человека?
– Потому что, согласившись на это, вы сразу проиграли. Когда трое публично нападают на одного, все симпатии на стороне того, на кого нападают.
Это была только лёгкая разминка, затем снаряды стали ложиться ближе.
– Как вы относитесь к молодёжи?
– Так же, как и к старшему поколению – совершенно равнодушно. Большие популяции населения называются толпой, которая, как известно, всегда неправа.
– Всем известно ваше негативное отношение к простым людям. Почему?
– Хочется во всём видеть одну цветущую сложность.
– Вы сами архитектор – творческий человек, а почему-то всегда агрессивно относитесь к другим творцам?
– Потому что творец только одна маленькая часть своего творчества, не больше одной десятой. А когда он выпячивает себя и составляет девяносто пять процентов в своём дуэте с творчеством – это и нелепо и противно.
Вскоре разговор перешёл на личности.
– Есть ли у вас, как говорят, личные счета в зарубежных банках?
– Это вопрос криминального наводчика или до абсурда простодушного любопытного? Ну у какого уважающего себя человека нет счёта в швейцарском банке, конечно, есть. Пара миллионов швейцарских франков, я надеюсь, вас устроит? Посчитайте валовый продукт нашего острова за тринадцать лет, как раз эта сумма и наберётся. И теперь она вся моя и ждёт меня в швейцарском банке.
– Как вы относитесь к тому, что совершил ваш старший сын? Ведь его противник стал инвалидом.
– Уж не хотите ли вы двадцатитрёхлетнему парня запретить в своё удовольствие подраться? Для этого и существуют колонии и дисбаты, чтобы всё это уравновешивать. Во всяком случае, когда мой сын вернётся, я его ещё раз наказывать не намерен.
– Как вы оцениваете тот период, когда ваша жена как бы выпала из обычного жизненного ритма? – Этот вопрос задал Олежка Рябов самый вредный из «Высоцких».
– Благородные люди таких вопросов не задают, а на неблагородных внимания обращать не будем. Следующий вопрос, пожалуйста.
И на всём оставшемся продолжении передачи, едва очередь спрашивать подходила Олежке, Отец Павел делал жест рукой запрещающий тому говорить. Но и без этого острый интерес не ослабевал. Полтора часа для всех зрителей пронеслись как десять минут. Больше всего мне запомнились ещё два вопроса с ответами:
– Почему вы на все прямые вопросы отвечаете уклончиво?
– Если вы на прямой важный вопрос надеетесь получить прямой важный ответ, значит вам десять лет и вы в третьем классе начальной школы. Вы же все мечтаете о творчестве, вот и преображайте мою уклончивость в свои проницательные отгадки.
– Сейчас в стране везде рушатся финансовые пирамиды. Как, по-вашему, рухнет Сафарийская пирамида или нет? И если «да», то когда?
– Когда тотальное пренебрежение интересами других людей победит. Когда простые люди скажут: а ну её на фиг эту цветущую сложность, пусть все будут как мы. А случиться это, между прочим, может в любую минуту.
На последние вопросы Дэн Сяопин отвечал вполне нейтрально, большой ударной точки нигде не поставил, тем не менее, после десятисекундной паузы, едва камеры отключились, раздались ритмичные барабанные овации всех присутствующих: как и заказывали, мэм. Табло высветило окончательный счёт: 85 – 15 в пользу Отца Павла, что полностью соответствовало общему настроению. Такого разгрома «Высоцкие» ещё не знали.
Пока командоры и вице-командоры обменивались поздравлениями друг с другом, я быстрей ломанулся в аппаратную изымать кассету с записью передачи – слишком очевидно было, что в эфир и пиратскими копиями её выпускать никак нельзя. Позже со мной не все согласились, но это был тот редкий случай, когда я за своё мнение стоял насмерть:
– Для симеонцев, пожалуйста, идите в просмотровый зал и смотрите, а за пределы острова – ни за что!
– Но почему? – возражали мне многие симеонцы. – Пусть знают наших! Сейчас же по Москве ещё и не такое говорят.
– Москве можно, а нам нет! – как беспримесный
