непринуждённо приняли её в свой круг эти элегантные молодые офицеры. Она почувствовала, что их предупредительное поведение, их ненавязчивое ухаживание за дамой, их умный и тонкий юмор — это штрихи аристократизма. Такому трудно научиться, это должно быть в крови. В крови чистокровных арийцев.
Впервые в жизни Грета почувствовала себя Гертрудой фон Бок.
***
Утром следующего дня Эльза отвела Грету в лабораторное крыло, где у неё взяли кровь для анализов, сделали кардиограмму и снимки грудной клетки. Затем Эльза отвела её в коттедж неподалёку от главного корпуса, в котором уже проживали в отдельных комнатах две девушки, Ева и Урсула. Обе стройные блондинки, обе голубоглазые, обе проверены на чистоту расы. Ева более спокойная, а Урсула то и дело смеялась.
— Мы определились со своим будущим, — решительно махнув рукой, со смехом призналась Урсула. — Вступаем в программу «Ребёнок для фюрера».
— Будете рожать?! — с оттенком страха спросила Грета.
— Понимаешь, — принялась серьёзно рассуждать Ева. — Кто мы сейчас? Кроме чистых генов — никакого приданого. В лучшем случае — перспектива рядового служащего и полунищенское существование. Подписавшись на программу и забеременев, мы в течение первого месяца беременности получаем должности помощниц руководителей отделов в какой-либо государственной или военной организации. Выполнив обязательства по программе «Ребёнок для фюрера», то есть, родив ребёнка и сдав его в дом матери…
— Вы сдадите детей в дом матери? — удивилась Грета.
— Да. Его вырастят в идеальных условиях, прекрасно воспитают. Детям будет гарантировано счастливое будущее: образование, служба в высших сферах. А мы получим должности руководительниц отделов. И перспективы на будущее.
— Ты чем занимаешься? — спросила Урсула.
— Я? Я старший курьер в штабе охраны почты СС, — отчего-то смутилась Грета.
— Курьер… Старший. Девочка на побегушках… — пожала плечами Урсула. — Сколько курьеров в вашей конторе? Десяток? Больше?
— Больше, — согласилась Грета. — Несколько человек в моём подчинении.
— А всей конторой командует…
— Оберштурмфюрер (прим.: обер-лейтенант).
— Молодой? Как наши? — подмигнула Усрула.
— Нет, в возрасте.
— Представь, — рассудительно заговорила Ева. — Ты подписываешь контракт на «Ребёнка для фюрера», беременеешь, и становишься его помощницей. В звании, я предполагаю, равном штабсшарфюреру (прим.: старшее звание унтерофицера). А после родов занимаешь его должность. Не знаю, как ты, а нам такая перспектива нравится.
— Хватит о делах! — подняла руки вверх Урсула. — Пойдёмте во двор, там садик красивый.
— Одеваться надо? — спросила Грета.
— Садик внутридворовый, думаю, халатиков будет достаточно, — решила Урсула.
Вышли во двор, сели на лавку-качели в тени клёна.
Лениво покачиваясь, говорили о том, кто как жил до этого. Как и Грета, Ева и Урсула перебивались на службе, питались по продуктовым карточкам и не имели перспектив по службе.
— Что-то наши ребята не выходят, — поскучнела Урсула.
— Какие ребята? — насторожилась Грета.
— Фридрих и Густав. Мы решили с ними свои карточки зарегистрировать. Ребята живут в соседнем коттедже. Этот дворик на два коттеджа.
— Что значит, карточки зарегистрировать?
— Ну, мы тут пообщались, познакомились, у меня сложились симпатии с Густавом, у Евы с Фридрихом. Зарегистрировав карточки, мы две недели будем жить парами. Заниматься, так сказать, выполнением обязательств по контракту.
— А через две недели?
— А через две недели при наступлении беременности расстанемся и не увидим друг друга никогда.
— А если понравитесь друг другу?
— Не возбраняется продолжить отношения в частном порядке. Только ребёнок, согласно контракту, будет сдан в дом матери.
— Guten Tag, Mädchen! (прим.: Добрый день, девочки!) — услышала Грета знакомый мужской голос и оглянулась. Это был Гюнтер, а с ним Фридрих и Густав. Как и вчера, они были в безупречной форме СС.
***
Вечером Грета читала полученное от лейтенанта Майера письмо с фронта. Он, как всегда, жаловался на жуткую усталость, описывал окопную грязь, кровь раненых и смрад от убитых, которые лежат в окопе…
«…Ночи становятся холодными, солдаты спят вповалку в тёмных, душных русских домиках. Правила гигиены соблюдать невозможно, солдат мучают кожные инфекции и вши. Мы называем вшей «маленькими партизанами». Вши обитают в волосах, в одежде — повсюду. Чешутся руки и ноги, живот и поясница. В подмышках и других «тесных местах» постоянное жжение. Кожа покрыта красными пятнами, а когда гладишь её рукой, пальцы словно чувствуют песок — так много вшей и гнид. Мы одной ногой стоим в окопе, а под коленкой другой чешем вшей.
Ночью, когда в тепле и покое вши оживают, чтобы попить нашей крови, невозможно уснуть. Мои солдаты превратились в невыспавшихся, измотанных скотов, которых терзают паразиты.
Всяческие средства против вшей наподобие хвалёного «Russla-Puder» не наносят паразитам никакого вреда. Солдаты злословят, что здесь особая, сибирская порода вшей, от немецкой химии они только звереют. Кипятить одежду нет возможности. Мы вытряхиваем вшей и давим их пальцами, но резервные батальоны гнидёнышей быстро заменяют потери армии русских вшей...».
Ганс просил прощения, что психологическое напряжение приходится снимать вонючим, но крепким русским шнапсом под названием «Samogon», что в переводе на немецкий звучит довольно странно: «Es fährt auf sich» (прим.: «Едет на себе»). Возможно, «Es jagt sich» (прим.: «Гонит себя»). Язык иванов очень сложный, понять их трудно…
***
Утром четвёртого дня Эльза отвела Грету в кабинет к социальному работнику.
Социальным работником оказался моложавый, стройный гауптштурмфюрер (прим.: капитан) в идеальной, как у всех здесь, форме СС. И даже без халата.
Он предупредительно встал, поприветствовал девушку наклоном головы и жестом предложил сесть на диван. Сам тоже сел на диван, но на почтительном расстоянии от Греты. Забросил ногу в идеально начищенном сапоге на ногу, привалился одним боком к спинке дивана.
Грета с любопытством оглядела кабинет. В центре, чуть ближе к окну, чтобы на него падал свет, стоял широкий письменный стол из тёмного дерева с подсвечниками по обеим сторонам. У стола массивное кресло с подлокотниками в золочёной инкрустации. Портрет фюрера сзади кресла напоминал, что помещение государственное.
Фуражка офицера лежала на столе. Блестящий кожаный плащ небрежно брошен на спинку кресла.
Посидев некоторое время на диване в молчании, словно раздумывая о чём-то, гауптштурмфюрер встал, подошёл к книжному шкафу, наполненному толстыми книгами с красивыми корешками. На фоне внушительных книг красиво смотрелись фарфоровые статуэтки обнажённых женщин и мужчин в древнегреческом стиле. В простенках висели красочные пасторальные миниатюры.
— У вас прекрасные анализы, — удовлетворённо и многообещающе начал гауптштурмфюрер.
Грета никак не отреагировала на сообщение.
— Вы официально признаны образцом арийской женщины. Девушки, если угодно. О чём вам будет выдано соответствующее свидетельство, если на этом наше сотрудничество в известном плане закончится. Наше свидетельство поможет вам в личной жизни… Но дальнейшая жизнь — это только ваша жизнь.
Гауптштурмфюрер задумчиво помолчал.
— Меня информировали, что у вас есть жених? Офицер, ариец…
— Да, — застеснялась Грета, вспомнив фото «бродяг» и письмо от жениха, в котором он рассказывал о тяготах фронтовой жизни, о заевших его и солдат вшах и о русском вонючем напитке «Себя погоняет».
— Он сейчас на фронте?
— На фронте.
— Мн-да-а… Тяжело… — посочувствовал гауптштурмфюрер. То ли лейтенанту, то ли Грете. — Да хранит его Господь. Окопы, грязь… К сожалению, на фронте наши герои получают ранения, иной раз тяжёлые… К несчастью, на фронте наши герои гибнут… Сколько немецких девушек провожает на фронт бравых женихов, а получает несчастных инвалидов…
Вздохнув, он некоторое время стоял молча.
— Соседок своих, Урсулу и Еву, вы больше не увидите, — вдруг переменил тон на оптимистичный гауптштурмфюрер. — Две недели они будут жить со своими молодыми людьми в отдельных коттеджах на другом конце посёлка. Потом их ждёт значительное повышение по службе. После родов — очень значительное. Подобную карьеру в обыденной жизни строят годами, и не всегда удачно. Более того, у одной из девушек, я полагаю, муж будет офицером СС.
Гауптштурмфюрер доброжелательно улыбнулся Грете.
— Завтра мы закончим оформление вашего дела и отправим вас домой. Да, чуть не забыл… — гауптштурмфюрер расстроено качнул головой. — Мы получили информацию, что подразделение СС, в котором вы служили, срочно отправлено на Восточный фронт. Вам придётся догонять своих.
***
Грета возвращалась в коттедж расстроенная.
Догонять своих. Ехать на фронт. Служить в тех условиях, о каких рассказывал в письме жених.
Грете стало плохо.
Она, конечно, не изнеженная барышня, но… Кровь, грязь, кровососущие насекомые, которые бегают по телу, невозможность мыться и менять бельё, когда захочешь… Бр-р…
Ей захотелось почесать низ живота.
Коттедж, как и обещал гауптштурмфюрер, был пуст. С отвратительным до подташнивания настроением Грета вышла во двор, села, ссутулившись, на лавку в тени дерева. Кисти рук безвольно повисли между колен.
Вот и закончилась жизнь аристократки Гертруды фон Бок. Завтра начнётся жизнь Греты-цветочницы. Только вопрос: возьмут ли её опять ученицей продавщицы? А если не возьмут? Впрочем, о чём она? Служащая СС обязана следовать за своим подразделением на фронт. В противном случае её объявят дезертиром, а это — суд и тюрьма.
По щекам девушки поползли слёзы. Она всхлипнула.
Её плечи почувствовали прикосновение заботливых рук.
Грета вздрогнула.
— Проблемы? — услышала она сочувственный голос Гюнтера.
Ладони офицера пахли изысканным парфюмом. Из-под чистейшего рукава офицерского кителя выглядывали белоснежные манжеты сорочки с красивыми запонками.
— Фройляйн расстроена?
Гюнтер вытащил из кармана кипельно-белый платочек, промокнул щёки девушки. Нежно, как ребёнку, сжал платочком нос.
— Я увидела красивое будущее, — удрученно произнесла Грета. — Оазис счастья для моей жизни. Где под апельсиновыми и персиковыми деревьями меня ждал пряничный домик. Наивная… Плодородный оазис оказался далёким миражом, мираж превратился в бесплодный песок, едва я шагнула к нему. А моё будущее — это фронтовые будни с грязью, кровью и окопными насекомыми.
— Не драматизируй, Гретхен, — ухоженные, душистые ладони бережно погладили плечи девушки. — Жизнь похожа на весы. Если на одну чашу жизнь кладёт что-то, что отклоняет стрелку жизни в ненужную сторону, нужно подумать, чем можно поступиться и что положить на другую чашу, чтобы стрелка вернулась в благоприятное для тебя положение. Ты легко можешь вернуться в пряничный домик, стоящий в оазисе. Впрочем, как и я. Мне ведь тоже грозит отправка на фронт в составе Waffen SS.
Грета встрепенулась и, задрав голову, с надеждой посмотрела на Гюнтера. Ей показалось, что Гюнтер очень похож на её Ганса. Того Ганса, довоенного. Когда он был в отутюженном мундире, был чисто выбрит и надушен.
Гюнтер вытащил из внутреннего кармана
