Скорбь

сомневался, как не сомневается вздорная красавица в своей власти над мужчинами, глупец в своей исключительности, а бездарность не сомневается в своём таланте.
Абрахам был уверен в том, что его путь – такой противоречивый и скорбный, подходит к концу. Они давно искали возможности избавиться от него, никогда не доверяли, не могли простить ему магии и предательства магической стороны. Что ж, этого стоило ожидать!
Синеватая верёвка заклинания достигла стальной решётки, и Абрахам тотчас прекратил её силу, верёвка вспыхнула на мгновение укором и исчезла, истлела в темноте. Он мог бы выбраться отсюда, если бы пожелал выбраться всерьёз, может быть, ему удалось бы даже покинуть стены Церкви Животворящего Креста, но что дальше?
Дальше – пустота и скитание, пока кто-то ловкий, будь то церковник или магическая тварь, затаившая обиду, не оборвёт всё его существование.
Абрахам устало прикрыл глаза – сталь в полумраке блестела неумолимо.
…Боль стала привычной. Абрахам ещё молод, совсем неопытен, но уже свыкся с болью. Она преследует его жизнь: то сверстники, желающие позабавиться над его слабостью, то жестокие и необходимые уроки.
Абрахам лежит на полу и пытается отдышаться. Голос Горана доносится будто бы сквозь облако ваты, но даже это облако не сможет смягчить заметного раздражения:
-Ты не упражнялся! Совершенно не упражнялся!
Боль не даёт говорить, Абрахам может хрипеть. Горан начинает ходить взад-вперёд, скрытый за кровавой хмарью боли:
-В первом же бою ты погибнешь! Церковники не дадут тебе пощады.
Абрахаму больно вставать, но он знает, что должен. Не обращая больше внимания на боль, превозмогая сладостное желание задохнуться в этой боли и никогда уже не открывать глаза, он шевелится.
-Не вставай,- советует Горан. – В прошлый раз я тебя пощадил. В этот раз милосердия не жди. Тот, кто не упражняется – преступник, он ищет погибели всех своих собратьев и, прежде всего, свою. Ища погибель, он её найдёт.
-Они не дают мне…- Абрахам переводит дух. Он сидит на полу, обливаясь потом, смотрит снизу вверх на могучую и страшную фигуру Горана. – Мои соученики не дают мне заниматься.
Абрахам пытается сдержать страх и ярость, но голос предательски дрожит, выдавая его состояние. Никогда он не позволял себе жаловаться на издевательства, которым его подвергают наставники и мальчишки. Он – сирота, жалкий и неспособный ученик, бедняк и не может позволить себе даже мыслить о величии. Бесталанный, худой и слабый – как дать ему отпор блестящим ученикам, вроде всеобщего любимчика Михаэля?
Горан может зайтись хохотом и уничтожить последнюю надежду Абрахама на утешение, но он этого не делает, лишь спрашивает:
-И ты позволяешь им это?
Вопрос застает Абрахама врасплох: как это позволять или нет? их больше, они сильнее!
-Позволяешь,- цедит Горан, - и не удивляйся тогда!
-Но…как?- Абрахам от волнения даже заикается, но боль отступает, и он не замечает её.
-Не так велик выбор! Можно покориться и ослабеть окончательно, можно унизиться и стать молить, можно бороться до поражения или победы, а можно подумать! Когда нет силы, но есть гордость, то включай рассудок. Используй хитрость и коварство, иначе никак.
Абрахам думает. Он знает, что в открытой дуэли с Михаэлем ему не выстоять.
-Но никогда не используй кого-то себе в оправдание. Если ты не нашёл выход – это только твоя вина, - продолжает Горан. – Это только твоя проблема! На сегодня свободен. Еще раз придешь ко мне неготовым, и…
Горан осекается, Абрахам стоит на ногах и смотрит на единственного дорогого своему уму и сердцу учителя с решительностью.
-Чего тебе? – тон Горана меняется.
-Ещё раз! Давайте ещё раз! – Абрахам стоит перед ним, готовый к новой боли.
-Ступай! – Горан отмахивается. – Даже мне нельзя издеваться над учениками и требовать от них того, что они не могут…
-Еще раз! – Абрахам тверд, - пожалуйста.
Горан пожимает плечами. Ему нравится это неожиданное упрямство. Не примериваясь особенно, он щелкает пальцами, посылая простенькое боевое болезненное заклинание в ученика, Абрахам перехватывает его – воздух вокруг него на мгновение походит на плёнку – так работает отражающий блок. Что ж, сейчас он знал, что будет пущено заклинание, но в реальном деле никто не станет предупреждать его об этом.
Горан слегка усиливает напор, и мерцающий магический щит проламывается от его усилия, но Абрахам успевает поставить новый, хотя лицо его, побледневшее и посеревшее, выдает, как тяжело это ему удалось.
Это что-то новенькое!
Горан обходит защитное заклинание и Абрахам падает на колени, скошенный новой волной боли, такой, что может заполнить собою целый мир, вдавить в пол, скрутить всё существо, просверлить каждую клеточку тела.
-На сегодня хватит, - Горан уже снисходительнее, - ступай!
Абрахам открывает глаза, разминает затёкшую от долгого и неудобного сидения на полу шею. Маленький мальчик, юнец и начинающий маг – все они остались в его прошлом. Теперь это прошлое не имеет никакого значения.
Многие из тех, кто помнил это прошлое, убиты им самим в борьбе за свет и крест, а оставшиеся проклинают и будут проклинать до последнего дня. Абрахам не выбирал родиться магом, но выбрал воевать за Крест и Свет, чтобы однажды оказаться в камере Креста.
Как это иронично и глупо! Как это нелепо… и ещё обидно. Настолько обидно, что в груди болит пустота. Пустота образовалась тогда, когда он понял всю подлость магии, а теперь эта пустота, тщетно залечиваемая его рьяной и добродетельной службой Церкви, болит. Это последняя его боль, верно?
Абрахам снова прикрывает глаза – в этом мире не остается ничего ему интересного и он просто ждёт своей участи.
Откуда же ему знать, что сейчас творится в его кабинете?
-Да сдался тебе этот Абрахам! – Ронове честно пытался понять слова Стефании, но понял, что она неотступно помешалась. – Всё! Слышишь? Они все признали, что его песня спета. Он давно был опасен для церковников…мне жаль Абрахама, но себя жаль еще больше!
-Я тебя и не уговариваю! – огрызнулась Стефания. Она уже совсем очнулась от своего недавнего заточения. Её натура неожиданно пробуждалась, превращаясь из тихой и покорной в какую-то бушующую и яростную.
-Ты собираешься спасать предателя, рискуя собой! – напомнил Ронове, Стефания закатила глаза и он, чувствуя, что ее слова ничего не значат, обратился к Базиру, - хоть ты ей скажи!
-Я согласен, - тотчас подтвердил Базир и неожиданно добавил, - хотя если была бы моя воля, я бы предпринял попытку освободить Абрахама.
Стефания торжествующе захохотала. Ронове схватился за голову:
-Вы все сошли с ума! Да вы представляете, что с нами сделают, когда поймают?
-Если поймают, - поправила Стефания.
-Когда, - не согласился Ронове. – Послушай, ну объясни мне так, чтобы я поверил, чтобы я понял – зачем тебе спасать Абрахама? Что он тебе?
Этот скандал не должен был начаться, но все-таки пришел. Броское замечание Базира о решенной участи Абрахама заставило Стефанию предложить поискать путь к его спасению. У нее не было логических аргументов настолько веских, чтобы устоять перед возмущением и справедливыми замечаниями Базира и Ронове.
Жалость, в которой было вмешано что-то еще, что-то большее, не давала ей отмахнуться от Абрахама и позволить ему сгинуть.
-Да как, как ты себе это представляешь? – Ронове, уставший уже от страха, от непонятной игры, затеянной церковниками, измотался. – Базир, скажи ей!
Базир тогда был на стороне Ронове и подтвердил неразумность предложения Стефании. Но Стефания не отступила, она продолжала твердить, что Абрахама нужно как-то освободить.
-А что дальше? – спросил Ронове. – Стефания, я понимаю, что тебе его жаль, но рисковать всем из-за него…
Он развел руками.
-Я вас не тащу за собой! – Стефания сжала зубы, чтобы не разрыдаться. Она сама понимала всю глупость своего предложения, всю безнадежность и всё-таки не могла отступить.
-Да сдался тебе этот Абрахам! – не выдержал Ронове.
У Ронове было очень много переживаний и без этого внезапного порыва Стефании, но сейчас он больше не мог себя сдерживать. Нужно жить. Если Абрахама не будет в ближайшее время, то всё – нужно жить дальше, радоваться тому, что не пришлось делить свою участь с ним.
-Стефания, - Базир предпринял новую попытку отговорить Стефанию от безумства, - пойми, пожалуйста! Ты еще молода, а Абрахам – опасный враг. Церковный совет поступил подло, но он действовал в интересах Креста, значит, так лучше. Абрахама жаль, но он бы не стал рисковать собой ради тебя. Так почему ты должна это сделать?
Слова Базира были жестоки, но они достигли цели. У Стефании опустились руки, она померкла.
-Нам жаль его,- повторил Ронове, мгновенно успокаиваясь от ее удрученного вида. Жалости в Ронове к Абрахаму особенно и не было, но, тем не менее, неприятный осадок и легкое сочувствие имелись. Была бы возможность, Ронове сам бы заступился за него, но сейчас, когда он чудом ушел от обвинений в гибели Иас, узнал о самой гибели Иас, когда всё кругом пошло кувырком, когда подозрения легли тенью…
Нет, об этом заступничестве и речи идти не могло – если церковники открыто предлагали подложные показания в обмен на блага и дружбу с советом, то стоит радоваться хотя бы тому, что тебя, за отказ сотрудничать, уже не определили как соучастника!
Во всяком случае, пока не определили.
-Спасибо, - с чувством сказал Ронове, обращаясь к Базиру, - это было важно.
Ронове попытался приблизиться к Стефании, приобнять, заключая, таким образом, окончательный мир, но она снова отшатнулась от него, не далась.
Базир деликатно не заметил, спросил нарочито весело:
-Вам не думается, что мы все заслужили отдых?
-Да, - Стефания заставила себя оживиться. Усталость владела ею, а теперь, когда угасла последняя иллюзия о собственной значимости, усталость навалилась на нее, напоминая о слабости тела.
-Тогда предлагаю разойтись и отдохнуть, - продолжал Базир, оглядывая с подозрением Стефанию, - а потом уже соберемся и выработаем общую линию поведения. К нам будет обращено пристальное внимание, и я думаю, нам лучше договориться о том, что, кому и как мы скажем.
-Дельная мысль! – настроение Ронове улучшилось. Стефания оставила свой глупый бунт, и теперь стало спокойнее. – Нам всем следует отдохнуть.
-Да, следует, - Стефания кивнула, но не пошевелилась.
-Тебя можно оставить? – спросил напрямик Базир, собирая остатки сытного ужина. – Не сделаешь никакой глупости, что нам навредит?
-Я?- Стефания с отвращением взглянула на Базира,- не сделаю.
Она говорила правду. Одно дело бунтовать, отходя от пережитого и осознанного, совсем другое – решиться на безумную провальную попытку освобождения пленника, еще и мага. Да ее стража сожрёт и не подавится!
-Ну…хорошо, - Базир успокоился и вышел из кабинета Абрахама. Он поверил в благоразумие Стефании.
Ронове, проводив его взглядом, спросил:
-Могу я остаться с тобой сегодня?
Стефания не удержала смешка. Истеричный, жалкий.
Еще вчера или позавчера она и мечтать не смела о таких словах от него, но сейчас ей тошно. Сейчас почему-то очень хочется остаться в одиночестве, а усталость давит так, что даже на ответ нет сил.
Стефания покачала головой. Ронове не стал настаивать, скомкано простился и вышел, наконец, прочь, оставив