Если мы с этим согласимся, то, наверное, нам следует рассмотреть те зависимости, из которых мы можем выбирать, и которые для нас предпочтительны, а возможно, и естественны? Например, свобода выбора некоторых зависимостей ограничены рамками нравственности.
Как вы помните, в том же рассказе:
«Муж, Иван Степанович Кобылин, чей ежик, на шум является. Здоровый такой мужчина, пузатый даже, но, в свою очередь, нервный.
Так является этот Иван Степаныч и говорит:
- Я, говорит, ну ровно слон работаю за тридцать два рубли с копейками в кооперации, улыбаюсь, говорит, покупателям и колбасу им отвешиваю, и из этого на трудовые гроши ежики себе покупаю, и нипочем, то есть, не разрешу постороннему чужому персоналу этими ежиками воспользоваться».
Вот, и скажите, будет ли правильным и приличным забрать у Ивана Степаныча его ежик силой?
Но кто придумал эти рамки нравственности? Откуда они взялись? И быть может, ваша свобода именно в том и состоит, что вы свободны от этих условностей, придуманных обществом для ограничения ваших сокровенных желаний?
Разумеется, философы не могли упустить столь горячую тему зависимостей человека, и в этой связи интересными представляются размышления основоположника немецкой классической философии Эммануила Канта.
2.
Широко известно, что Канта более всего удивляло звездное небо и нравственный закон внутри человека.
Стоит заметить, что порядок, царящий на небесах, очаровывал не одного Канта. Практически все философы до него полагали, что небесные светила строго подчиняются какой-то разумной силе, которая создала Вселенную и земную природу и содержит все это хозяйство в образцовой гармонии.
Правда, Кант допускал, что автором космического порядка, не обязательно должен быть Бог. Им может быть некий теоретический разум или даже некий Мировой закон, которому подчиняются все объекты во Вселенной. В связи с этим каждый природный объект, по мнению Канта, ведет чуть ли не двойную жизнь. Так, какое-нибудь дерево для наблюдающего субъекта просто дерево, но в то же время оно содержит в себе некую таинственную силу, которая руководит жизнью всякого сущего. Этот эффект Кант назвал «вещь в себе». И тут напрашивается вопрос, есть ли подобная сила в человеке, наделенном свободой воли?
Однако насчет свободы воли человека имеются некоторые сомнения. Так ли уж на самом деле свободен человек в своих волеизъявлениях? Ведь его одолевают страхи, соблазны, заботы, вожделения, пороки, в числе которых лень, зависть и прочие смертные грехи. Все эти хозяева судьбы индивида, по мнению Канта, является следствием желаний человека. И именно исполнение желаний кажется человеку настоящей свободой. На самом же деле человек является пленником, заложником и даже жертвой своих желаний. Похоже, Кант был знаком с высказыванием Б.Спинозы, изрекшего: «Человек, думающий, что он свободен, подобен брошенному камню, который думает, что он летит».
Между тем, практически у каждого человека есть представление о красоте, о любви и о высшем существе, Боге. Благодаря этому, человек способен видеть негативные стороны жизни, отрицательные поступки и свойства личности, осознавать их, давать им оценку и названия: «тот подлец, этот негодяй, тот жадный, а этот хам, поскольку хватает чужой ершик». Но это означает, что в самом человеке имеется естественное представление об идеальном образе личности, некое нравственное начало, то, что Кант назвал «нравственным законом».
Кант догадывался, что подлинное естество человека, роднящее его с природой, как раз и позволяет понимать прекрасное. Он полагал, что если это естество освободить от насущных, практических задач, то это и сделает человека подлинно свободным. Поэтому Кант предлагает искать пути освобождения человека через нравственное очищение, через «категорический императив», то есть, через знание истины о сущности человека и путем волевых усилий по преодолению зависимости от тлетворных вожделений. Это, по мнению Канта должно приводить человека к той свободе, которая отличается от вседозволенности.
Как известно, большинство философов стремятся и умеют говорить сложно о простых вещах. Очевидно, они полагают, будто чем больше и непонятнее они скажут, тем будут более убедительны. Кант, пожалуй, мог бы послужить образцом таких философов. Но, если очистить учение Канта от шелухи многосложных рассуждений, то выяснится, что ничего особенно нового он не открыл. Про «вещь в себе» знали еще древние греки. Этой субстанцией у них был «нус», то есть, некий разум, который, по мнению древних мудрецов, все создает, всем заведует и во всем содержится. Что же касается освобождения от желаний, то к этому призывал еще Будда, проживавший за тысячу лет до Канта. Да и христианская мораль мало чем отличается от «категорического императива».
Конечно, субъективный идеализм Канта выглядит более научным, нежели вероучения и догадки древних мудрецов. Но по существу оно столь же смутно и вызывает множество вопросов.
Например, неясно, что это за нравственный закон? Откуда он взялся? Каким образом он воздействует на вещи, и в каком виде он присутствует в вещах? Как он формулируется? Сам императив «Поступай так, как хотел бы, чтобы поступали по отношению к тебе» — не выглядит всемирным законом. И откуда берется пресловутая злонамеренная воля, которая порождает пагубные желания? И почему это человек ушел от естественной свободы и предпочитает жить в рабстве у своих чаяний и заблуждений?
Словом вопросов к Канту возникает множество. И дать на них ответы вряд ли помогут даже «Хроники Акаши». Благо, у нас есть наша «креативная философия», которая позволяет упростить учение Канта примерно так же, как упрощают арабские цифры вычисления с помощью римских математических знаков.
3.
Если представить идеи Канта в виде кальки с контурами его воззрений и наложить эту кальку на карту представлений «Креативной философии», то удается не только прояснить и исправить очертания некоторых идей философа, но и заполнить пустоты объектами, отсутствующими на кальке его учения.
Благодаря такому приему, в частности выясняется, что у нас нет принципиальных возражений против догадки Канта о существовании в природе некоего нравственного закона и «вещи в себе». Правда, по нашему мнению, закон этот представляет собой систему творческих принципов, которыми наделена созидательная энергия Вселенной. В число этих принципов входит «принцип преодоления», «принцип новизны», «принцип преемственности», и прочие. Основным же из «креативных принципов» является «принцип дополнительности», который легко трансформируется в принцип сопереживания, эмпатию, любовь. Вот, откуда у Канта догадка о существовании «категорического императива»: «поступай так…». Собственно, весь моральный императив — всего лишь частный случай «принципа любви».
«Креативные принципы» проявляются уже в первом творческом акте Вселенной, когда энергия, разделившись в самой себе, произвела первый атом. Очевидно, он представлял собой спиральное завихрение энергии в некий ее сгусток. Согласно принципу новизны, преодоления и дополнительности полученная материя должна обладать несколько другими свойствами, чем энергия, иначе в процессе разделения энергии в себе нет никакого смысла.
Вихревая модель атома подсказывает наличие в нем центростремительных сил, направленных на самоликвидацию атома. Но самоликвидации материи препятствует энергия, которая образует центробежные силы в атоме и вынуждает материю к развитию согласно «творческим принципам».
Таким образом, материя и энергия несоизмеримы, но связаны «принципом дополнительности», где энергия не может отрицать материю, а материя наоборот, тяготеет к отрицанию энергии и подчиняется законом диалектики, основным из которых является закон «отрицание отрицания».
Увы, нас не устроила модель исходного космогенеза китайской философии в виде двух запятых. Нет, вовсе не потому, что мы не смогли разобраться, которая из них Инь, а которая Ян. Просто эта устаревшая схема никак не объясняет взаимоотношение сторон, связанных «принципом дополнительности».
Математической моделью взаимодействия энергии и материи в «креативной философии» служит тригонометрический треугольник, вписанный в круг жизни таким образом, что его гипотенуза является радиусом. Если через эту гипотенузу мы обозначим энергию, то вертикальный катет будет отображать созидательную роль материи. Этот катет образует прямой угол с горизонтальным катетом, который расположен на линии диаметра круга и показывает величину отрицания энергии материей. Чем больше угол между гипотенузой и горизонтальным катетом (градус наклона гипотенузы), тем меньше отрезок, показывающий отрицание энергии материей, и наоборот.
Будучи в основе космогенеза, «Принцип дополнительности» распространяется на все уровни взаимодействия энергии и материи. В частности мы встречаем его во взаимодействии разума человека и мышления.
«Чистый разум», то есть, лишенный сознания и мышления, находится в гармонии с природой, а по мнению многих уеных даже детерминирован ею, и в своем творчестве не нуждается в аналитических и вычислительных способностях интеллекта. Конечно, нам трудно представить, будто энергия мыслит. Но тут на нашей стороне сам Энштейн, заявивший: «Бог не мыслит. Он синтезирует». Вот и нам легче представить, что энергия лишь создает и выстраивает гармонию согласно своим «креативным принципам». Все негармоничное самоуничтожается. То есть, мы сводим суть разума к творчеству, среди принципов которого имеется «принцип целесообразности». Целью же творчества, как известно, является красота.
Для тех, кому непонятно, какое творчество возможно без участия интеллекта, приведем пару простейших примеров. Как известно, основных цветов существует три: Красный, голубой и желтый. Но из этих трех при смешивании получается более 1000 разных цветов и оттенков. Вот и скажите, нужен ли интеллект для изобретения такой палитры красок.
[justify] То же и ветер. Он возникает в результате неравномерного распределения атмосферного давления. То есть, здесь частное выводится из общего, также как значение слова в сочинении. Мы ведь не вычисляет, какое нужно написать слово. Нужное слово следует из контекста. Правда, мы иногда его подбираем, но и в этом случае оно должно быть созвучным строю произведения. Кстати, это вполне согласуется с системой креативных принципов энергии, в ряду которых мы встречаем «принцип движения от сложного к простому». Как видите, этот принцип заметно отличается от диалектического закона развития от «простого к
Из чего следует такой вывод?
Это голословное утверждение ни о чем.