Глава первая. Не смеюсь, не плачу, не сержусь, но понимаю
Прошу любить и жаловать моего нынешнего героя, который, очень на это надеюсь, станет и вашим героем тоже. Почему бы ему не быть, хотя бы по виду обыкновенным человеком, как вы, да я, драгоценный читатель, с нормальной внешностью, когда все на месте, средних лет? Пусть так, но он имел не совсем обыкновенный образ мыслей, о котором мало кто догадывался из его знакомых.
Скажу вам честно, мой читатель, иной раз подмывает выбрать в качестве героя будущего сочинения историческое лицо. Но потом я его откладываю в сторону. Зачем мне, да и вам тоже копаться в чужой жизни? Тем более, многие из так называемых «исторических личностей» были заурядными, скучными людьми, которыми лень заниматься. Другое дело, те, которых никогда не было. Они хороший материал для описания: что хочешь, то и пиши, нисколько не считаясь с тем, что прошло. Зачем тревожить тени прошлого? К тому же, что может быть интереснее того, что было на самом деле?! Но что было? Неужели можно доверять каким-то бумагам и уважать их в форме документа? Вот почему я предпочитаю выдуманную историю всамделишной, которой никогда не было, разумеется, помимо сознания историков.
Однако, какое нам дело, дорогой читатель, до истории, если речь идет о нынешнем времени или о времени, которое вскоре настанет. То, что произойдет на страницах этого повествования, никогда не войдет в анналы истории. Ну, и слава богу.
Наш герой, которого звали стандартно «Иваном Ивановичем», старался жить так, как советовал нам господин философ, Бенедикт Спиноза: “Non indignari, поп admirari, sed intelligere” («Не сердиться, ни изумляться, но понимать»). Вот что он буквально пишет в четвертом параграфе первой главы своего «Политического трактата»: “… humanas actiones non ridere, non lugere, neque detestari, sed intelligere” — «…не осмеивать человеческих действий, не огорчаться ими и не клясть их, а понимать». Сам Иван Иванович Петров был учителем философии и работал в вузе. Вуз находился в пригороде столицы. Поэтому Иван Иванович чувствовал себя провинциальным преподавателем столичного рода, так сказать, формата. Там же он и жил, где находился университет, точнее, рядом с ним. У него все было под боком, так что никуда не надо было ехать. Оставалось только быть наблюдателем. за тем, что творится под носом.
Правда, иногда Иван Иванович давал волю своим чувствам, в чем расходился с классиком. Может быть, и сам классик тоже не всегда следовал тому, что советовал другим. В чем они, Иван Иванович и Барух Михайлович сходились друг с другом, так это в интеллектуальной любви к богу. На этой любви Иван Иванович и «сломался». Он прямо-таки разошелся с канонической православной верой.
Религиозная вера работает, когда спит или отдыхает разум. Здесь же с интеллектуальной любовью к богу речь идет не о рассудке даже, а о самом что ни на есть настоящем разуме. Взять того же Канта, который освободил место для веры, «сняв» с этого места разум и подняв его над ней. И это правильно – поставить на место веру. Этим местом является ноль в познании – мертвая точка знания. Почему? Потому что, если мы не знаем, мы верим. Иначе для чего она, вообще, нам нужна? Естественно, для ориентации на местности при незнании. Вот тогда нам ничего не остается, как верить, полагаясь на чувство веры. Как только с помощью ума у нас появляется знание, мы ориентируемся уже на разум в форме разумного чувства или интеллектуальной любви, другим именем которой служит интеллектуальная интуиция, то есть, прямое, непосредственное знание без объяснения, понимание как зрение умом. Это и есть собственно философское (медитативное) знание. Конечно, чтобы так, философски, знать необходимо соответствующее настроение, умонастроение или вышеупомянутое разумное чувство, чувство ума. Необходимо прийти в это чувство, чтобы знать то, что недоступно физическим чувствам. Знание этого и есть уже знание, а не просто вера в бога.
Вот как думал Иван Иванович. Как раз об этом он и размышлял, когда мы, дорогой читатель, обратили на него внимание и решили с ним познакомиться. Но в этот момент он думал о разумном чувстве не просто так, а в связи с тем, что услышал от своего студента на вчерашнем семинаре по философии познания. Обучающийся (так теперь зовут студентов, чтобы растворить их в массе всех прочих учеников, находящихся на более низких ступенях обучения, - само собой понятно, с какой целью вводятся такие упрощающие обобщения) по имени «Петр», долговязый и нескладный молодой человек с приятным лицом, задал ему вопрос о том, можно ли разговаривать молча.
- Что вы хотите тем самым сказать? Зачем нам разговаривать молча, когда для этого есть слова? Ведь мы существа общения.
- Мы единственные существа общения?
- Ну, да, если говорить не о животной сигнализации для обмена информацией с целью индивидного и родового выживания, а об осмысленном общении.
- Есть ли в мире существа, которые могут осмысленно общаться без слов?
- Гипотетически можно предположить их существование в мире, но только не в нашем измерении. Практически, не теоретически, я не встречался с ними. Раз вы спрашиваете меня о возможности существования таких существ, то и вы, вероятно, тоже не вступали с ними в контакт. Так?
- Не так.
- Как это так «не так»? Вы шутите?
- Нет, Иван Иванович, Петя не шутит. Он практически каждую ночь разговаривает с ними во сне в общежитии, мешая нам спать, - объяснил его упитанный сосед по имени «Дмитрий», вызвав своим замечанием гулкий смех, который волнами разошелся по аудитории. В зале было двадцать человек.
- Да, ну, тебя, - огрызнулся Петр и ткнул соседа пальцем в бок, от чего тот затрясся булькающим хохотом.
- Я не вижу в этом ничего смешного, - сказал Иван Иванович, но его улыбающиеся глаза говорили об обратном. – Ну, все, довольно. Во сне и не такое бывает.
- Да, особенно в нашем возрасте, - добавил отличник Руслан. – Вот помню на прошлой неделе мне приснилась Софья Никитична.
- Это наш adviser, - пояснила староста группы, Дарья Суслова.
- Кому то ночью снятся эротические сны, - запел модно одетый парень, который слыл в группе записным шутником.
- Размечтался, - со смехом выразилась самая красивая девушка группы, Аня из северной столицы, и показала ему язык.
- Так я не о себе, а о нашем умном друге.
- Все высказались? - риторически спросил Иван Иванович своих подопечных. - Ну, а теперь, давайте вернемся к сути вопроса. Почему ты, Петр, задал такой необычный вопрос?
- Все потому что я на днях закончил читать роман китайского писателя Лу Цысина “The Dark Forest”, посвященный проблеме контактов с инопланетными цивилизациями.
- Вы такой взрослый и умный мальчик и до сих пор читаете фантастику?
- Иван Иванович, вы что-то имеете против фантастики? Я не знаю, но неужели вы думаете, что фантастику читают только дети или слабоумные?
- Я так не говорил. Я сам пишу иногда такое, что потом, когда читаю, то сильно удивляюсь тому, как я мог написать такую ужасную, фантастическую писанину. Но сегодня мы говорили на занятии о научной и философской литературе, вы же, Петр, привели в пример фантастику. Это просто фантастика.
- Но как же быть с научной фантастикой? - возразил задумчивый парень, который только теперь вступил в разговор.
- Евгений, странно слышать от тебя такое, - удивился наш герой. – В научной фантастике не фантастика научная, а наука фантастическая, просто нереальная. Наука тем и интересна, что она реальная, фактическая. Этим и берут нас ученые, не мыслями, но фактами, которые они умело обсчитывают, вычисляют, этакие вычислители. Как раз они демонстративно представляют мир ученых, меняющих реальность, в романе Айзека Азимова «Конец вечности».
- Ага, все же и вы тоже болели фантастикой, раз вспомнили такого динозавра научной фантастики, как Айзек Азимов.
- В вашем возрасте я предпочитал читать наших фантастов, начиная, наверное, вам уже незнакомых Александра Беляева, Александра Казанцева и особенно Ивана Ефремова, к которому я неоднозначно отношусь.
- Как быть с братьями Стругацкими? – вдруг спросил Дмитрий.
- Вы тоже их читали? Молодец. Они тоже.
- Ну, да, как можно не знать «Сталкера».
- «Пикник на обочине», шляпа, - поправил того Петя.
- Да, ребята, Чую, надо будет провести с вами семинар на тему: «Философия и фантастика».
- Примерно так называется труд Лема, - заметил Евгений.
- Не думал я, что ты мог читать «Фантастику и футурологию» Станислава Лема. Ну, ладно, там, многие прежде читали «Сумму технологии», но такую раритетную книгу, как «Фантастику и футурологию», - это уже о многом говорит.
- О чем именно? – спросил с ехидцей Дмитрий.
- О том, что и среди любителей фантастики есть серьезные люди, - глубокомысленно ответил учитель. – Так чем же был обусловлен ваш выбор китайской фантастики?
- Среди англоязычной фантастической литературы книга Цы Синя стоит стороной.
- Так посвятите нас в тайну китайской фантастики. Из китайских авторов я помню только Лю Шэня с его «Записками о кошачьем городе». Но это далеко не научная, а как раз ненаучная фантастика.
- В книге Лу Цысиня есть не только увлекательный сюжет, но и интересная теория «Темного леса».
- Эта теория дала название роману?
- Ну, да. Один из героев романа, Ло Цзи…
- Китаец?
- Конечно, ведь роман китайский. Так вот, этот Ло основывает свою теорию на аксиоме Энрико Ферми: отсутствия видимых следов в космосе инопланетных цивилизаций.
- Уточню. Это не аксиома, а парадокс Ферми.
- Хорошо, ваша взяла. Это парадоксальная аксиома. Если инопланетяне есть, то где они? Почему мы не видим их и до си пор не установили с ними контакт? Либо их, вообще, нет, и тогда мы одиноки во Вселенной, либо они есть, но мы не видим их, потому что они прячутся от нас. Но почему прячутся? И тут Ло находит в метафоре «темного леса» сную и понятную картину, образ объяснения парадокса Ферми: почему мы не установили контакт с ними, не видим их. Вот как работает его метафора: мир – это темный лес, полный тайн и страхов.
Все, что есть в нем, имеет тенденцию занять свое место. Но на всех места не хватит, ибо в мире не ничего постоянного, кроме самого мира. Поэтому все в мире стремится уподобиться мир, занять в нем все места. Такова причина экспансии, которая является второй аксиомой теории Ло.
Это стремление неизбежно приводит ко всеобщей конкуренции между существующими, тем более очевидно между живыми. И чем живее существо, а разумность является максимумом жизненности, ее пределом, тем выше степень его конкурентности. Такая необходимая для выживания конкуренция, как третья аксиома существования, опять же по необходимости приводит к вынужденной агрессии – четвертой аксиоме.
Чтобы избежать агрессии и выжить нужно скрываться, прятаться от соперника, тем глубже, чем он умнее, хитрее тебя и лучше умеет прятаться. Наибольшим преимуществом в таком темном лесу пользуется тот, кто лучше прячется и первым наносит удар из кустов, из
