You know what I like about people? They stack so well.
Francis Underwood. House of Cards.
1.
Вам кажется, что вы видели многое и уже мало что вас может по-настоящему удивить? А как вам, к примеру, человек, исчезнувший в мгновение ока, прямо посреди полной народа улицы? Он не провалился в колодец, не завернул внезапно за угол дома, важно подбоченившегося широко расставленными острыми постмодернистскими локтями. Он не упал в раскрытый по недосмотру люк, и не спрятался от настырных преследователей – только что был здесь, у всех на виду – и вот, ни следа, ни дуновения ветерка, ни вспышки, ни даже какого-нибудь заметного звука, и можно даже не упоминать о неприличных междометиях, обычно сопровождающих подобного рода неожиданности. Он просто дематериализовался, как сказали бы физики, крайне удивившись, тому, что сказали, а главное, слову «просто», поставленному рядом в таком сочетании – или испарился, как сказали бы обыватели, к коим мы скромно, но смело, можем причислить и себя, если, конечно, не являемся, совершенно случайно, физиками (хотя, если вы отчего-то не в духе, то можно, конечно, и не выбирать вовсе – мало ли кто может сначала не быть физиком, а потом по недомыслию или неведению им стать).
Итак, в то первомайское воскресное утро 20.. года, в городе Н., в аккурат, на пересечении всеобычных центральных отечественных улиц Ульянова и Мордехая Леви (хотя в жизни эти персонажи не пересекались, по крайней мере, так нарочито перпендикулярно), заполненных, по случаю хорошей солнечной погоды, потоками людей и туристов, пропал гражданин. Был он, до того как пропал, наружности неприметной, но, благодаря всё той же ясной погоде (в этом году не прошло и двух месяцев с начала весны, как она началась), запримечен всеми мог быть вполне. Во всяком случае, так утверждали потом свидетели этого происшествия, каковые могли ими считаться или же не считаться – в зависимости от точки зрения о бытности происшествия. К сожалению, зависимость от этой точки зрения рождала принципиальный вопрос, а именно – исчезал ли упомянутый гражданин у всех на глазах, не будучи к этому ничем и никем к этому спровоцированным? Или это событие нужно было признать и не событием вовсе и, тем паче, не происшествием, а очень даже ординарным случаем невнимательности, неправильного толкования, ну, или, на крайний случай, массовой галлюцинации так называемых (нужно же их как-то назвать, хотя поставленный вопрос, казалось, вопреки логике, именно это и ставил под сомнение) свидетелей? Почему-то получалось два вопроса, хотя подразумевался вроде бы один. Это также озадачивало порядкоохранителей, к которым незамедлительно обратились бдительные (а как выяснилось по ходу дела, не такие уж и бдительные) представительные граждане, окружавшие, точнее, окружившие было (но не тут-то было), предположительно исчезнувшего совершенно из себя непредставительного неизвестного.
В нерешительных попытках установления внешнего вида так некстати утерянного из виду гражданина, наблюдалась такая несогласованность и ненаблюдательность, что впору было решительно засомневаться в его изначальном существовании, или хотя бы присутствии его в указанной судьбоносной точке скрещенья эдак неприятно материалистически прозванных улиц, которые одним наименованием своим наталкивали на мысль о мистификации, хотя многие настаивали на акции как раз вполне себе мистической.
К концу сбора свидетельских показаний никто уже не мог показать даже место, которое столь спешно покинул невзрачный гражданин, и вообще, все опрошенные сходились только в одном – он был мужчиной. После установления хотя бы этого факта всем стало отчего-то неловко, но, одновременно, и полегчало – один факт всё-таки был установлен, а они, факты, как известно, вещь упрямая, хоть зачастую и бестолковая. Для установления других фактов, упрямства и памяти не хватало, а предположения за факты сойти никак не могли, при всём желании их предполагателей, и нежелании тех, кому их предстояло проверять.
Ещё тридцать минут ушло на формальности, все координаты были зафиксированы, все данные истребованы, все мнения выслушаны, степень мнительности каждого определена. Лёгкое ошеломление блюстителей правопорядка их оставило, и их стало меньше, а порядка больше, но не слишком – право, не каждодневный всё же случай – любопытство, по-прежнему, присутствовало. Здесь можно было бы остановиться, и сделать вывод, что любопытство – не есть следствие ошеломления, но мы не станем, потому, как повествованию это ничего не прибавит, а количество строчек для чтения увеличит, да и следствие затянет.
В весеннем прохладном воздухе разливался мелодичный колокольный перезвон – на пологом холме возвышалась надо всем (кроме, разумеется, изваянного в приступе неомодернизма торгового центра), старая церковь, что было особенно символично в этом перекрестье прицела марксизма-ленинизма. Может Бог принял этого несчастного за безбожника и (как бы ни хотелось, не будем уподобляться физикам) испарил его? Слабая надежда была возложена на видеооборудование, установленное на фасадах магазинов. Теперь сотрудникам компетентных организаций предстоял изнурительный забег по местам бойкой реализации капиталистических ценностей, причём предполагалось это мероприятие даже не с возвышенной целью их защиты, а лишь в попытке установить загадочное произошедшее, а может и не установить не произошедшее. Забавно, наверное, было бы почитать соответствующий протокол об этом – не о забеге, конечно – о происшествии. Мол, так и так, был – и нету, незнамо куда девался. В итоге: ряд нелепых версий, и раз уж очевидно, что такой ряд из нелепостей обладать признаками сходимости ну никак не может, то любому ясно, что он расходящийся, на все четыре стороны (и даже на шесть, если уж дать себе труд вдуматься).
Ощущая себя всё более глупо, они (имеются ввиду блюстители, всего целым числом в три недовольные и раздраженные единицы) всё более воинственно поглядывали на окруживших их, и требующих действий невыносимо сознательных граждан. Необходимо было что-то предпринимать, а, даже без требований, не очень-то и хотелось. Воскресное утро не располагало к бессмысленной суете, а располагало оно, напротив, к душистому кофе, мягкой булочке и философии дзен.
Даже если этот субъект куда-то и вправду пропал, то где, и главное, как его теперь искать? Да и надо ли? По закону он имеет право пребывать там, где ему вздумается. Вот, предположим, ему и вздумалось. А закона, запрещающего чистым перед ним гражданам исчезать посреди улицы, как ни крути, нет. Появляться вот у нас не везде можно, а исчезать – сколько и откуда заблагорассудится, и даже любым предпочитаемым способом. Никто вам этого запретить не может. Можно даже без предупреждения, по-английски, и при этом никто вас невежей не сочтёт (кроме паспортного стола и, конечно, близких), а если и сочтёт , то сам феномен вашего скоропостижного исчезновения послужит оправданием оного, в силу того, что невежам обыкновенно рекомендуют провалиться на том же месте. Впрочем, был ли невежей наш персонаж (ибо знакомство наше ещё, что ни на есть, поверхностное) мы пока не знаем, но, само собой, вскоре выясним.
В отличие от не по погоде вспотевших чиновников и раскрасневшихся, напирающих на них своими животами и авторитетными мнениями, свидетелей (хорошо, хоть среди них не имелось ни одного туриста – а то, лови их потом), всех вместе пребывающих (да так и пребудущих далее) в неведении, мы, воспользовавшись хитростями повествования, можем последовать за столь безответственно, и как-то даже нагло, с вызовом обществу, пропавшим гражданином (ну пропал бы где-нибудь в безлюдном месте – да и пусть его, так нет же, всем себя сначала продемонстрировал, позёр). И, поскольку, возможность такая у нас есть, не преминем же ею воспользоваться, оставив предыдущее место действия, ибо ничего занятного там уже не случится, за исключением, конечно, составления всяческого рода документов, содержание которых оставим на волю вашей фантазии и чувства юмора. Если вы, переместившись за этим неблагонадёжным (а как может считаться благонадёжным тот, кто совершенно не желает отвечать за своё наличие или отсутствие в конкретной точке пространства-времени?) субъектом, тоже боитесь пропасть из виду, и прослыть неблагонадёжным, то не стоит, ваша видимость (а уж тем паче, репутация) не подвергается ни малейшему риску, при этом вы совершенно точно не испаритесь, ну, или если вы отчего-то не в духе – не дематериализуетесь.
Он, пропавший, как уже можно было бы догадаться (но не домыслить), совершенно не хотел становиться причиной воспоследовавшего за его пропажей переполоха и не имел к этому умысла, за исключением выбора (вполне, впрочем, случайного; а если выбор случаен, то может ли идти речь о провидении? – Да, да, свобода воли, угомонись уже, Эразм) своей траектории и достижения определенного положения в системе мировых координат. То есть, не в пример неинформированным лицам, мы теперь знаем, что исчезновение и вправду состоялось, хоть и без малейшего на то ведома или желания, а скорее, к удивлению уже многократно как только не упомянутого имярека. И, тем не менее, он, а он, действительно, был не только гражданином, но и мужчиной (в этом свидетели оказались на удивление правы – не всегда в наше время можно произносить такие утверждения с полной уверенностью, да ещё и под запись, удостоверенную личной подписью – мало ли что?), достигнув этой точки, совершенно неожиданно для себя, переместился.
Здесь, наверное, необходимо пояснить, что постоянно употребляемое, к месту и не к месту, местоимение «мы» – это тандем взаимодействия автор плюс читатель, а не в коем случае не монаршая особа или человек, страдающий раздвоением личности (как вы могли уже было усмехнуться) или, например, комплексная личность, которую представляет собой рой из системно связанных примитивных существ, обладающая коллективным сознанием (о чём вы вряд ли подумали, разве что вы… нет, на этот раз не физик, а биолог), ну или какая-нибудь нейросеть (о чём сейчас рассуждают все, кому не лень, но отчего-то лень об этом рассуждать).
Осознание произошедшего заняло гораздо больше времени, чем перемещение, что, в общем-то, очевидно, потому как выше было указано (было-было, просто вы невнимательно читали), что собственно перемещение случилось мгновенно. А известно, что мгновение, само по себе – ну никак не больше планковского времени, но вот, что не меньше – ещё предстоит доказать тоже уже многажды упомянутым физикам. Господа учёные, теоретическая физика вообще намерена двигаться хоть куда-нибудь?.. Вот как, к примеру, объяснить мгновенный переход в пространстве-времени нашего героя? Не мостом же Эйнштейна-Розена внезапно возникшей микрочервоточины? М-даа…Шварцшильда на вас нет!.. Ладно. Отнесёмся к этому как к крику души, и позволим нашему герою ошеломлённо осмотреться.
Снова 1..
Первого взгляда вокруг оказалось недостаточно, чтобы определиться – куда же он, пропав, попал. Сказать можно было лишь, что это было совершенно иное место, чем пункт выбытия, и что
