историков, сколько сам рыться в старых источниках и тем более размышлять о прошлом и мечтать о будущем. Он был историком на уме, а не на деле. Он любил больше думать, чем рассказывать, и записывать то, что надумал. Петру Николаевичу нравилось мысленно попадать в прошлое и ставить себя на место не своих современников, а людей прошлого. Ему было интересно, как они думали и говорили, о чем мечтали и чем занимались, какие были отношения между людьми того времени.
Вот за это он и взялся, как только попал в школу. Конечно, это был не столичный университет, а обычная провинциальная школа. Проблема была не в самих учениках, а в его коллегах. Единственный человек, который с первого же дня в школе понимал Петра Николаевича, была, естественно, Василиса Васильевна. Она ему симпатизировала. Именно поэтому она не только рекомендовала его в качестве учителя истории директору школы, которая была его близкой подругой, но и пустила к себе, нет, еще не в постель, но уже домой на жилье. Ее дом стал домом и Петра Николаевича. Что она там понимала в его творческих замыслах было трудно сказать. Вряд ли она была его единомышленником. Но Василиса Васильевна чувствовала его как человека. Петр Николаевич проявлял необходимое в таких делах терпение. Одинокие дамы так щепетильны! Еще не пришло время познакомиться с ним как с мужчиной. Можно было, конечно, потеряв голову, броситься в омут нежной страсти, но Васильева уже не раз переживала любовное разочарование и имела некоторый опыт в человеческих отношениях. Поэтому, как минимум, была осмотрительной. В своих любовных неудачах она больше винила себя, чем незадачливых любовников. Но понимала, что любовь – это идеальное чувство, которое привередливо относится к грубой действительности. Теперь, набив себе шишки на лбу, она реальнее относилась к своим избранникам и не предъявляла им завышенных претензий.
Слава богу, Петр Николаевич не относился к таким кавалерам, которые являются альфонсами и имеют привычку прыгать из одной постели в другую. Но он был человеком вдохновения и никогда не был домохозяином и вряд ли мог им быть. Он был спиритуалистом и имел склонность к медитации. Последние пять лет до заболевания амнезией Петр Николаевич постоянно предавался углубленным размышлениям о природе идей и природе вещей. Он пристрастился к сочинению рассказов и не всегда на исторические темы. Основной темой своих историй он сделал смысл. Он искал его во всем. В результате Петр Николаевич стал походить на философиста. Это особый вид околофилософской публики, которая занята поиском смысла жизни. Философист имеет особое мнение, которое пытается навязать не публике, а избранным для внушения людям, которые во всем сомневаются. Такого рода пирронисты устают от своего скептицизма и могут поддаться такому «мыслителю», который примером своей жизни, следующей строгим принципам, может оказать на них заметное влияние.
Философистов можно встретить не только среди самоучек из народа, ищущих бога и находящих его в секте, но и среди интеллигентов, которые склоняются к популярным мнениям. Но философисты не просто имеют свое мнение, они выносят определенное суждение и делают вывод на основе собственных резонов. Некоторые из них способны руководствоваться в своей жизни собственной логикой смысла. Так Петр Николаевич вывел свой метод поиска истины, который полагал ментальным орудием проникновения в сущность бытия. Он не только полагал, что во всем есть свой сокровенный смысл, но и был занят его поиском. Он был поисковиком. Петр Николаевич думал, что его жизнь имеет универсальный смысл. И хотя он еще не нашел его, все же Петр Николаевич уже учил своих учеников. Естественно, он учил не пониманию смысла, ибо, чтобы понимать смысл, следует уже заранее его знать, а тому, как его искать. Кто не просто ищет, а ищет правильно, сообразно методе поиска, всегда найдет. Таким методом поиска для Петра Николаевича было истолкование. Это истолкование было понимающим. То есть, толкователь должен был понимать, что такое толкование. Толковать можно только смысл по смыслу.
Есть в познании свои поисковики. Что же они ищут? Они ищут приключений, вверх ногами, а не свою голову, упражняются в интеллекте, пребывая в ментальной сфере. Что им там нужно? Им нужна истина, то есть, нужно знать, что там, на острие ума, есть. И правильно следует искать не там, где темно, как в материи, а там, где светло. Где же светло? В царстве идей, в духе, в духовном мире. Петр Николаевич был поисковиком-философистом, то есть, философом не по существу, а по жизни, самоучкой мысли. Философы по истине теперь не встречаются. В современном мире нет мыслителей (то же самое, что философ). Греческое наименование мыслителя сбивает с толку. Третьей разновидностью работника философии является профессиональный философ. Конечно, это не сами философы, а те, кто их изучает, как «подопытных кроликов», тестирует их на профпригодность.
Только интересно, с какой колокольни они судят о философии, не будучи сами философами, не имея собственной философии. Так всегда бывает в науке. Например, физик изучает физический закон, сам не будучи ни им самим, ни его проявлением. Так и профессиональный философ, то есть, философ не по призванию. Он не имеет собственных мыслей. Но у него есть чужие мысли – мысли мыслителя. Он исследует их, следуя за ними как ищейка, определяя их как мысли вот этого, а не того философа.
Итак, есть мыслители (сами философы), есть самозванцы философии (философисты) и есть профессиональные философы или философские ученые.
Правда, наряду с браминами, святыми философии, воинами философии и собственниками философии есть еще не философские ученые, а «ученые философы». Это четвертая категория философских работников является собственно рабочей частью философии, исполнителями, а не творцами, философии. Это учителя философии.
Петр Николаевич был учителем, но не философии, а истории. Он хотел быть учителем философии. Но таких учителей не бывает в средней школе. Поэтому он был философским самозванцем, который тяготился тем, что никто не воспринимает его в качестве мыслителя. Он даже не был научным философом. Это подкатегория философских ученых, которые полагают, что философия настолько наука, насколько она похожа на все прочие науки. Не все философские ученые так думают.
Многие из них говорят (думают философы), рассуждают о том, что философия – это особая наука о мышлении. Петр Николаевич не был не только философом. Он и ученым историком не был. Васильчиков был учителем философии. Быть учителем – не значит еще быть ученым. Учитель учит тому, что знает. Ученый исследует не то, что знает, а как раз, напротив, то, что не знает, чтобы узнать. Учитель знает то, чему учит. Ученый знает то, что не знает, чтобы узнать. Философ же знает то, что думает, а думает он о том, что не знает. Петр Николаевич знал о том, что он думает. Но он не знал, думает ли он сам. Для этого следовало быть не самозванцем, но самодумцем, каким и был настоящий философ в прошлом.
Петр Николаевич думал, что думает сам, но он не знал наверняка так ли это или не так. Да, впрочем, кто это может знать наверняка? Никто из философистов. И все потому, что они являются любителями не самой мудрости, а только софиста, вернее, софистики. Любители мудрости, «любомудры» по-русски сосредоточены на мыслях, а софисты – на словах. Поэтому любомудры - мыслители, а софисты – словесники, филологи, болтуны, короче, интеллигенты по имени, но не по делу – делу мысли.
Настоящие интеллигенты, как выражался Данте Алигьери, есть «умов бесплотных естество». То есть, интеллигент не «яйцеголовый» человек, а спирит, бесплотный дух, у которого телом (естеством, бытием служит ум. Ближе всего к натуральному интеллигенту как раз мыслитель, то есть, такой человек, который живет и действует умом, с умом в ладу, в согласии, так сказать, «ходячий ум». Он человек не в том смысле, что использует ум, а в том смысле, что живет и работает мыслью, в мысли, ибо мысль есть произведение ума, а мышление его функция (действие). Для мыслителя сознание и есть, по преимуществу, мышление. Для философиста или филолога сознание есть слово, язык. Но как быть с греческим языком, в котором мысль и слово обозначаются одним и тем же словом – «логос»? В греческом смысле любитель мысли и любитель слова одновременно и есть филолог или любитель логики. Но как различить тех, кто делает акцент на мысли, и тех, кто делает его на слове? Вероятно, любители мысли есть логики мысли, метафизики и диалектики, а любители слова есть логики слова, эристики (полемики, спора), софистики.
И все же философист как любитель софистики любит спорить, рассуждать, дискутировать; он есть человек дискурса, умной речи. Мыслитель же есть человек мысли. Он думает и говорит про себя. Он молчит, находится в состоянии исихии, исихазма, безмолвия. Он не говорун, а молчальник, не активист, а созерцатель.
Петр Николаевич был не в меру говорлив, речист. И он знал и умел думать про себя, но предпочитал беседовать, спорить с людьми, прежде всего, с учениками, а не учителями. Потому что полагал, что переспорить учителя не просто. Да, и толка в этом мало, ибо тот стоит на своем и не может иначе. Петр Николаевич был исключением из общего правила для учителей. Он стоял и настаивал не на своем, а на истинном, на истине, как он понимал истину. Ему оставалось сделать только один шаг – принять истину за всеобщее, а свое принять за особое выражение универсального, а не уникального, но в уникальном. Уникальное, неповторимое есть место, в котором проявляется особым образом, экзистенциально, то есть, выходя из себя, всеобщее. Экзистенция есть выход на всеобщее в уникальном. Поэтому уникальное экзистенциально, а экзистенциальное уникально, неповторимо, но только в связи, в коммуникации со всеобщим, абсолютным.
На самом деле Петр Николаевич был философом, но сам не знал об этом. Он был интуитивистом, но думал, что его призвание – дискурс, рассуждение. Между тем его делом было размышление, медитация, исихия. Исихия – она то же речь, но речь с Богом наедине с самим собой. Ведь Бог молчит. Его молчание говорит с тобой, в тебе, твоим голосом изнутри тебя. Голос, глас Бога есть голос совести, сердца, речь непосредственно, от сердца к сердцу. Но почему не может быть речи ума, от ума к уму, сомыслия, сознания? Связывает язык сознание и сознания, умы. Есть язык не только слов, но и мысли. Есть язык не только как посредник, но и как среда, в которой живет мыслью, умом человек.
Ему следовало от полемиста эволюционировать в интуитивиста, идти от комментатора, коммендитора, ментора контента к творцу, создателю контента как концепта, смысла в мысли. Если люди думают словами, то мыслители говорят мыслями (про себя).
Интересно, зачем человек думает? Он думает, чтобы думать, снова думать? Или думает, чтобы больше не думать? Больше не думать, потому что уже понимает. Но тогда человек думает для понимания. Чем человек понимания отличается от человека знания, короче говоря, от ученого? Тем, что, как говорит человек знания, в отличие от него, он пытается
