исследователь, то есть, извлекатель следствий из самого себя как основания. Но, если он уже понимает все в себе, то становится мудрым. Другими словами, не только он любит мудрость, но и мудрость любит его.
Испытателем же является и поэт или писатель. Он испытывает себя, искушает, забавляя читателя. То есть, он еще и заниматель (не путать со знаменателем).
Само собой, ученый – это исследователь. Но он одновременно испытатель. Правда, испытатель не культуры, как поэт или писатель, но натуры.
Дьявол. Почему Бог создал такого ангела, в котором мало от ангела, но много от человека. Человек в превосходной степени не ангеличен, но демоничен. Бог создал его похожим на человека потому, что первый ангел был, так сказать, «первым блином», который получился комом. Ведь до ангела он создал человека. Первый ангел и вышел похожим на человека. Но в идеальным мире человек не может быть настоящим ангелом. Там он, еще не очистившись от материи, есть сущий дьявол.
Более сложно понять существование дьявола, бывшего прежде превосходным ангелом, если Бог прежде создал идеальный, свой мир, а только потом материальный мир человека. Но и тогда можно понять, почем есть дьявол. Дьявол это символ обозначения в идеальном мире того, что не может воплотиться в материи. Он есть идеализация Бога, утрированный Бог.
В поисках утраченного времени. Человек ищет настоящее, но не может его найти, ибо его можно осознать только в прошлом времени, то есть, том настоящем, которое уже прошло, стало. Человек может его найти в своей памяти. Он его, настоящее время, находит в живом настоящем как уже мертвое настоящее. В этом заключается парадокс времени. Человек обретает время, которое потерял, но только в мертвом виде. Время является могильником, памятником настоящего, истины. Оно убивает истину и обращается ложью, переписывая себя в лице историка в историческую сказку.
Идеальный Бог. Бог не имеет недостатков. Но все прочие имеют недостатки. Следовательно, у Бога нет того, что есть у всех, кроме Него. В этом качестве он несовершенен. Значит, Его нет, ибо если Он есть, то есть только как совершенство. Это не так, ибо такое рассуждение есть софизм, вранье. У Бога нет ни в чем недостатка. То есть, Он не отрицательная величина, а полностью, абсолютно величина положительная.
Чистилище. Зачем католики продублировали чистилище в ином мире, когда этот мир и есть настоящее чистилище? Как это зачем? Затем, чтобы отвлечь внимание от того, что есть, на то, чего нет и в помине. Из этого мира как чистилища люди должны попадать в рай. Но на самом деле, не по долгу, а по сути, они находятся между раем и адом. Для некоторых чистилище оказывается местом перехода из ада в рай. Но для подавляющего большинства людей путь лежит в обратном направлении: из рая в ад. В раю и аду они, наконец, определятся с тем, кто они такие. Пока же они находятся в подвешенном состоянии. Из кого получаются ангелы и демоны? Естественно, из таких существ, как люди. Существа доброй воли идут в рай, где им самое место, а существа злой воли попадают в ад, который ждет их и, наконец, дождется. Конечно, вторых жалко, но жалеть их нужно не в аду, а в нашем мире. В аду их некому пожалеть.
В действительности же Бог сначала создал этот материальный мир и только потом идеальный. И вот последний Он и населяет теми, кто удостоился рая, правильно пройдя испытания в чистилище.
Филолог, философ и историк. Филолог и литератор думает словами, в словах. Философов же говорит/пишет мыслями, в мыслях.
Другими словами, мысли приходя к литератору со словами. Напротив, к философу слова приходят с мыслями.
Как же обстоит дело с историком? Историк собирается с мыслями и находит слова, когда попадает в историю. С чем и как он попадает в историю? Со временем, но не как участник, а как наблюдатель. Как правило, историк ограничивается описанием. Если же он пускается в объяснения, толкует, интерпретирует историю, то он начинает ее сочинять, выдумывать.
Вера и доверие. Надежда. Любовь. Мудрость. Знание. Фантазия. Мысль. Вера производна от такого действия, которое основано не на знание, а на том, что вместо него, ибо его не докажешь. Вера появляется в результате действия – принятия не данного как данного. Поэтому ты и не можешь его доказать. Доказывать можно только то, что дано как условие решения задачи. Но вера не есть аксиома или постулат потому, что она не самоочевидна. То, во что ты веришь, ты при-знаешь, не зная, при условии, что знание есть видение. Такое признание есть видение того, что не видно. Как увидеть то, что не видно? Поверить. Поверить в то, чего нет для освидетельствования. Веря, ты говоришь о том, что невидно, как если бы оно было видно, оглашаешь его в качестве того, что тебя услышит и слышит.
Доверие же есть то, что позволяет тебе принять и признать нечто, что нельзя найти, испытать и проверить. В этом смысле ему следует быть до веры в качестве основания веры. Чтобы поверить и верить, нужно быть доверчивым, наивным, непосредственно сообщенным с тем, что есть, быть причастным ему, быть его частью, не зная всех его других частей.
Если ты доверяешь кому-то и веришь во что-то, то ты на него надеешься, ждешь то, что оно наступит, его пришествия.
Что же ты ждешь, на что надеешься, во что веришь и кому доверяешь? Это «что» уже есть, потому что оно всегда было и будет с тобой. Ты не видишь его, потому что оно в тебе и вокруг тебя. Ты можешь увидеть себя не в себе, а в чем-то, например, в зеркале, или в ком-то другом, например, в человеке. В акте твоего видения как знания ты не можешь отделить это как достойное веры от себя и мира вокруг тебя. Ты не видишь то, во что веришь и на что надеешься потому, что он сливается с тобой и совсем тем, что есть. Оно есть везде и всегда в тебе и во всем. Поэтому его можно только любить, если любят то, с чем связаны одной нитью существования. С кем же мы связаны? С тем, кого зовем Богом. Если мы это понимаем, то наше понимание является мудрым, проницательным, данным не по части, по чувству, а по целому, по уму.
Одна вера без надежды и любви вызывает страх у человека перед неведомым. Ведь то, во что мы верим, мы не знаем и никак не можем проверить, кроме того, как ему довериться. Довериться ему мы можем, если надеемся на него и любим его больше, чем себя, преодолевая страх.
Но что тогда такое вера? Не интуиция ли она? Нет, интуиция – это то, что не ты знаешь, а тебя знает в том смысле, что делает знающим помимо твоей воли, невольно, является внушением. Вера же есть то, что она, интуиция, вызывает в тебе. Вера есть отзыв на зов, призыв как внушение. Доверяя, мы страдаем, веря, мы действуем. В этом смысле доверие является активным пассивом, а вера – пассивным активом. В вере нет чистого актива, как в мысли. Она, эта вера, зависима. Это зависимость от того, что ты знаешь. Знание – это тоже зависимость, но уже от того, что ты узнал и знаешь. И все же в вере есть не только внушение, интуиция, но и, как минимум, игра чувств, игра воображения, фантазия. От нее недалеко и до мысли.
Тайна тайн философа или телепатия. Телепатия и есть, и ее нет. То, что она есть, говорит хотя бы философия, ибо философы, настоящие философы как мыслители, на удивление думают одно и тоже. Об этом, кстати, говорит Сократ у Платона. Поэтому философы телепаты. В каком смысле? Только в том, что если ты хочешь понять другого мыслителя, будь сам мыслителем. Только подумай и, если у тебя это получится, то такое уже кто-то подумал, и им, разумеется, был или является тоже философ. Поэтому, чтобы знать, что думает другой, думай сам. Ведь мысли одни и те же, - они всеобщие.
Другое дело, если ты не мыслитель. В твоем случае нет телепатии. Только философы думают, имеют мысли, потому что лишь их имеют идеи, то есть, духи в виду. Все прочие занимаются другими занятиями. Так ученые часто считают и редко рассуждают, деятели искусства соображают, а все прочие, - народа и власть, - мнят и осуждают.
Но не спрашивайте об этом философов. Они вам не скажут то, что я пишу. Они скажут об этом: «Что за глупость! Все думают, а вот мы мыслим». Это ли не глупость?! Но не признаются, о чем думают про себя. А думают они о том, о чем я пишу.
Тайна «учителя мысли». В чем заключается тайна личности Мераба Мамардашвили? В том, что он предложил слушателю и читателю вариант медитативной философии как «размышления вслух», но в то же время скрыл от них логику собственных мыслей. В своих лекциях Мамардашвили занимался, как и Мартин Хайдеггер, изложением, только не слов, а мыслей. Да, он повысил у публики спрос на такого, доверительного рода философию. Мол, смотрите на то, как думает мыслитель. Мы смотрим, но не видим, точнее, видим мираж, видение, вернее, привидение мысли, но никак ее саму. Как можно показать мысль и увидеть ее? Никак. Но можно околдовать публику иллюзией мысли.
Да, медитативная философия, как и медоречивая, сладкозвучная поэзия, пленяет нас. Но что остается в нас после встречи с ней? Звенящая в ушах пустота знания. Для чего же нужна медитация? Для того, чтобы лучше думать или перестать заниматься мышлением на восточный манер?!
Мы узнаем в речи «колдуна мысли», что есть философия, но что она есть, не знаем. Философ не может нас научить тому, как он думает. Этого мы не знаем. Вы этого не узнаете и читая Платона или Спинозу. Так у Платона речь ведет Сократ. Но кого он научил думать? Платона? Конечно, нет. Платон научился думать не у Сократа, а у самого себя, сочинив образ своего учителя, тем самым дав повод прочим мыслителям заниматься философской мистификацией, вплоть до Мамардашвили.
Люди, не доверяйте философам, будьте осмотрительны. Они соблазняют вас призраком мысли, «наводят тень на плетень», чтобы поселиться в тени вашего сознания и продолжить жить там в качестве, нет, не властителей ваших дум, но их самих, этих дум. Они не начальники, не командиры над мыслями. Они есть сами мысли, живущие мысленным размножением.
Но как научиться думать, чтобы самому жить собственными мыслями, а не быть питательной почвой мыслей других мыслителей? Внимательно читай мыслителей и смотри на самого себя. Порой они проговариваются. Так Платон ведь проговорился, когда обмолвился о «второй навигации», то есть, о том, что он занимается вывихом твоего ума. Не очаровывайся речью философа, а «вправь себе мозги», поставь их себе на место. Так, разминая свой ум и не теряя собственной головы, ты научишься мыслить сам у самого себя на уме. Философ дает только повод для мысли: думай сам, если хочешь собственной персоной, а не чужим призраком, быть у самого себя в голове.
Типы философов. Знаете, что ребята? Я сам не знаю, но хочу узнать, какие есть философы. Вот, например, научный философ. Чем он вам не философ? Он занимается всеобщим, которое многие философы объявляют предметом своего философского интереса, как общим. Узнает ли он таким, научным образом свой предмет? Конечно, нет. Но зато по своему занятию будет ученым, точнее, будет как ученый. Ведь ученый все же знает свой предмет.
