и, по-видимому, вынашивал в уме новое творение; Монах восседал в своей неизменной позе с перманентной улыбкой. Я же лежал на кровати, вальяжно закинув ноги на душку, и листал старый «Космополитэн». Этот замызганный журнал был для меня, как успокаивающий атрибут, как чётки. Я в сотый раз перелистывал уже мягкие, потерявшие лоск страницы. Шурша этой, почти туалетной бумагой, я прислушивался к тому, что было вокруг, и составлял очередной отчёт Куратору.
Их было ровно восемь. Восемь страниц печатного текста были собраны в стопочку и уложены на одну из полочек в моей черепной коробке. Я давно привык держать информацию в голове, никуда её не записывая. Это самое надёжное хранилище, причём, при должных навыках это хранилище лучше любого компьютера. При необходимости я всегда могу нажать кнопку «Печать» и чёткий текст, содержащий факты, время, нюансы и детали ляжет на стол Куратору.
Пока же ни один лист отчёта ещё не вышел в печать.
Куратор вёл себя довольно странно. Он ещё ни разу не запросил у меня информацию. В последнюю нашу встречу, которая опять же состоялась по моей инициативе, его интересовали совершенно другие вещи. Он был возмущён моей недисциплинированностью, тем, что я самостоятельно, без его указания, опять заявился в кабинет, тем, что украл ключи, тем, что разворотил клумбу возле больницы. Да да…он прекрасно знает, кто это сделал, и об этом красноречиво говорит царапина на щеке.
Он требовал отдать ему ключи и впредь, без команды Центра не покидать палату самостоятельно. В противном случае Куратор грозился сообщить в Центр о моём несоответствии и потребовать другого исполнителя. В ответ, я напомнил ему кем являюсь, что я ему не мальчик на побегушках, а между прочим майор, что всё что я делаю, идёт в пользу операции, ведь только так можно втереться в доверие к объектам. И вообще я не собираюсь отдавать ему ключ, а если хочет, пусть попробует отобрать. Хочет сообщить в Центр? Да пожалуйста! Только пусть он зарубит на своём конопатом лбу, что если уж в Центре решили привлечь к операции меня, то вряд ли поменяют своё решение, а по шапке он гарантированно получит. Кстати, а кто он по званию? Не хочет говорить, ну и не надо…
На этой ноте и закончился наш последний разговор.
***
Итак, я заканчивал набирать в голове девятую страницу отчёта, одновременно мусоля страницы журнала, когда услышал, что Вождь подзывает к себе Поэта.
- Саша. Подойди сюда, я тебе что-то покажу! Вот смотри…узнаёшь, кто это?
Я навострил уши. По всей видимости, он демонстрировал видео, на котором присутствует некая, знакомая Саше личность. Но кого же может знать Поэт, живший больше двух веков назад?
- Кто это? - спросил Саша.
- Это наш Буба! - задорно ответил Вождь.
Я сразу же понял, что речь идёт о моей персоне и Вождь демонстрирует какие-то видеофакты, связанные с Борисом Борецким.
«Буба…Буба…Почему Буба? Скорее всего это прозвище Борецкого. Возможно этим именем его величали в ближних кругах. Если это моя кличка, я должен немедленно на неё среагировать, иначе…»!
Я хоть и с опозданием, но вздрогнул, приподнял голову над подушкой и повернулся в сторону Вождя. Ну да…я тут же напоролся на этот волчий взгляд подчёркнутый планкой планшета. Он следил за моей реакцией, пытался заманить меня в ловушку. Не вышло!
«Ну что-ж…один-ноль в мою пользу!».
- А кто этот…как вы изволили выразиться…Буба? - спросил Поэт, который не заметил моих телодвижений.
- Буба…это твой новоиспечённый друг! - Вождь небрежно махнул рукой в мою сторону, будто указывал на неодушевлённый предмет.
Интересно, а в школе Марксистов Ленинистов преподавали правила этикета? Известно ли ему, что неприлично называть присутствующего человека в третьем лице, что нельзя обсуждать его с другими, не приглашая к разговору. Хотя…я был больше, чем уверен, что он знает. До партийных университетов, была ещё и семинария, а это заведение в то время было престижнее любого колледжа. Вождь намеренно втаптывал меня в грязь.
Я уже было хотел подойти к собеседникам, чтобы напомнить, что речь вообще-то идёт обо мне, но вовремя понял, чем это закончится. Одним своим взглядом Вождь вернёт меня на кровать.
Мне оставалось только лежать и слушать, слушать и ждать.
- И не похож совсем! - услышал я весёлый голос Поэта, который осознал, что лысый горлопан на живой картинке не кто иной, как его новый друг.
- А рядом с ним его лучший друг и соратник, тот с кем они захватывали заводы, скупали банки, газеты и вообще все источники массовой информации. По сути они были в этой стране и четвёртой и пятой властью, пусть даже на короткий срок. Как его бишь зовут?
Последняя фраза была произнесена громко и брошена в меня через всю палату.
Я трепал страницы журнала, делая вид, что крайне возмущён бестактностью Вождя и не собираюсь общаться в таком ключе. На самом же деле я быстро соображал. В моей голове крутились водовороты усвоенной когда-то информации, и из этих проносившихся вихрем наборов букв, картинок, чисел, я пытался выудить нужное мне имя. Вождь расставил очередную ловушку, и у меня не было времени на долгие размышления.
«Краснов…олигарх Краснов!» - это имя как спасительный маячок сверкнуло на поверхности сознания.
Скорее всего Вождь говорит про него. Эту холёную физиономию чаще всего можно было видеть на фотографиях рядом с Борецким. Я нашёл ответ, но пока молчал и шуршал страницами, которые до того истончились, что уж и зад было опасно подтирать.
- Буба, я к тебе обращаюсь! - гаркнул Вождь, но я только этого и ждал.
- Вообще-то, я не любил, чтобы меня так называли…это имя для более узкого круга. - Пробубнил я не поворачиваясь и делая вид, что уж очень увлечён чтением заюзанного журнала.
- Как скажешь, Буба - продолжал издеваться Вождь, - так ты назовёшь нам своего друга?
- Краснов Виктор Анатольевич! Витя…- я тяжело вздохнул, словно вспоминая что-то хорошее, ушедшее безвозвратно.
- И как же вы умудрились со своим Витей танковый завод развалить? На чём в атаку ходить будем, на электронных самокатах?
«А это ещё одна ловушка - смекнул я. - Борецкий не имел отношения к военной промышленности, слава Богу олигархов туда не пустили.»
- Вы что-то путаете Коба - так я как бы поквитался за кличку. - Я не руководил танковым заводом…я был акционером большого автомобильного концерна…
«Два-ноль»!
Пока что мне удавалось отбивать атаки Вождя и я предвкушал скорую победу.
- А-а…точно…автомобильный. Ошибся, извини дорогой…
«Дорогой?! Это что-то новенькое. По-моему лёд тронулся»! - улыбнулся я сам себе, продолжая теребить журнал.
- А на счёт клички…чего на неё обижаться. Вот видишь…мне совсем не обидно, что ты назвал меня Кобой, хотя это имя могли произносить тоже, очень близкие мне люди, те которые прошли со мной огонь и воду…
Голос Вождя переместился, стал ближе. Судя по всему он встал и теперь расхаживал по палате.
- Знаешь, а мне нравилось, когда меня так называют. Просто Коба. Не Иосиф Виссарионович, не товарищ Сталин…Это имя делало меня моложе. Это было даже чем-то интимным, потому что, если я слышал это имя, значит рядом уж точно близкий друг…
Его бас раздавался совсем рядом , буквально в метре, где-то за моей спиной, но я намеренно не оборачивался и продолжал лежать. Я хотел дожать этот момент, момент моей победы, я хотел, чтобы Вождь подошёл ко мне лично и протянул руку.
- Слаще этого имени для меня не было. Оно настоящее, в этом коротком слове весь я, вся моя молодость, всё мои подвиги и победы. Я даже не знаю, чтобы со мной было, если бы кто-то из моих друзей допустил оговорку и назвал меня как-нибудь иначе, например Куба, или Кабо, или Кацо. Не знаю, что бы я сделал с этим человеком…наверное, придушил бы его собственными руками…
Я слишком поздно осознал, к чему ведёт этот странный монолог. Удавка, накинутая сзади, начала стремительно сдавливать горло, тянуть меня назад к душке. Я быстро перебирал ногами по кровати, чтобы опередить скорость затяжки петли, но было слишком поздно. Я попал в капкан, стальные створки которого неумолимо смыкались на моей шее, не оставляя ни малейшего шанса на спасение.
На глаза опустился багровый занавес, в ушах раздавался монотонный звон, на заднем фоне которого слышались причитания Саши и ещё…
Ещё змеиное шипение Вождя:
- Борецкого никогда не звали Бубой! Боб! Его кличка была Боб! Ты можешь позабыть всё: своё первое имя, имя своего брата, жены и даже отца, но прозвище…это же как имя матери…- голос становился всё тише, его заглушал нарастающий ультразвук.
Похоже, я проиграл. «Шесть - ноль» в пользу Вождя.
Глава 17. Вербовка
Подо мной было море - огромный бушующий океан. Бликующие на воде солнечные зайчики, глубокое дыхание волн. Я плавно парил над ним на высоте птичьего полёта и любовался проплывающими подо мной пенными гребнями. Что-то было не так с этими волнами. Нет они были красивыми и живыми, только вот этот цвет - серый, стальной. Приглядевшись, я понял, что всё что находится подо мной - этот океан, волны, даже солнечные блики, - всё это соткано из цифр. Большие и маленькие, серые, чёрные белые единицы и нули. Только единицы и нули! Океан, состоящий из миллиарда цифр номиналом один и ноль.
- Э-эй, Буба…или как тебя там?
Океан стал сжиматься, приобретать овальную форму, пока не усох до размеров человеческого глаза. В меня заглядывали злые серые глаза, под которыми ощерилась щербатая улыбка.
- Буба, ты меня слышишь?
Рука Вождя поднялась и хлестанула меня по щеке, потом ещё и ещё. Я не чувствовал боли и даже не слышал звука ударов. В голове монотонно звенел Царь-колокол.
- Буба!
Я встрепенулся, сжавшись в комок сел на кровати и закашлялся.
Не знаю сколько времени я кашлял и давился слюнями – может быть пять минут, а может и полчаса, но всё это время, пока я приходил в себя от анафилактического шока, мой разум впадал в более глубокий, моральный шок.
Как же так получилось? Мало того, что меня раскрыли, так я ещё позволил взять себя врасплох. Меня только что чуть не придушили, как щенка, и я ничего не мог с этим сделать. Может быть нужно было до конца… Я списан, сломан…я выброшен на помойку, и всё это сделал со мной Вождь.
- Я давно тебя раскрыл, ещё тогда, когда заметил, что ты шастаешь по больнице, как по своему дому и переглядываешься с Рыжим, как девочка с ухажёром.
Лицо Вождя нависало надо мной. Его взгляд давил, размазывал, добивал.
- Скажи спасибо Сашке. Он так орал…я думал вся больница на уши встанет. Так нет ведь…будто вымерли все. Не нужен ты своим командирам.
«А ведь он правильно заметил. Почему никто не пришёл мне на помощь, ведь вся эта палата увешана камерами, как новогодняя ёлка игрушками. Если не видели, то хотя бы должны были услышать Сашин крик. Не видели, или не хотели видеть? Если не видели, значит о моём провале ещё никто не знает.»
- В двенадцатом году на пересылке в Батуми к нам в камеру тоже один такой затесался. Представлялся террористом и убеждённым марксистом. Всё вынюхивал, выспрашивал, втирался в доверие. Я таких нюхом чую…уж слишком они хотят всем понравится. – Вождь раскурил трубку и выпустил дым мне в лицо. – Раскололи мы его быстро…на раз-два и к стенке прижали. Он тут же признался, что агент охранки. И что ты думаешь? – щербатая пасть снова хищно ощерилась. – Они спокойно дали
