Скорбь

жив? – вдруг хрипло спросила Стефания и даже дёрнулась от осознания собственной дурости. Перед ней был свидетель не только её позора, но и героизма Базира! А она? Она не догадалась спросить самое простое и очевидное. Абрахам прав – она дура.
-Жи-ив! – Бертран даже рассмеялся. Ему понравилось оживление Стефании. – Он не так сильно пострадал. Крови много, но это ничего. Оклемается. Его Рози подобрала.
Рози… Стефания не сразу вспомнила и поняла, что за Рози. Но облегчения ей понимание не принесло. Эта женщина, явно доброго склада, тоже, наверное, пострадала. А из-за чего? Кого?!
-У нас и не такое бывает! – Бертран, кажется, угадал, в чём тревога мыслей Стефании, в чём её совесть. – Мы на дорогах никогда не спрашиваем, кто и от чего бежит. Так видно – плохой человек иль хороший. Кого-то можно и спрятать, уберечь. А кого-то и выдать не жаль. И вы, ребята, видно сразу – хорошие.
-Он – да, - отозвалась Стефания с нервным смешком.
Про себя она промолчала.
-А я всё думал, сбежала ты или нет? ну а как они бросились наверх, как забранились, обрадовался – сбежала! Привели в порядок трактирчик, уложили твоего друга и расходиться стали. Ну и я домой еду, а тут ты! Господне провидение!
Стефания не ответила. Слова Бертрана были словами жизни, настоящей жизни, где нет места предателям-церковникам.
-Ну-ка… - Бертран ловко, одной рукою набросил на Стефанию часть укрывавшей телегу ткани. – Она пыльновата, но всё теплее.
В его тоне было ещё извинение за «пыльноватость»! Стефания, по собственному её мнению, не заслуживала вообще ничего, кроме презрения. А тут о ней позаботились. Да еще и человек, который ничем не был ей обязан и у которого были причины иметь к ней недовольство, хотя бы из-за вторжения охотников.
Но нет! ничего подобного! Пыльная ткань, пахнущая сеном, легла на ноги Стефании, и она спрятала в ней замёрзшие руки. Отметила краем сознания, что руки её какие-то грязные, попыталась вспомнить почему, но не смогла.
-Ты не бойся, - убеждал Бертран, - эти дороги только местные знают. Те люди не найдут. А если хочешь, могу отвезти в деревню. Там покой и благодать. Церковники долго еще не появятся.
Стефания моргнула. Тепло понемногу возвращало её разум к земле, к реальности.
-Почему? – прошелестела она.
-А? – Бертран повернул голову. – А! ну так недавно зачистили всех.
Голос его стал мрачнее.
-Всех, - продолжил он уже с горечью, - Марвой недавно закончили. Она последняя была.
-Кем последней? – не поняла Стефания.
-Известно! Целитель. Да ещё какой. С животными ладила, подход к каждой скотине имела. К ней всегда прибивались бродяжки. Всякого утешить могла словом, микстуры у неё, зелья. Эх…
-Ведьма, значит… - голос Стефании окреп. Она почувствовала странную ненависть к незнакомой Марве, ладящей с животными и микстурами.
-Тьфу ты! – Бертран даже возмутился. – Ведьма! Сама ты ведьма!
Стефания странно усмехнулась. Она вдруг вспомнила про свою проклятую магическую кровь.
Но Бертран, не зная, насколько был прав в своём обвинении, продолжал уже спокойнее:
-А хоть бы и ведьма! Ежели она людям помогает, то пусть помогает. Ан нет! выволокли её из дома в одной рубахе, да по пути ещё приложили крепко. Согнали народ смотреть на казнь ведьмы. все и пришли. И я. Из страха пришли. Из него же и не вступились, хотя каждый знал, что Марва мухи не обидела. А ваши её кинжалом по горлу. И похоронить не дали по-людски, сожгли. Тьфу.
Стефания слушала рассказ Бертрана со странным чувством. Что-то было в нём неприятное для неё. Но это неправильно. Ведь он говорил о церковниках, казнивших ведьму! Откуда в его тоне столько горечи? Её не должно быть. Церковники освобождают людей от магии, так зачем носителей этой погани жалеть?
-Всё равно – ведьма, - упрямо сказала Стефания. – Если она зла не делала сейчас, то делала его прежде.
-Так судили бы! Расследовали! А тут явились в ночи, без суда, на потеху себе… и дом спалили и тело. А у неё дочь осталась. Насилу её дома удержали – к матери рвалась, с ней бы и сгинула.
Здесь Бертран попал в точку. Существовал закон Церкви, в котором сказано было об изъятии магических отпрысков под присмотр Церкви, перевоспитание их и покаяние. Но чаще всего этих отпрысков карали как носителей магии, если, конечно, находили.
Но Стефания знала об этом, а Бертран не мог знать!
-Она проклята Богом! – Стефания чувствовала, что должна отстоять церковников. Неважно, к какой церкви они принадлежали, все они ведут общую войну со злом – с магией. – Она оскверняла его! И поплатилась.
Бертран пожал плечами. Спросил:
-А почему Бог сам её не покарал?
-Он покарал её через руки церкви! – Стефания даже скривилась. Она только сейчас поняла, что Бертран остановил повозку на дороге. – Через руки слуг!
Бертран повернулся к ней:
-Разве он велел убивать всех? Вы видели бога? Хоть кто-то в ваших церквях его видел? Говорил с ним?
-Это не так работает, - Стефания снисходительно улыбнулась, - мы охраняем свет и следуем заве…
-И в них сказано, что нужно убить всякого носителя магии? Если магия зло, то почему рождаются маги, колдуны и вампиры? Если Бог хочет, чтобы вся нечисть исчезла, почему действует через вас? Он всемогущ! Это же Бог! У него есть власть над всем живым. Над ангелами и людьми. Зачем он позволяет людям рождаться с тем, что вы называете проклятием и что стремитесь истребить? Зачем передает вам свою волю? Вы что – лучше? Вы умнее и сильнее бога?
-М…мы…- Стефания хватанула ртом воздух, но не нашла что сказать разумное, выкрикнула что-то, что первое пришло на язык. – Мы храним его волю!
-Я вижу, - согласился Бертран мрачно. – Все видят как храните. Но если вы служите свету, если вы все такие добродетельные, то почему люди вас боятся и презирают? Почему вы заставляете людей страдать? Во имя света? Во имя добродетели? Тьфу…
Бертран отвернулся от Стефании. Теперь в его глазах было презрение. Повозка снова двинулась, а Стефания – оглушённая, оскорблённая смотрела в спину какому-то деревенскому простецу, который унизил её. Он ничего не понимал, а смел судить дело Церкви! Он говорил с позиции человека…
И Стефании нечего было ему возразить. У неё кончились слова, можно было бы тыкать этому наглецу своим безупречным знанием сводов и правил, всех законов Церкви, заповедей и стихов из Священной Книги, но всё это не имело смысла. У этого человека было устоявшееся мировоззрение, в котором вся магическая нечисть стояла выше и была добродетельнее служителей церкви!
И сколько таких людей было на деле? Сколько их было – молчащих, презирающих церковников, что прибывали спасать людей? Стефании вспоминались все те случаи, когда люди молчали, наблюдая за расправой над той или иной тварью, вспоминались рассказы, когда люди прятали тех, против кого боролась церковь. Например, тот случай в Ноттингеме, когда местный шериф оказался оборотнем, и всё население Ноттингема вышло просить за его помилование, так он им полюбился, проявил такое служение своему городу!
Но он был оборотнем, и это означало, что он должен умереть. Почему люди этого не понимали?
У Стефании всё поплыло перед глазами. Она рывком отшвырнула ткань, которой её прикрыл Бертран.
-Ты чего? Обиделась? – он заметил это движение. – Ты чего? Я же не  от зла. Я только сказал…
-Останови.
Бертран покорился. В тоне её было что-то такое страшное и жуткое, что заставило его остановить свою тихую повозку. Без его помощи Стефания спрыгнула на землю.
-Да куда ты? – спросил Бертран несчастным голосом. – Не дури! Ну? Не заговорю больше, садись!
Но Стефания, не глядя на него больше, пошла в сторону от дороги в поросль мелкого кустарника.
-Вернись! – позвал Бертран, глядя в спину удаляющейся девушки. Она сутулилась, путалась в траве, но шла дальше, шла упрямо. Можно было бы её остановить и даже силком, наверное, усадить на телегу обратно, но Бертран не сделал этого. Что он о ней знал? Ничего. что сказал? По его мнению – пустяк. То, что все знают.
А у Стефании омертвело всё последнее, что оставалось ещё живым.
…Абрахам стоит у подножия широкой лестницы Цитадели и усиленно делает вид, что он здесь случайно, но всякий, понаблюдав за ним даже пару минут, понимает, в чём дело. Нельзя стоять, болтая о пустяках и постоянно коситься на лестницу. Очевидно – ты ждёшь кого-то.
Абрахам точно знает кого.
Она должна появиться с минуты на минуту. Та самая могучая сила безысходной любви, которая толкает людей на самые необдуманные, героические и глупые поступки, ведёт к страшному, и гораздо реже к славному финалу. Но Абрахам впервые во власти такой силы. Он молод, наивен и слаб среди сверстников-магов, пусть в последнее время и делает значительные успехи в боевой магии, заставляя хмуриться лучшего ученика и всеобщего любимца – Михаэля.
Михаэль даже задирать Абрахама теперь старается реже – боится схлопотать какой-нибудь порчи. Так, со свитой своих прихлебателей ещё пройдет, ковырнёт, а в ином – Абрахам пустое место. И его, Абрахама это устраивает. Можно чуть расслабиться, можно учиться с большим рвением, не отвлекаясь на подлости соучеников.
А ещё можно наблюдать за Айолой… пусть и ждать приходится её долго, но она такая, что у Абрахама захватывает дух. С хитринкой в глазах, лукавая, гибкая и ловкая в танце – она замечает легко влюбленность Абрахама, но не отталкивает его. Держит на расстоянии, играет, не позволяет отдалиться.
Но Абрахам ещё наивен. Он не умеет разглядеть этих сетей обольщения, этой лукавой игры и воспринимает каждую жалкую подачку в виде насмешливого взгляда или её улыбки за чистоту чувств. он живёт этим странным и радостным чувством. Именно это чувство заставляет его коситься на лестницу.
И она прерывает это томительное ожидание. Айола появляется на вершине лестницы. У Абрахама перехватывает дыхание, когда он смотрит на её шаги по ней – быстрые, ловки, но плавные. Она идёт, оглядывая залу, не тратя времени, замечает, конечно, Абрахама.
И, спустившись, вдруг…подходит к нему!
Глаза у Аойлы зелёные. Она почти классическая ведьма с этим лукавым взглядом, с копной чёрных волос, собранных по ложной скромности в косу.
-Привет! – она весела. Она кипит жизнью. У Абрахама пересыхает в горле. Айола прежде не здоровалась с ним на глазах у всех первой.
Тишина прокатывается по зале. Какой чёрт нашептал ей сделать это сегодня? Абрахам невольно улыбается – губы растягиваются в непривычном движении:
-Привет, Айола. Прекрасно выглядишь.
-Да? – она с сомнением оглядывает свой костюм. Он строгий, но Айола умело добавляет в него такие черты, которые делают его чуть мягче, индивидуальнее. Это не форма Цитадели, это что-то другое, принадлежащее только ей. Неуловимое. – А я и не заметила. Собиралась на скорую руку.
Айола лукавит. Она провертелась у зеркала девичьей комнатки с добрых четверть часа, чтобы добиться такого нарочито небрежного эффекта.
-Я по делу. Я тебя искала, - продолжает Айола, - хотела попросить, чтобы ты проверил мою работу по боевым. Я что-то напутала, похоже.
Она протягивает свёрток. Абрахам счастлив – для неё он готов на всё, а тут всего лишь его любимый предмет.
-Не замарайся, Айола! – Михаэль уже давно не может нарушить спокойствие Абрахама. У него просто уже не хватит фантазии! Ну что он ещё придумает? Окунание в ледяную бочку с водой было.