тела, заполненного восторгом невесомых чувств. Происходило это от того, что девчонки перед отъездом взяли номер телефона подстанции и иногда звонили Надежде. Трудно представить, что мобильных телефонов тогда ещё не было. Но связь с ними не прерывалась! Это была та соломинка, через которую душа его раздувалась от необъяснимой, никому невидимой радости. Но никому не хотелось бы пожелать такой радости.
Перед самым Новым годом он не вытерпел и решил выступить в невинной роли Деда Мороза. Ну что тут такого? Взял и отправил ей бандероль с открыткой и коробкой конфет, без всякой задней мысли. Для прозрачности отношений даже указал свой почтовый адрес. Ему нечего было скрывать от кого бы то ни было при своей непогрешимости. Единственно, чего он хотел и на что надеялся, как он сам оправдывал себя, хотя бы видеть её, наблюдать за ней со стороны и радоваться её радостям. Так он думал тогда и о большем не мечтал.
И они приехали с Сашей. Все наплясались, насмеялись, навеселились. Правда, Петрович перестарался сверх меры, от чего пострадала шуба Валентины. Валентина работала дежурной на подстанции, пока её не перевели в контору. Её каждый раз приглашали на подстанцию отмечать праздники.
Когда она засобиралась домой в разгар веселья, Петрович проявил свои бычьи способности и заупрямился. Он схватил Валентину за рукав шубы и потянул на себя. Никто ещё не успел ничего сообразить, а Петрович уже ничего не соображал, когда шуба затрещала и рукав оторвался, оказавшись в руках Петровича. Пришлось Вале ехать домой с оторванным рукавом. На следующее утро Петрович отказывался верить в эту историю, а Валентина громогласно поклялась, что ноги её не будет на подстанции. Клятва эта продержалась до самого мая, когда пришёл праздник и не нужны были никакие шубы.
Сейчас Андрей ехал не домой, вернее, не сразу домой. Он остановил машину на привокзальной площади и вошёл в вокзал. В здании вокзала в любое время было тихо и малолюдно настолько, что он больше казался санаторием с уютной тишиной. Он поднялся на второй этаж и уселся в кресло пустующего ряда. Зачем? Здесь уже ничего не осталось от вокзала девяностых годов. Ни почтового отделения с узким окошком в стеклянной перегородке, ни телефонной будки межгорода.
С давних пор он с парнями бегал в мини-футбол по выходным рядом с вокзалом, в спортзале «Локомотив». После футбола он слышал её голос здесь, в телефонной будке. Он не мог себе этого не позволить после того, как с ней и с Сашей обошлись в конторе. Обошлись за его спиной, в нарушение всех обещаний и договорённостей. А договорённость была одна – взять их на работу. Ему это твёрдо обещал замначальника по подстанциям после его просьбы. Он ликовал и радовался, что сможет видеть её, что он не потеряет её. К ликованию души снова прибавились крылья, и Андрей летал на работе, занимаясь каждодневными делами.
Когда Петрович ушёл в отпуск перед их приездом, он, буквально, преобразил подстанцию. Белили стены по его команде, красили все двери. Он «выбил» у начальства холодильник на подстанцию и сам привёз его из магазина. Наделал каких-то узорных трафаретов и раскрасил ими все двери. Заказал в мастерской доски для оборудования сауны на подстанции.
Нынешний начальник конторы Александр Фёдорович, в те времена просто механик Саня, тоже ходил и белил, и красил, и посыпал дорожки песком. Андрею вдруг захотелось, чтобы на работе было уютней, чем дома, ведь на работе они проводят времени больше, чем в домашней обстановке. Почему там должно быть хуже? Это была версия для всех. Для себя он хотел, чтобы уютно среди этих стен было ей, чтобы ей тут понравилось. Он чувствовал, что со своими крыльями за спиной и пылающим букетом в душе может свернуть горы. После работы мастером в судоремонте все эти хозяйственные хлопоты казались ему смешным пустяком. Когда Петрович вышел из отпуска, то с удивлением ходил и вертел головой, оглядываясь вокруг на все перемены. Андрей только пожимал плечами «Что тут такого? Мелочи».
Андрей сидел сейчас в тиши вокзала. Будку межгорода давно убрали. Сейчас бы он мог услышать её голос в любую минуту, вынув мобильник из кармана. «Как всё просто» - невольно позавидовал он. Как будто в другой жизни жил всего несколько лет назад, когда разум подчинялся чувствам его проснувшейся души. В одном Андрей был уверен тогда, что никогда не выйдет за рамки дозволенного и не переступит черту жизни женатого человека. «Это твои чувства и это твои проблемы. Никто не должен от них страдать» - твердил он себе, никому не желая зла.
Потом, гораздо позже, он поймёт, отчего ему было так тяжело. Люди тратят все свои силы для достижения своей цели, идут ради этого на всё. У них для этого есть мотивация в виде результата. Он же все свои силы тратил на то, чтобы запрещать себе даже думать о ней, считая это недозволенным, не говоря уже обо всём остальном. Какая уж тут мотивация?! То же самое, что душить себя. И он душил. Душил свою душу, до сих пор такую безмятежную, лишённую всяких волнений. Сейчас были не просто волнения, но называть себя страдальцем у него не поворачивался язык. Он никогда не хотел страдать и тратить жизнь на пустые переживания, когда жизнь полна всяких занятий и интересов – успевай крутись. А страдальцы всегда казались ему убогими. Убогим быть никак не хотелось и он терпел, не жалуясь даже самому себе ни сейчас, ни в то время, когда ей и Саше отказали в работе.
Андрей вздохнул. Он помнил тот день, когда они обе приехали с дорожными сумками прямо на подстанцию, оставили их и пошли в контору оформлять документы. Андрей места себе не находил, пока они не вернулись, а вернулись девчонки быстро. Тогдашний начальник, предшественник Примчука, не собирался брать их на работу. Чтобы отделаться от них, предложил им ехать работать на подстанцию за девяносто километров от города, где нет никакого жилья. Что им оставалось делать? Они собрались и уехали обратно в свой город. Вспоминать об этом не хотелось.
Андрей всегда держал своё слово. Так погано он себя ещё не чувствовал. Всем вокруг обещал, что вопрос с работой для них решён и все были в этом уверены. Да, это был удар для него. Нож, топор, вилы и всё это прямо в сердце на глазах у всех. Он не понимал, что творится и никто ему не объяснял. На следующий день он пошел в контору к заму по подстанциям и написал заявление с просьбой перевести его с должности старшего электромеханика дежурным механиком подстанции и добавил в конце «не хочу работать под началом человека, который не держит своё слово». Он ничего не спрашивал. На него наплевали. Он не мог хотя бы так не плюнуть в ответ, а увольняться он не собирался. Он любил свою работу. Мужского разговора не получилось. Замначальника молча подписал заявление. Андрей уехал на вторую подстанцию, за город. Вместо него назначили Серёгу Комышина. Тот был сродни Петровичу, такой же грузный, неповоротливый, только моложе.
Андрей никого не хотел видеть, оставаясь дежурным на своей подстанции. Лишь изредка приезжал по вызову Петровича. Петрович постепенно вывез на свою дачу все струганые доски, заготовленные для сауны. Андрею было всё равно, они его не интересовали.
Только спустя много лет Андрею довелось узнать, что творилось в конторе, за его спиной, накануне приезда девчонок на работу. Нож, топор, вилы в его сердце нависли над ним задолго до момента удара. Ещё зимой. Он не мог знать об этом.
Тогда, зимним вечером, он пришёл с работы и был удивлён. В кухне скатерть была сдёрнута со стола, валялась на полу, тут же валялись табуреты, ложки, вилки. В кухню вошла жена. Вид у неё был странный, взгляд блуждающий, рассеянный. Он ничего не успел спросить, как она протянула ему вскрытый почтовый конверт:
- Вот, это тебе. Прочти. Я уже прочитала, - голос металлический, вышла из кухни. Андрей поставил табурет, сел на него и глянул на конверт. Это было письмо от Ирины с его адресом. И что? Она благодарила за подарок и за предложение работать. Написала, что они с Сашей приедут после техникума. Ни слова больше. Он был рад им помочь.
Реакция на письмо никак не соответствовала его содержанию. Андрей ничего не понимал, что делать и как себя вести. Оправдываться? В чём? За что? Ему казалось, что за те муки, что он терпит незаметно для всех, ему впору медаль дать и пожалеть бедолагу, посочувствовать, что ему никто и ничто не поможет в том, что обрушилось на него. Не успел он встать с табурета, вертя конверт в руках, как снова вошла жена и упала на пол со словами:
- Ты подонок. Ты козёл. Как ты мог?!
Андрей не бросился её поднимать и утешать. Всё казалось каким-то спектаклем, который разыгрывают у него на глазах при плохой игре актёров. Актёр был один. Его жена, с которой он за пятнадцать лет жизни ни разу не поругался, не поссорился, не повздорил. Ни разу не давал повода ни для ревности, ни для подозрений. Что это такое сейчас было? За кого его принимают после стольких лет совместной жизни? Что бы это ни было, Андрей не собирался в этом участвовать ни в какой роли. А какую роль ему отвели без его согласия, он уже понял. Прежде, чем встать, он сказал:
- У каждого своя голова, у каждого свои глаза и каждый видит этими глазами не то, что есть на самом деле, а то, что он хочет видеть. Я понял. Если я подонок и козёл, то найди себе не козла и не подонка, а я такой, какой есть, - встал и вышел из кухни. Чего было объяснять, когда про него уже всё решили? Ему вдруг всё происходящее стало неинтересно и безразлично. Только как дальше жить, если до сих пор семья составляла для тебя главное в жизни. Как жить без этого? Лучше уж никак не жить, чем жить подонком и козлом. Не будешь ведь детям объяснять, что ты не подонок. Смешно. Лучше им вообще без отца в таком случае, чем ему оправдываться.
Разве мог он представить такое, что жена будет бегать по конторе и грозить всем подряд по кабинетам, от бухгалтерии до начальника конторы прокурорскими карами всякими, если девчонок примут на работу. Она, мать с тремя детьми на руках, жертва мужа – изменника добьётся во всех инстанциях, чтобы этого так не оставили и она никого не оставит в покое.
Никто ни словом не обмолвился ему об этих грозных визитах, поставивших «на рога» всю контору. Андрей ходил на работу, не заметив никаких перемен в отношении к себе или осуждающих взглядов. По крайней мере, никто не дал ему понять, что он подонок и козёл, не заслуживающий достойного отношения к себе.
Андрей где-то слышал, что в ядерной войне надо находиться как можно ближе к противнику. В его случае эта тактика была бы самой выгодной для тех, кто увидел угрозу крепкой семье в лице молодых студенток и изгнал их прочь, отсюда подальше. Если бы они только знали, какую ошибку совершили!
При всей своей покладистости Андрей никогда не отступался от своих планов. Его планы нарушили самым беспардонным образом, словно всемогущая волосатая лапа свернула шею плюгавому цыплёнку, а не его планам и надеждам. Так, мимоходом, двумя пальцами. Эта волосатая лапа забыла оторвать ему голову, которой никто не мог запретить думать. Ему не вырвали сердце, в котором жила она.
Его тоска подгоняла его мысли. Он не мог не писать ей, и он писал. Она ему отвечала. Он ходил на почту и получал письма «до востребования». Их никто
