ретроград отвечал я.
Отец Павел со мной был полностью согласен:
– Это наши внутренние разборки, для остальных они не имеют особого смысла.
Те, кто попал в Фермерское Братство всего лет пять назад, были впечатлены больше остальных:
– Теперь мы, наконец, поняли, что такое Сафари!
– И что же оно такое? – с прищуром спрашивали их ветераны-галерники.
– Словами это не объяснить, поняли – и всё! – следовала загадочная фраза.
Зграйщики тоже пытались обменяться своими впечатлениями.
– Он же всегда говорил, что подтекст важнее самого текста, – высказывался Аполлоныч. – А в подтексте было: у вас здесь на острове есть уникальная возможность просто, без глянца взглянуть на окружающую Евразию и сделать о ней свои собственные выводы.
– Все дело в том, что не было ни одного вопроса, к которому он не был заранее готов. Поэтому и выглядел, как мамонт в стае шакалов, – вслух размышлял Севрюгин. – Чем больше они старались, тем сильней выглядели безмозглой молодёжной популяцией. Он же практически в лоб их так и назвал.
– Я так боялась этого вопроса про маму, – призналась Катерина. – Даже специально просила их ничего об этом не спрашивать. А они спросили – ну и получили по полной программе. Надо обязательно Дрюне эту кассету показать, чтобы он был в курсе.
Слетали в Читу и показали Дрюне. Тот был в полном восторге:
– А батяня, оказывается, ещё в полном расцвете, любого эмбриона своим максимализмом за пояс заткнёт!
Получив так сильно по носу, от того, кто представлялся им самой доступной и лёгкой добычей, «Высоцкие» на пару месяцев уползли на материк зализывать свои раны. Казалось, перевернута уже их страница и в молодёжные властители дум им уже не вернуться. Но вскоре из Владивостока мне стали поступать донесения о готовящемся на Симеоне дворцовом перевороте. Всего-то, мол, и требуется, что нейтрализовать меня и Аполлоныча, да занятую вторым младенцем Катерину, а Вадим вот-вот должен надолго убыть по делам в Москву.
– Да мы в пух разметём всех этих фабзайцев, – узнав об этом, уверенно усмехнулся взводный легионеров.
Однако мне гораздо важнее было мнение зграйщиков.
– То есть как дворцовый переворот! – несказанно изумился Чухнов. – Нас отравят, или только пристрелят?
– Только дадут снотворного и закроют в изоляторе, а народу скажут, что мы в ЮАР охотиться на львов уехали, – объяснил ситуацию я.
– А я одновременно и в изолятор и на львов охотиться хочу, – в тон барчуку пошутил Севрюгин.
– Всё, идём к главному патрону, нельзя же его не обрадовать! – Аполлоныч никак не мог успокоиться.
Погрузились в кабриолет и покатили к главному патрону. Жаннет с близнецами занималась французским, а Павел был в полном нашем распоряжении.
– Ты же говорил, какой Клавдий молодец, что классно сместил с трона отца Гамлета, вот наши прилежные головастики всё так и усвоили! – с места в карьер фонтанировал барчук. – А Дрюня вернётся и всех их шпагой, шпагой!! Гамлет Симеонского уезда будет называться.
– В Лазурном, между прочим, многие тоже на Симеон зуб точат, – признал Вадим. – Так и говорят: нам бы симеонский потенциал, мы бы были уже ого-го где!
– И кто же у них за Пиночета? – благодушно полюбопытствовал Воронцов.
Все вопросительно уставились на меня.
– Пока называют Герку и Никиту, но они в этих разговорах и планах сами не участвуют, – доложил я. – Поэтому, если что-то действительно начнется, то в последний момент всплыть может самая неожиданная фигура с самым громким голосом.
Зграйщики молча переваривали услышанное. Первым заговорил Отец Павел:
– Лучше если это будет Гера.
– Я ему покажу: лучше! – сердито пригрозил лазурчанский мэр.
– Где-то когда-то читал, что срок жизни самой успешной театральной труппы – пятнадцать лет, – невозмутимо продолжал Воронцов. – Потом она снова становится средним театром. Через полгода Сафари четырнадцатая годовщина. Пора и честь знать. Всё равно это желание порулить будет подниматься снова и снова. Выгодней самим наилучшим образом срежиссировать смену наших поколений, чтобы действительно не вылезла фигура с самым громким голосом.
– А нам тогда, что же? – недоумевал барчук.
– С вещами на выход, – мрачно обронил Вадим.
– Но они же ничего не сумеют! Шестое и Седьмое командорства это чётко продемонстрировали! – Аполлоныч не согласен был с предложенным вариантом.
– Давайте все как следует переспим с этой идеей, а завтра соберёмся снова. – главному патрону не хотелось вступать в пререкания.
«Пересып с идеей» сильно угомонил наши эмоции. И назавтра мы уже определяли чисто технические детали смены правления: как именно и когда. Решено было для начала всем дружно уйти в полугодовой отпуск, а потом, смотря по ситуации, и совсем из него не возвращаться. На запасные аэродромы в Подмосковье, Краснодаре, Сочи и на Горном Алтае оставалось навести лишь последние завершающие мазки.
– А что будем делать с нашими заначками? – доктора-казначея это беспокоило больше всего. – Честно говоря, мне совсем не хочется им оставлять.
«Наши заначки» состояли из набежавших за тринадцать лет на первоначальный взнос процентов, тайных премиальных бонусов, дивидендов на именные акции и неизрасходованных командорских зарплат и приближались к долларовому миллиону на брата: у Аполлоныча побольше, у остальных чуть поменьше.
– Потом как ангелы-спасители явимся с толстыми кошельками и спасём в последний миг Симеон от полной катастрофы, – бросил пробный камень Чухнов.
– Думаю: нет, – серьёзно заявил Воронцов. – Это наша законная рента. Берём и тратим, как захотим.
– Но ведь что-то надо будет оставить и в кассе, – встревожился Севрюгин. – Иначе сами будем выглядеть полными банкротами.
– Одну десятую часть, – Отец Павел не слишком собирался делиться.
– А как быть с Мадам Матуковой? – осторожно поинтересовался барчук.
– А что с ней за проблема?
– Я понимаю, она твоя дочь, и ты сам можешь выделить то, что считаешь нужным. Но у неё ещё и собственное командорство, у которого наших командорских заначек нет.
– И что ты предлагаешь? – хмуро спросил Воронцов.
– Предлагаю всем сброситься по сколько-то, чтобы у нее была своя собственная заначка.
Мы с Севрюгиным горячо поддержали идею Чухнова.
– Только одно условие: чтобы она до тридцати лет ничего об этой заначке не знала, – возразил Павел. – Кстати и Дрюни это тоже касается. Пускай сначала сами чего-то добьются, и лишь потом получат дополнительную сладкую морковку.
Так вместе с резервным фондом (не очень большим) для наших преемников сформирован был изрядный долларовый запасец и для Катерины-Корделии.
Через неделю я уже как заправский Джеймс Бонд персонально переправлял на материк «золото Сафари». Моя сумка через плечо отличалась заметной потрёпанностью, но долларовые пачки в ней вид имели самый замечательный.
Легко было приговорить: передаём свою власть тем, кому она якобы больше нужна, но как дошло до дела пошли весьма основательные хлопоты. Даром, что Симеон уже трёхтысячный завод с часто совершенно неуловимыми человеческими связями и отношениями, которых в простом приказном порядке никак не уладить.
Прежде всего запустили в «Нарциссе» фельетон о предстоящем дворцовом перевороте. Назывался он «Сон в зимнюю ночь» и подробно расписывал, как мелкие зверушки задумали в «Терем-Теремке» заменить собой крупных зверушек с полным описанием, как настоящих хозяев усыпляют и отправляют в подвал и на заграничные курорты. Поняв, что всё об их нелепых замыслах известно, «Высоцкие» и иже с ними срочно поменяли тактику, решив устроить старой гвардии на новогодних сабантуях настоящую обструкцию, для чего провели спешные переговоры с дальними землячествами.
Всё остальное проходило и цивилизованно и превентивно. Пока на Симеон съезжались гости со всего СНГ, включая Москву, Минск и Питер, не говоря уже о прочих Красноярсках, зграя сообщила о своём решении сперва на командорском междусобойчике, а затем и на Бригадирском совете. На междусобойчике определяли, как быть с Мадам Матуковой и вице-командорами. Катерине рекомендовано сдать командорство и оставаться лишь Симеонской мэршей, а вице-командорам тоже уйти в отставку, дабы не подвергаться позору переизбрания – всё равно вряд ли переизберут.
На Бригадирском совете получилось ещё забавней. Все начальники уже знали о главном, но жаждали выслушать подробные формулировки. И в самый разгар выступления Севрюгина в Галерный конференц-зал просто вошёл Дрюня в своём старом джинсовом костюме и, жестом извинившись за опоздание, скромно уселся на свободный стул. Если бы в тот момент в зал влетела шаровая молния, она произвела бы меньший эффект. Одна лишь зграя даже бровью не повела, будучи в курсе, возможно, единственного в дисциплинарных частях отпуска штрафника на новогоднюю побывку домой. Зато все словесные заготовки присутствующих на совете «Высоцких» мгновенно были скомканы.
– Ну тогда вот кто должен быть на Симеоне главным командором, – обрадовано загалтели мастера-старожилы.
– Что вы, мне ещё срок досиживать, а потом ещё и саму службу тянуть, – скромно отвечал им Принц крови. – Года через три с половиной как пить дать.
На общем всесимеонском заседании в 400-местном музыкальном зале инициатива тоже целиком была в руках зграи. Отец Павел сообщил, что полностью завершил свой первоначальный архитектурный проект Сафари и его студийным ученикам уже можно вполне доверить оставшийся перспективный план развития всего Симеона. Севрюгин говорил о невозможности сидеть на двух стульях: и в Лазурном и на острове. Аполлоныч сетовал на усталость от хозяйственных дел и желание вернуться в Москву и снова попробовать себя в качестве кинорежиссёра. Я объяснил свой уход тем, что у нас уже появились профессиональные оперработники и мне, дилетанту, командовать ими как-то не с руки. Катерина тоже выступала и успокаивала народ, что будет нормальный переходный период и на общем положении дел отставка всех командоров отрицательно не отразится. Дрюня от трибунной речи отказался и вообще вёл себя как совершенно посторонний человек, даже не захотел выслушать отчёт Зарембы о собственном командорстве. Но эта его отрешенность была красноречивей любых слов, «Высоцкие» все пять дней отпуска Воронцова-младшего смотрели на него с тревожным ожиданием, не зная чего можно ожидать от «укротителя дедовщины». Выборы и.о. командоров прошли весьма вяло, все продолжали подозревать зграю в какой-то дворцовой интриге и послушно проголосовали за все предложенные зграйщиками кандидатуры.
И вот новогодние торжества миновали, убыл в свой дисбат Дрюня, разъехались остальные дальние гости, и.о. командоров приступили к приёму управленческих дел, а сами отставники должны были конкретней определиться со своей отставкой – в сорок четыре года уходить на пенсию было как-то в высшей степени странно.
Ещё не закончился январь, как сначала меня, а потом Аполлоныча взбудоражил визит Жаннет:
– Пашка исчез!
– То есть, как исчез?!
– А вот так. Вечером легли с ним вместе в постель, а утром его уже не было.
– Ну так пошёл, наверно, гулять по лесу.
– Не пошёл. Он исчез. Я же чувствую это!
Не поднимая лишнего шума, мы с барчуком приступили к осторожным
