Скорбь

вредности – в конце концов, у нее законные часы отдыха!
Но стук повторился еще раз и вновь… стук тихий, даже робкий, осторожный. Это точно не был Абрахам – он, во-первых, почти не заходил к ней; во-вторых, входил без таких предосторожностей.
«Уходи!» - мысленно попросила Стефания. – «Кем бы ты ни был, уходи!»
То ли дверь была плотной, то ли мысли ещё тяжелы от столь жестокого пробуждения, но гость не послушал и снова постучал. И Стефании пришлось встать.
Медленно, раздраженно и досадливо она поднялась с постели и прошлепала к двери, распахнула, мысленно проклиная визитера и желая его потомкам познать магическую силу, открыла дверь, и тут сон слетел с неё сам собой – такое было удивление.
-Казот? – на всякий случай уточнила Стефания, хотя ошибиться было невозможно. Этот страшный на вид человек, выданный своим же добрым взглядом, стоял робко у ее дверей. Это выглядело даже забавно…
После их возвращения в Церковный Оплот Казот куда-то поспешно ушел, не дожидаясь привычных и суровых ворчаний Абрахама. Больше Стефания его не видела. Да и весь путь обратно он был словно бы сам не свой, но, впрочем, не помощницы же до этого дело!
–Можно поговорить? – смущенный гигант – это, конечно, всегда смешно, но почему же Стефании сразу же стало не до смеха?
Она, уже забыв свою досаду про разрушенный сон, посторонилась, пропуская Казота, затем зашла сама, прикрыв дверь.
Он выглядел глупо в её маленькой клетушке, но смущение его исходило не от этого.
–Я слушаю, – любопытство почти разрывало Стефанию, но она усилием воли заставляла себя держаться в рамках приличия. В конце концов, она хозяйка в этой клетушке и это в час ее отдыха он пришел. Так пусть терпит – это она, Стефания, хозяйка положения!
–Я хотел спросить… – Казот нервничал, ему тяжело было решиться, но Стефания не сводила с него взгляда, – ты давно у Абрахама?
–Нет, – ответила она, удивленная такой постановкой вопроса и вдруг спохватилась. – Если у вас вопрос о деятельности Абрахама или моей, вы должны подать запрос в совет! Я не намерена…
–Да подожди! – устало оборвал её Казот и откинулся на спинку кресла, прикрывая глаза. – Мне плохо. А ты…слушай, я понять хочу.
–Чего понять? – Стефания, конечно, была дрессированной, но не настолько, чтобы угадывать желания вообще всех окружающих. – Я вас не знаю.
–Я – Казот, из подразделения Животворящего Креста на далеком востоке… я не был охотником, но готовился им стать, когда маги разрушили нашу Церковь и вынудили меня бежать. Меня приняли здесь, и Абрахам взял меня с собой вчера впервые.
–А Базир? – Стефания не почувствовала сострадания. В конце концов, Абрахам часто говорил, что в провинциях люди, вступающие в бой с магией – малодушны и слабы, и неудивительно, что их церкви сминаются одна за другой. Настоящая сила в разуме и духе, в отсутствии слабости!
–Базир не из моей Церкви, не с востока, – Казот пожал плечами. – Сегодня был первый раз, когда я видел, как уничтожают магию. У нас такого я не видел.
Стефания не сдержала самодовольного смешка – вот как! Она, оказывается, еще живет не скучную жизнь!
–А для вас это норма, наверное? – уточнил Казот, и Стефания солгала, расправляя горделиво плечи:
–А то!
–Тогда скажите мне, помогите мне! – Казот умоляюще взглянул на Стефанию, – неужели со мной что-то не так, если мне жаль…
Он осекся, наверное, увидел в глазах Стефании что-то такое, что боялся увидеть, но всё-таки закончил:
–Ту целительницу.
–Жаль?! – Стефания вскочила. Ярость первородного гнева накрыла её страшным покрывалом. – Как можешь ты жалеть, нет, как смеешь ты жалеть недостойных, погрязших во тьме, отринувших Бога грязных магов? Всякое начало божественной природы не принимает магию! Бог не был магом, и не провозглашал их равными людям, а значит – это адепты тьмы, и их надлежит уничтожить. Они пьют нашу кровь и кровь наших детей, питаются нашей плотью, травят, наводят порчи и пользуются…
–Это война, – тихо сказал Казот, оправившись от первых звуков ее крикливого возмущения. – Нельзя судить обо всей армии по нескольким солдатам. Среди нас, церковников, тоже хватает подлецов?
–Тоже? – у Стефании от гнева даже краска схлынула с лица, она стала мертвенно–бледной, – да как ты смеешь! Как ты смеешь называть слуг Животворящего Креста подлецами? Да ты…
Она задыхалась от ярости, которой не могла отыскать достойного применения. Глупец Казот! Как мог он говорить так богохульно, подвергая сомнению устоявшийся уклад борьбы и заповедей Животворящего Креста? Как смел он…
–Да я буду жаловаться! – Стефания торжествующе ткнула пальцем в его сторону, – ты ответишь перед советом!
–Я просто сказал, что мне жаль ту целительницу. Она была еще молода, и она ведь не колдунья, не вампир. Что, если она, на самом деле, только лечила?
–Она пользовалась магией!
–Но если это помогало людям? – Казот встал, он был намного выше Стефании, но был смущен и загнан в собственные сети жалости. А Стефания рвала и метала – истины, которые вдалбливались ей в голову, он вдруг посмел подвергнуть сомнению.
–Она маг!
–Но это была добрая магия!
–Не бывает доброй магии! Всякая магия – проклятие, и тьма, с которой нужно бороться тебе и мне, и всем, кто верен Богу и Свету, всем, кто служит жизни!
Они стояли друг против друга, словно враги. Казот не желал этого конфликта, даже намека на этот конфликт! – он хотел всего лишь понять, почему ему так плохо, получить поддержку, а не жестокую отповедь.
–Тебе еще многому предстоит научиться, Казот! – Стефания говорила теперь ядовито-приторно, как говорят, порою, наставники с теми, кто, по их мнению, неразумен, вроде бы и тон преисполнен сочувствия, и слова не жгут, но взгляд, усмешка – все это, полное презрения и чувства собственного превосходства – выдают!
–Ну да… – Казот криво улыбнулся, – ну да, учиться. Учиться карать без суда, жечь всех, кто, может быть, приносит больше добра, чем наши каратели…
–Ты пожалеешь! – пообещала Стефания, готовая сама, сию же минуту броситься писать донос в совет на идеологическое разложение Казота.
–Доброго сна! – Казот не стал реагировать. Он вышел прочь из ее клетушки, больше не взглянув, вышел, явно поняв бесплотность всякого разговора. Впрочем. Чему было удивляться? Абрахам не держал бы возле себя человека, который идейно не был бы подготовлен так, как полагается быть подготовленным жрецам.
Стефания дождалась, когда дверь закроется и, не чувствуя уже в себе сна, а клокоча от ярости, села за стол и принялась сочинять донос. Она торопилась, вела почерк нервно, чтобы не забыть ни одного слова из тех, что готова была предоставить в обвинение Казота. В конце концов, лист был исписан, а сама Стефания почувствовала слабое, но все-таки удовлетворение и потянулась…
Час был дурацким. Ложиться спать означало либо проспать опять и вызвать внеочередной гнев Абрахама, либо вскочить потом с больной головой. Активного действия тоже сложно было бы угадать – тело все-таки отзывалось усталостью и нервным напряжением.
Прометавшись по клетушке маленькой и жалкой своей комнатки, Стефания все-таки взяла исписанный лист пергамента и вышла с ним из комнаты – хоть  донос отнести.
У Зала, где каждый день собирались помощники (вообще – по факту должны были бы собираться сами охотники), был установлен железный ящик-тумба, туда каждый мог опустить письмо на имя совета и сообщить о каком-то непотребстве или сомнении, подозрении или жалобе. Ящик перетряхивали каждый день перед заседанием, сортировали, если было, конечно, что сортировать.
Стефании нечего было скрывать, и она подписалась, и с чистым сердцем, чувствуя, что поступает так, как надо, пошла к этому железному ящику.
В него, в последнее время, редко попадало что-то ценное: все чаще уличные частушки или карикатуры на того или иного советника, лишенные подписей – так, рисунки, пустяки, но никто не знал, кого за это нужно покарать (или поблагодарить). Стефания шла тихо, зная, что в этот час все еще спят, за исключением, может быть, тех, кто служит по сменам – теоретиков, практиков, оружейников, обслуги…
Она так была уверена в своем одиноком шествии, что едва не влетела в Делин – неожиданно оказавшуюся тут же, у железного ящика.
–Ой! – испугалась Стефания, – прости, я тебя не заметила!
–Ты? – Делин была бледна. Ей вообще не хотелось бы сталкиваться сейчас ни с кем, а тут Стефания!.. закон подлости, наверное, властвует сильнее и упрямее, чем закон справедливости: именно в этот час Делин, загнанная в тень со всех сторон и обозленная своим теневым положением, когда буквально каждый, кто окружал ее, был лучше, решилась провернуть одно дело, что давно уже вынашивала в своем уме.
Охотник Фенрир, которому Делин служила, имел самые низкие и слабые показатели, и она давно чувствовала, что положение и Фенрира, и, следовательно, ее собственное – шаткое. Охотников всегда не хватало, значит, если удастся свалить Фенрира, можно будет подать свою кандидатуру, как бывшего помощника, которые, как известно, первыми рассматриваются на роль нового охотника.
Фенрир был слабым звеном, и Делин предприняла отчаянную попытку – не смея обратиться в совет напрямую, она написала анонимное донесение и собиралась бросить его в железный ящик, но столкнулась со Стефанией!
–Ты чего тут? – грубо спросила Делин, – почему не спишь?
–Интересное дело! – Стефания даже обиделась, – у меня, может быть, свои планы! Да и что, я тебе отчет должна давать?
–А что, я тебе должна отчет давать? – вспыхнула задетая Делин, – я тоже не рабыня, имею право ходить в часы отдыха там, где хочу!
–Работы тебе мало, коли ходишь…– заметила Стефания, удивленная неприятным поведением Делин. Нет, и прежде она была такой колючкой, но сейчас иголки стали раздражать. Именно в эту минуту.
–Тебе, видно, тоже! – огрызнулась Делин.
Обе осеклись, затем, не сговариваясь, посмотрели на руки друг друга – у обеих был лист пергамента и обе они, без сомнений, направлялись к железному ящику.
–Давай ты первая, – Стефания остыла и даже отступила на шаг, чтобы Делин не подумала, что ей хочется заглянуть и увидеть хоть строку из листа – в конце концов, Стефании ли есть дело?
–Давай лучше ты? – Делин нервничала, – я… давай ты?
Стефания пожала плечами:
–Мне скрывать нечего. Я горжусь своей позицией и считаю, что поступила верно.
Она приблизилась к железному ящику и спокойно положила в узкую его прорезь лист пергамента – всё, теперь только имеющий ключ может его открыть и вынуть, а Стефании даже не понаблюдать за этим.
Только на заседании или в слухах будет шанс что-то узнать.
–Я всё, – сообщила Стефания очевидное. – Ты?
Делин медленно, словно еще колебалась и сама не верила, что решается на это, приблизилась к ящику и положила свой лист. Она еще мгновение держала краешек в прорези, чтобы выхватить, но, подумав, расслабила пальцы и отошла.
–Ты на кого? – спросила Стефания. – Я на Казота. Ты его знаешь? Он сегодня был с нами на охоте. А потом, представь, пришел ко мне, усомнился!..
–Как охота? – перебила Делин каким–то выцветшим, посеревшим голосом.
–Уничтожили целительницу! – похвасталась Стефания. – представляешь, она обосновалась в ближней к нам деревушке! Совсем эти маги обнаглели, перестали бояться и