Но возможен и роман про символическую любовь. Символическая любовь – это любовь не в собственном, а в чужом виде. В символическом романе любовь выдается за нечто иное или нечто другое выдается за любовь? Да, в романтическом романе, произведении описывается любовь как любовь, как нечто идеальное в отношениях между людьми, между любовными существами, которые могут быть не только людьми, но и животными, если речь идет о животной сказке, или инопланетянами, если имеется в виду фантастический роман, или ангелами, включая и демонов, в случае романа-притчи.
Но притча уже говорит сама за себя, за то, что предмет описания носит не буквальный, а символический или аллегорический характер, если речь идет о басне. В любом случае, если роман не реалистический, не романтический и не натуралистический, то он является аллегорическим или символическим. Аллегория имеет место в романе для сравнения, которое усиливает эффект отражения романом того, что случилось. Причем не важно где случилось: в мире или в сознании романиста.
Если же внимание в романе обращается не на место, а на время и оно становится предметом описания, то роман является историческим. Будущее как предмет описания делает роман утопическим, ибо будущему еще нет места в истории. Если же роман написан, так сказать, «на злобу дня, то он является публицистическим.
Но для чего нужен символ, тем более, если он носит определяющий характер в нем? Символ нужен для превращения, для отвлечения внимания читателя от быта, от повседневности и привлечения его к тому, что скрыто за буквой реальности, за наружностью вещей, за исторической (хронологической) канвой событий и является сущностью описуемого. Ка правило, предмет символического описания не является наглядным, видимым; он невидим и, может быть, даже не познаваем.
Поэтому символический роман зачастую принимает вид мистического романа. Предметом изображения такого романа является то, что скрыто от глаз читателя, а порой и самого романиста, автора. Это изнанка романа, его закраина, которая остается «за кадром» описания, отражения. Такой таинственный роман оказывает магическое воз-действие на читателя. Он действует на его нервы, пугает и отталкивает его от себя, ибо чтение его вызывает у читателя страх за себя.
Если же роман вызывает страх за героя, то роман приобретает мифологический характер. Устрашая читателя, он облегчает его душу, вызывает в ней катарсис, преображает читателя посредством сострадания без вины виноватому герою.
Тот роман, который вызывает животный страх у читателя, угрожает его физическому существованию, является романом ужаса, так сказать, «готическим романом», романом таких тайн, которые могут «заживо похоронить» его в башне, в подземелье, в аду.
Таким образом, символический роман, рассказывая одно, имеет в вид другое, которое он маскирует под сказанное.
Но есть и другой случай, когда автор романа не маскирует реальность, а симулирует ее, прикидывается ею. Злая симуляция изображаемого превращает роман в гротескный, сатирический. Если симуляция несет добро, то роман симуляции становится юмористическим. Ближе всего из романов симуляции к символическому роману тот, который подтрунивает над реальностью, над тем, что отражается письмом, что описывается. Такой роман показывает в ином, порой в прямо противоположном свете то, что представляет вниманию читателя. Это иронический роман. Мне ближе по характеру как раз такой роман.
Как же в ироническом романе изображается любовь? Она изображается в символическом виде, шиворот-навыворот. Показывает изнанку любви, чтобы акцентировать внимание читателя на том, что скрывается в любви, что люди прячут друг от друга, от самих себя. Что же они прячут в любви? Они прячут за желаниями свою жалость. Чем же они прячут жалость? Тем, что делают ее жалкой, отделываясь от нее словами, что «жалость унижает человека». Мистический роман ироничен по отношению к реальности, к быту. Его мистика, таинственность, загадочность связана с тем, что автор такого романа употребляет обычные слова в необычном значении и придает им духовный, а не буквальный смысл. Дело не в том, что мистический роман не дружит со здравым смыслом. В нем есть смысл и это смысл не бессмыслицы, напротив, самого смысла, сугубого смысла, одного смысла в чистом виде, то есть, в таком виде, какой невозможно описать словами. Это и есть явление неописуемой красоты, явление идеала, доступного только в качестве идеи для ума, для мысли. Такой мистический и магический роман есть роман идей. Он - гений чистой красоты, которую «ни словами сказать, ни пером описать». Чистая сказка, роман-сказка.
Парадоксально, но мистический роман про идеальную любовь как любовь к идеалу, который ни словами сказать, ни пером описать» может существовать только на словах, лишь символически. Являясь изображением воображения, он становится символом, далеким от повседневной реальности. Его нельзя найти в настоящем. Вот поэтому его начинают искать либо в прошлом, либо в будущем. Где же есть место для того, что является предметом символического, невидимого и непознанного, а, может быть, и непознаваемого, описания, отображения? Оно всегда есть в вечном настоящем. Именно его мы ищем в прошлом как то, прошлое, которое еще не прошло, и в будущем, которое уже наступило, но так и не показалось. Куда же оно пропало? Оно кануло в Лету, забылось, так и не стало нашим настоящим, нами. Оно обитало и обитает с нами, но не в нас, ибо не оно в нас, а мы в нем. Оно присутствует в нас не прямо, а иносказательно, символическим образом, в превращенном виде. О нем можно говорить, но оно всегда будет избегать жестких (предметных) дефиниций (денотаций), ускользать от «крепких выражений» как духовный смысл.
Подчеркну, как духовный смысл, как цель в виде идеи, а не субъективное намерение (интенция) в виде личной точки зрения, естественной установки, и не средство (десигнация, субсистенция) в виде понятия, а также не объективное содержание (консистенция) в виде предметного значения. Это смысл есть не «что» и ни «чем» изображается, а «как» изображается, описывается романом. И в этом «как» важнее всего для чего, ради чего делается, сочиняется и пишется роман. В чистом, идеальном искусстве роман пишется для самого романа, так как последний является одновременно и автором, и произведением, читателем. Он сам пишет себя в себе для себя, используя автора и читателя в качестве действующих в нем героев. Такой роман есть «живое дело», «живое слово» романиста.
Чтобы сделать свое дело, автору необходимо представить так свое творение, чтобы читатель дочитал его роман. Но этой случится только в том случае, если читателю есть место в романе автора. Поэтому роман должен быть дописан до того места, до которого дойдет читатель. Дойдет ли до читателя смысл романа, если он не дочитает его до конца? Если роман правильно написан, то только в конце своего повествования он откроет глаза читателю на то, чему же посвящен. Посвящая читателя в тайну своего происхождения, роман намекает, водит читателя по сюжету, обещая открыть ее в самом конце. Но и там оставляет его «с носом», предлагая тому самому включиться в работу и дописать себя. Так чтение может обратиться в сочинение, а сочинение в чтение. Читая, читатель пишет сам, участвует в письме своими глазами и ушами, пока дело не доходит до рук и до
Духовный смысл романа, на котором он стоит, держится как дом на фундаменте, закладывается в основание его несущей конструкции в виде идеи. Он есть центр структуры, который равномерно распределен (дистрибутирован) по всем его элементам так, чтобы они составляли единое целое. Сюжет романа есть живая связь между элементами структуры романа. Фабула есть красная линия (нить Ариадны) повествования, которая ведет по сюжету романа, как по лабиринту, читателя, вроде Тесея, чтобы он рано или поздно за поворотом лабиринта (перипетией романа) встретился, наконец, с автором в виде Минотавра и победил его как со-автор.
Теперь понятно, любезный читатель, что духовный смысл романа заключается в том, чтобы роман стал для тебя своего рода испытанием на возможность понимания другого (автора) как само-понимания, творения себя. Таким является не только «роман воспитания», но и любой роман в той мере, в какой он есть роман – повествование о любви к самому себе. Тот, кто любит и понимает себя, способен любить и принять другого в самом себе, а не только уважать его на расстоянии. Здесь не может идти и речи о том, что автор есть воспитатель, учитель, а читатель - ученик. Роман не урок. Но из него может извлечь урок читатель, став учителем для самого себя. Это будет урок и для автора как ученика. Таким путем автор и читатель меняются местами. Автор учится у самого себя продолжая дальше писать. Читатель же дает новую жизнь сочинению автора, который живет своим творением в сознании читателя.
Глава десятая. Письмо и познание
Одной из задач, которые перед собой ставит автор романа, является не развлечение читателя, но его познание. Конечно, роман пишется и для того, чтобы развлечь читателя, отвлечь его от тягот и забот обычной и скучной жизни.
С другой стороны, эта жизнь просто не дает времени заскучать, настолько она тяжелая и трудная. Часто она утомляет обывателя. И тут ему под руку попадает занимательная история, которая имеет все шансы его развеселить, если грамотно (технично) и умело (искусно) сочинена, написана. Роман есть такая история, такое сочинение. Того, что там написано, никогда не было в жизни. Это факт. На то он и роман. Но чтобы от него была хотя бы какая-то польза, а не только развлечение, роману следует быть правдоподобным. Вот эта правдоподобность, то, что его можно сравнить с реальностью, как, например, идеал с натурой, делает его полезным в познавательном смысле. Посредством такого правдоподобного, а не просто придуманного, романа можно изучать саму действительность, отличая от него. На контрасте с романом реальность выглядит вполне очевидной. Но для этого роман должен быть, как минимум, романтическим, иначе обыденность, проза жизни, ее привычная, обычная, ритуальная сторона утратит свою рельефность ввиду своей ожидаемой повторимости, вторичности без надежды на некоторую необычность, на чудо.
Выходит, что роман, с одной стороны, должен быть правдоподобным. Но, с другой, уже противоположной стороны, он должен быть в своем роде, романтическим. К тому же ему следует быть символическим, чтобы своей загадочностью, непонятностью вызвать у читателя интерес разгадать его. Но эта запутанность романа, которая проявляется в неожиданных перипетиях сюжета и сложности, амбивалентности характеров героев, должна легко распутываться одним усилием внимания читателя, иначе он утомится и отложит чтение на неопределенный срок, пока вновь не проникнется таинственностью описанного и, главное, не забудет о том, что сие чтение ему не по зубам. Ни в коем случае нельзя показывать в лоб читателю
