Андрея вернул к действительности болезненный толчок в бок и шёпот Петровича в самое ухо: «Отвечай! Ты чего сидишь?! Тебя спрашивают!». Андрей тряхнул головой и машинально встал. Для всех окружающих он вставал со стула, а на самом деле он выбирался, выкарабкивался, вырывал себя из своих мыслей, которые последнее время заслоняли от него действительность, как сейчас, на очередном итоговом совещании. Хотя зачем ему вставать? Есть Петрович, начальник подстанции, к нему и все вопросы. При чём тут он, старший электромеханик? Обычно всегда так и было. Но в этот раз Андрей увидел, что Примчук из президиума смотрит на него и наконец услышал его голос.
Это был голос не того тощего студента Саньки, что десять лет назад пришёл к ним на подстанцию и всё лето косил траву и белил фундаменты. Теперь это был голос Александра Фёдоровича, начальника конторы и грозного руководителя. Он успел стать таковым, не успев стать специалистом, хоть сколько-нибудь разбирающимся в том оборудовании, за работу которого он теперь спрашивает со своих подчинённых. Да ему это и не надо было с самого начала, когда он пришёл к ним во времена полного запрета приёма на работу, и потом, когда никто бы не смог получить за такой стаж работы такую должность. Одни ходят на работу работать, а других приводят туда делать карьеру.
Отсутствие опыта и знаний Александр Фёдорович с лихвой восполнял строгостью и наказаниями виновных, отыскание которых было его главным занятием в рабочее и нерабочее время. Именно отыскать виновных, а не установить причину аварии или неисправности, ведь, чтобы установить причину аварии, надо хоть в чём-то разбираться, а с виновными всё было проще.
- Андрей Иванович, мы Вам тут не мешаем? – услышал Андрей. - Сидим, болтаем, а Вы задумались и не слышите, что к Вам обращаются, - Примчук как обычно говорил медленно, не спеша, словно каждый раз одаривал подчинённых золотыми зёрнами своих мыслей. Андрей, как никто, знал, что за этими словами и надутыми щеками скрывается одна пустота.
- Я всё слышал, - ответил Андрей, не собираясь оправдываться. Примчук не признавал никаких оправданий. Чем больше оправдывались и пытались объяснить ситуацию в надежде устранить причины проблемы на будущее, тем больше Примчук «долбил» таких говорунов, намекая, что говорить тут может только он один.
- Так что Вы нам скажете? Ваш начальник не сказал ничего толкового по этому вопросу и будет наказан по итогам работы за месяц. Почему не выполнили план по рационализации?
Андрей окончательно вернулся к действительности, успев подумать, что Примчук верен себе. Ему мало шкуры Петровича, нужен ещё один скальп:
- Рацпредложения у меня есть, но не успел оформить. Двое человек в отпуске, еле-еле плановые работы закрыли. В следующем месяце выполним план по рацпредложениям за два месяца сразу. Проблем никаких не будет.
- А зачем ваш начальник сразу двух человек в отпуск отпустил?! Садитесь! - прозвучало в ответ. Андрей сел, ничего не понимая. Обычно Примчук не садил подчинённого, пока «не вгонял его в краску» под сочувствующую тишину остального коллектива. Видимо, в этот раз ему хватило Петровича. Андрей глянул в его сторону. Петрович сидел красный и сердитый, глядя перед собой. Совещание шло своим ходом, а Андрей опять ничего не слышал. Он снова был в своих мыслях.
Последнее время он увязал в них не только на работе, они преследовали его всюду, и это были не мысли, а сплошные вопросы, ответов на которые он не находил. От них кругом шла голова, какие там к чёрту рацпредложения?!
До сих пор не было никаких заморочек. На работе жизнь кипела, присесть некогда каждый день. После работы бегом домой, где было ещё веселей с женой и тремя любимыми ребятишками. С ними он забывал про всё на свете. Дача, рыбалка. Чего ещё желать? Живи и радуйся. Так всё и было. Да, было. А теперь этого нет. Словно забор вырос перед всей жизнью. Забор из этих новых вопросов, что одолевали его, лишали покоя, вытесняли остальные мысли и привычные радости.
Это было ново для него, непривычно, мешало жить. Он привык, чтобы всё в жизни было легко и просто, а от всяких сложностей, проблем и переживаний привык отгораживаться шутками, ничего не принимая близко к сердцу. Он знал море анекдотов и на любой каверзный случай мог вспомнить подходящий анекдот, от которого новые проблемы уже никому вокруг не казались трагическими и неразрешимыми. Насколько Андрей помнил, он так относился к жизни с юных лет, задолго до своей работы на железной дороге.
Сейчас дело было не в его работе и не в том, что железная дорога перековывает людей в железные характеры с такими же нервами. Другие здесь просто не выдерживают. Нет, двадцать лет работы на железной дороге не изменили его отношения к жизни и к людям. Дело было в другом.
Среди новых вопросов, терзавших теперь его голову и лишавших душевного покоя, был один, вокруг которого теснились остальные, признавая свою второстепенность. Андрей сам дивился себе, что в его голове мог родиться такой философский вопрос, хотя, чего удивляться, если и в курсантские годы учёбы в высшей мореходке он питал слабость к лекциям по философии и жалел, что она у них была всего два семестра. Вопрос этот контузил его сознание подобно дубине. Одно он понимал ясно, что никто не сможет ему помочь с ответом. Трудно было представить, что он смог бы задать кому-либо этот вопрос.
- За что? – спрашивал он себя. – За что мне это дано? В награду за то, что я её всё время ждал, чувствуя необъяснимую, холодную пустоту в душе или в наказание за то, что не дождался? За что? Он давно привык отмахиваться от того холодка в душе, который и не ощущался в обычной жизни за кутерьмой дел и забот. Холодок этот словно ждал своего часа, как лёд в холодном погребе.
Стоило лишь выехать на рыбалку с дедом, как там, у ночного костра, под звёздами, Андрей чувствовал, что пустота в душе напоминает о себе, выбираясь наружу из-под всяких мыслей о делах и заботах. Словно лёгкие его наполняло холодом. Андрей старался не обращать внимания, не понимая причин подобного. И зачем? Ведь у него всё было: жена, дети, работа, «Запорожец» в те годы, рыбалка. Всё было, что нужно для жизни. Что могло нагонять холод в его душу?
Нет, на награду никак не походили свалившиеся на него перемены. Скорей на наказание. Наказание за то, что не верил ни в какие чувства и над всем в жизни подшучивал, особенно над самим собой, не принимая всерьёз самого себя и свои желания. Он давно перестал прислушиваться к своим желаниям, ещё с тех давних пор, после школы, когда пошёл вопреки своему желанию стать штурманом дальнего плавания. Вместо этого он приехал во Владивосток и поступил в «мореходку» на электромеханический факультет. С тех самых пор Андрей жил не так, как хочется, а так, как надо. Как надо здравому смыслу, для пользы жизни, а не его желаниям. И женился он в своё время не от своих желаний и чувств, как он теперь понимал, а от здравого смысла жизни. Ему очень хотелось детей и жить для них, видеть, как они подрастают, заботиться о них.
Жениться на бывшей однокласснице ему не составило труда. В школе он привык, что девчонки не только из его класса стреляли в него глазками и оказывали знаки внимания, готовые ко всему. Но он делал вид, что не замечает ничего и никому не давал повода для надежды на серьёзные отношения, а по-другому он и не хотел общаться с ними. Ему было просто некогда тратить на них время.
С тех пор он и заподозрил, что вряд ли когда-нибудь сможет влюбиться. Не каждому это дано. Его железная душа, покрытая коркой непробиваемого равнодушия, подобно бункеру, не пропускала в себя никаких чувств, послушная голосу разума. А дети – это совсем другое. Ради них стоит жить. Так он и жил до сих пор. Души не чаял в своих детях и был благодарен жене за то, что она его жена. Радовала мысль, что его семье хорошо с ним. Так было до сих пор.
Как могло случиться такое с ним на четвёртом десятке лет, когда он до сих пор не верил ни во что подобное, избегая всяких душевных переживаний? – ответа у него не было, как и на все другие вопросы. Он чувствовал своё бессилие перед ними. Вопросы громоздились в его голове, вытесняя остальные мысли. Он злился на них, не в силах прогнать прочь и не считая себя виноватым в их появлении. Откуда они взялись? Он ничего не искал. Это само нашло его и перевернуло всю его жизнь. Перевернуло пока только в голове. Душа его словно сорвалась с цепи. С той цепи, на которую он посадил её давно, с цепи здравого смысла. До сих пор она сидела на ней и помалкивала, не мешала ему жить.
Он был отличным отцом и счастливым семьянином. Андрей и сейчас оставался для всех таким, но для себя он понимал, что вопросы, забившие его голову, забором торчат на пути его жизни. Он не может заглянуть за этот забор, пока не ответит на них. Что там дальше? Ему очень бы хотелось из этих вопросов сколотить будку и загнать в неё свою взбунтовавшуюся душу, чтобы она угомонилась среди обломков забора и дальше не мешала жить. Но душа его вышла, вырвалась из-под контроля. Вместо холода и пустоты там бушевал огонь и цвели розы. Разве мог Андрей кому-то сказать об этом? Об этих запоздалых цветах, которые обычно у людей к его возрасту давно приносят свои плоды, обеспечив гармонию отогретой души и умиротворённого любовью тела.
Что он мог поделать с этим? Он только пытался сдерживать себя, чтобы ни огонь этот, ни ароматы переполненной души не вырвались наружу и не попались на глаза никому на работе. Никто не задавал ему никаких вопросов про его поведение, а он по наивности считал, что никто ничего не замечает и радовался силе своего духа, способного справиться с какой-то там взбунтовавшейся душой. Он ведь привык быть сильным.
Радость его оказалась неуместной. Если буйство души ему удавалось не выпускать наружу, то что он мог поделать с крыльями? И всё это творилось с ним! С ним, а не с каким-то там поэтом или героем-любовником из сериала. Никому никогда он не поверил бы, что такое может приключиться с человеком.
Да, душа его ликовала, ему оставалось благодарить судьбу, что она хотя бы не повизгивает по-щенячьи от своих восторгов. Душа ликовала, а за спиной выросли крылья. Временами ему казалось, что он ходит и не чувствует земли под ногами. Что его могло поднимать и нести над землёй, если не крылья? Такое, точно, вряд ли можно скрыть от посторонних глаз. Крылья несли Андрея над землей, он только перебирал ногами при ходьбе, а к горлу подступал комок оттуда, снизу, изнутри, и Андрей боялся в такой момент открыть рот, чтобы не выпустить его. Он знал, что это комок радости рвётся наружу из его души, в окружающий мир, чтобы раствориться в нём и сделать всё окружающее вокруг чище, теплее, светлее. Но эта радость была только его, и ничья больше. Он слишком долго ждал её и не хотел ею делиться, чтобы снова и снова чувствовать вкус этой радости. Он столько лет не верил в её существование, хотя ждал. Ждал помимо своей воли.
Андрей не верил, что это происходит с ним и не знал, что с этим делать. Ему приходилось скрывать свою пьянящую радость и тяготиться отчаянием. Он испытал это счастье, но не мог взять его в руки. Руки его были заняты. У него на руках было трое детей, которых он любил. Разве такое даётся в награду? Это такое
