… libertate decembri utere
…Мне нравятся самолёты, их обтекаемая ускользающая форма, их свобода оказаться где угодно, унестись, гордо расправив крылья, в миры из ночных фантазий, к другим лицам, другим языкам, другим запахам. О, Фантазии – лубрикант психики, милостивый способ побега от грубой бесцеремонности мира, лучшее из убежищ для травмированных душ. Повседневная необходимость отринуть реальность любыми способами – это с лихостью закрученный квест, игра на грани виртуозности, почти религия современного человека. Если нет своих фантазий, то - чужие. Кстати, любопытно, что было бы, если бы Нео принял сразу обе таблетки, как делаем мы все каждый день? Хотя все мы, так или иначе, мчимся за белым кроликом.
Идеи, воплощенные в самолетах воодушевляют, знаменуя собой победу человека над природой, создавшей его бескрылым, силой фантазии, давней мечты, поднявшей его в воздух. Мы впитываем в себя опыт – свой, посторонний, переосмысливаем, действуем, рефлексируем, создаём и отбрасываем привычки, боремся с кем-то, с собой, с ними, спорим, ненавидим, любим, то себя, то их – так меняемся мы, homo sapiens, и так меняем мир.
Некоторые говорят, нужно жить в полном согласии с природой, не нарушая её законов, не меняя окружающую среду, не создавая ничего, что влияло бы на неё. Если бы человек не вошёл противоречие с природой и не изобрел способов навязать ей свою волю, то до сих пор жил бы в пещерах, среди скал и боялся бы своей тени. Миру, в целом, было бы, конечно, от этого лучше. Но человеку? Давно известно, что длительная стагнация, как правило, приводит к упадку. И если бы наш вид не развивался, его бы просто вытеснил иной, более перспективный, не склонный к самобичеванию и экологическим подростковым отповедям соплеменников. Имеют право на рефлексию лишь те, кто окончательно вытеснил конкурентов. В процессе борьбы не до рефлексий. В её итоге, конкурентов у человека на планете не осталось. Конечно, никто не отменял внутривидовую борьбу, но это явление иного порядка. Кстати, забавно, что если бы, мы происходили не от приматов, а, к примеру, от сов? Верно, рекомендации врачей выглядели бы весьма презабавно: больше дневного сна, чаще разминайте шею, поворачивая голову на 180 градусов, отвлекаясь от экранов, исключите из рациона всё серое.
Я, конечно, человек мятущейся мысли, поэтому иногда, основательно подумав, могу изменить своё мнение. Опять же, если размыслить и впрямь основательно, то перемена представления о разных вещах, концептуального видения – и есть основное условие прогресса. Могут ли создать что-то принципиально новое люди, фанатично цепляющиеся за консерваторские корни, за окаменелые парадигмы? Вселенная идёт по пути видоизменения, усложнения и усовершенствования систем, всё настойчивее адаптируя их под меняющиеся реалии – в этом суть эволюции. Не уничтожить себя, изгадив окружающую среду, задача, безусловно, важная, но уничтожить себя можно по-разному, в том числе, и регрессом. Тогда, весь вопрос в гармоничном взаимодействии с окружающими системами, с природой - это, для начала, определение допустимой меры влияния на неё и выбор оптимальных инструментов. Умеем ли мы это? Нет. Научимся ли? Возможно. Потому как, в конечном итоге, это тоже вопрос выживания вида. Но, отнюдь, не один из первых. Есть более насущные.
А пока, монструозное изобретение цивилизации, рассекающее разреженную атмосферу и оставляющее нарочито чудовищный углеродный след в темнеющем небе, уносило пару сотен не особо щепетильных граждан в миры ночных грёз.
Мне было уютно в кресле, спать не хотелось, хотя остальные пассажиры в салоне уже клевали носом. Хотелось читать. Что-то масштабное, мудрое, увлекательное. Хотелось откровения и проникновенного переплетения простоты и сложности, ощущения культурного феномена, нерукотворного чуда. Мы уже набрали высоту и теперь несколько часов будут наполнены только низким гудением двигателей и неповторимым сопрано Марии Каллас в наушниках. Пуччини всё же был гением, хоть и гением печали.
Я раскрыл давно и с досадой отложенные, но магнетически желанные «Опыты» Монтеня, и подумалось вдруг о том, что двигателем цивилизации была, во многом, нескромная навязчивая склонность людей записывать свои измышления и озарения, тиражируя наиболее удачные из них, сохраняя в веках. Графомания – как фактор прогресса человеческой цивилизации. Эта мысль позабавила меня. Стало интересно, обязателен ли он, если представить какую-нибудь другую цивилизацию, неземную. Может у неё, внезапно представленной, есть другой способ накопления и передачи данных? Например, генетический? Или телепатический концентрированный импульс и эйдетическая память?
Развлекаясь таким образом, я улыбался и сквозь прищуренные ресницы пробегал глазами по ничего не значащим сейчас строчкам. Мои мысли почему-то возобладали над увековеченной мудростью давно рассыпавшегося в прах старика, по-прежнему дотягивающегося из глубины времен до умов новых и новых поколений, овладевающего ими, в процессе интеллектуальной экспансии. Он имел эту возможность – печатное слово обессмертило его мысли. В отличие, например, от его идейного предшественника Эпикура, от которого в веках остались лишь немногочисленные и малообъемные труды. Спустя столетия, память о нём была извращена. Время ревниво, и мстит тем, кто претендует на безвременье, признавая единственным законным претендентом лишь себя.
Но что значит судьба личности, в сравнении с идеями, которые он оставил после себя? Так ли уж важна историческая точность его существования. Стоит ли превращать обыкновенное людское бытие в миф? Наверное, нет, но это регулярно практикуется человечеством. Сказание о том, сага об этих. Но вот не были ли искажены сами идеи древнего мыслителя? Каждый интерпретирует информацию, используя излюбленные фильтры, которые зачастую и не зависят от желаний их обладателя и являются лишь ненамеренно приобретёнными с течением жизни особенностями, искажающими истину.
Сон всё же сморил меня. Книга была крепко зажата в руках, словно она была единственной константой, за которую я держался в этом постоянно изменяющемся и изменяющем мире. Я проснулся от мягкого голоса капитана воздушного лайнера, билингвально объявляющего незадачливым клиентам, несущимся в морозном пространстве, со скоростью недостижимой более ни для чего живого, о предстоящем снижении и превращении их из небожителей обратно, в слабосильных, но головастых представителей земной фауны.
Я выглянул в иллюминатор. Заснеженные вершины гор на рассвете, хмурая свита, спящего в кольце облаков, огненного монарха – вулкана, потрясли бы любого, даже с зачатками эстетического восприятия реальности. И море… Видимо, чувство прекрасного – качество жизненно необходимое для каждого человека, непременное условие выживания вида.
Я постарался отвлечься от нескончаемого потока мыслей. Предстояло заселение в коттедж, тёплый душ, осмотр на месте…
…consultores pessimi
…Бар был небольшим и уютным. Звуки смягчались, отражаясь от его обшитых тёмным дубом, многое за долгие годы слышавших, стен. Интерьер здесь никогда не менялся и хозяева заведения этим чрезвычайно гордились, почитая уже винтажный дизайн за добродетель и залог преданности месту посетителей.
Подошёл человек, одетый во всё темное и, немного согнувшись, даже не пытался поймать взгляд, сохраняя каменное выражение лица, и лишь по волшебному появлению в его руке блокнота, можно было распознать его вполне миролюбивые намерения. Не мешает присмотреться, возможно, человек вам не кланяется, а пригибаясь, готовится атаковать. Почему здесь всегда такие высокомерные официанты? Неужели тоже политика заведения или они считают, что находясь на вершине мира, имеют право?
Бар почти заполнился. Я огляделся. В основном меня окружала позолоченная молодёжь, но вела себя на удивление смирно. Слева сидела очаровательная молодая женщина, и при взгляде на её лицо, сразу повеяло призрачными картинами восточных дворцов, послышались напевные призывы муэдзинов, на коже почудилось жгучее касание полуденного солнца, и обещающе манил запах заморских пряностей. В общем, весь сонм европейских стереотипов о сказочном Востоке обрушился на практически все органы моих чувств, кроме осязания – самого надёжного, но вечно толкущегося в конце очереди. Она была младше меня лет на пятнадцать, но это не смущало, не здесь и не сейчас.
Исповедуя в личной философии одну из вариаций гедонизма, я к своим годам, осознавал, что не хочу с возрастом становиться геронтофилом, и идеи палисандрии мне совершенно не близки. Другое дело, конечно, состариться с любимым человеком. Но, за отсутствием такового, я не испытывал aequilibrium indifferentiae, однозначно склоняясь к логике предпочтения возможного последующего сожаления, нежели неосуществления желания. Такова была моя природа, а противостояние ей чревато внутренними конфликтами и соматическими проблемами.
Женщина неспешно обменивалась еле слышными мне фразами с двумя собеседниками, являющими собой диаметрально противоположные типы формы и личностного содержания. Банально пришли в голову Давид и Голиаф, но спустя несколько минут сделались Дон Кихотом и Санчо Панса, учитывая значительную долговязость первого и брюшко последнего. Причём тощий и унылый сохранял изредка нарушаемое молчание, словно был в раздумьях – не принять ли какой-нибудь обет на досуге, а упитанный и жизнерадостный – громогласно разглагольствовал самым нескромным образом, видимо, уже растворив в своём компактном организме изрядное количество горячительного:
- … и лишь предвиденье отличает мудрых от умных, великих от способных, эгоистов от альтруистов, – смакуя эту мысль, он удовлетворённо кивнул сам себе и хмыкнул.
Я отвлёкся – ко мне за столик подсел высокий благообразный, но несколько полноватый мужчина с седой тщательно уложенной шевелюрой и округлыми замедленными движениями несуразно длинных конечностей. Других свободных мест в баре не оставалось. Он внимательно меня разглядывал своими детскими голубыми глазами, опушенными густыми черными ресницами. Я несколько напрягся, пытаясь определить причину такого странного поведения. Уж слишком пристален был его взгляд, а правильное определение чужих мотивов – ключ к выбору политики и будущему отношений. Расстёгнутый на две пуговицы ворот его несвежей мятой сорочки выдавал в нём человека, не придающего внешним атрибутам особенного значения, во всяком случае, в отношении своего внешнего облика, а, следовательно, не обладавшего излишними предубеждениями. Правда, это входило в некий диссонанс с идеальностью причёски. Ну да противоречия есть сама суть человека, было бы так скучно без них. Взгляд его сосредоточенный, но мягкий, и даже