Старшины похабно ругали бойцов, повозочные кричали на лошадей, командиры зло командовали подчинёнными.
Естественно, в такой горячке никто не вспомнил про лейтенанта Титова.
Когда Титов проснулся, солнце стояло довольно низко. Лейтенанта удивила необычная тишина. Ощутив в руке бутылку, он автоматически приложился к горлышку и основательно хлебнул. Брезгливо скривившись, встал, долго копался под полушубком, расстёгивая штаны, наконец, облегчённо вздохнув, пустил длинную струю на то место, где только что лежал. По привычке разведчика прислушался: где-то поскрипывали колеса, звучали неясные человеческие голоса и лошадиное ржание. Звуки приближались, становились чётче.
«У нас тихо, значит, наших нет. Ушли без меня, — решил Титов. — Теперь вернулись за мной»…
…Когда раздвинулись придорожные кусты и появился русский офицер с бутылкой в руке, ездовой немецкой пароконной повозки так испугался, что выронил вожжи.
— Ах, значит, вот оно что... — не совсем уверенной рукой Титов выковырял из кобуры пистолет и, прежде чем немец опомнился, сухо щёлкнул выстрел. Разведчик — он и во хмелю разведчик. Ездовой свалился с облучка под колеса, лошади запутались в постромках и остановились. Раскрылся брезентовый полог фургона, раздался выстрел, пуля просвистела мимо уха Титова. Кого очередным выстрелом успокоил Титов, видно не было — его озаботило, что на рысях приближалась вторая повозка, в которой сидели три немца. Увидев, что произошло, они схватились за карабины. Уложить из пистолета трёх замёрзших тыловиков для опытного, хоть и пьяного, разведчика не составило проблемы.
Но послышалось рычание двигателя… Из низинки выскочил лёгкий разведывательный танк и помчался к остановившимся повозкам. Пулемёт танка молчал. То ли пулемётчик не знал, есть ли в крытых повозках свои, и боялся зацепить их, то ли танкисты хотели взять в плен одинокого русского…
Расстояние между Титовым и танком сокращалось… Двадцать метров…
Титов сунул пистолет в карман шинели, бутылку с недопитым самогоном перехватил в правую руку и натренированным движением швырнул посуду в приближающийся танк… Звякнуло стекло разбившейся бутылки… Танк остановился!
Немцы подумали, что русский метнул в них бутылку с зажигательной смесью… Для танка с бензиновым двигателем это страшное дело…
Из открывшегося люка выскочили танкисты и бросились врассыпную.
— А пошли вы… — коротко и незамысловато Титов указал немцам адрес, куда все русские посылают недругов.
Для порядка истратив в убегающих танкистов последнюю пулю и промазав, Титов лёг поближе к отдающему теплом мотору танка и уснул. Где его и нашли вернувшиеся за командиром разведчики.
За пленение танка и взятие немецкого обоза комбат пообещал представить Титова к ордену. Но через несколько дней Титов попался на глаза комбату в состоянии «лыка не вяжет» и награждение не состоялось.
= 3 =
— Товарищ старший лейтенант, вас к телефону из штаба полка вызывают, — виновато сообщил телефонист. Он стоял в проходе и переступал с ноги на ногу, будто ему было невтерпёж по малой нужде.
Говорков пошёл в блиндаж к телефонистам, взял трубку.
— Приказ из дивизии, — услышал он голос начштаба полка. — Ночью захватить контрольного языка.
— Мы ещё не подготовились… — заикнулся Говорков.
— Готовились, готовились — и не подготовились! — саркастически упрекнул начштаба. — Как это вы, интересно, готовились?
— Как положено. Разведчики ползают к передней линии противника…
— Ваше ползанье никому не нужно! — перебил Говоркова начштаба. — Ползают они… Бабы тоже по кроватям ползают, когда их мужики… Может, вам бузгальтеры со склада выписать на весь отряд, чтоб легче ползалось? Нужны решительные действия и результаты!
— Если решительные действия не подготовить, будут потери…
— При решительных действиях потери неизбежны! Вы разведчики или рота выздоравливающих при медсанбате, где самое страшное — клизьма на ночь?! Вам, похоже, не языков брать, а медсестёр… за мягкие места! Поступил приказ: взять языка. Значит, надо выполнять приказ!
— Интересно, как выполнять, если операция не подготовлена?
— А чего мудрить-готовить? Ворвались в траншею, завязали бой…
— На прошлой неделе пытались ворваться… Попали под перекрёстный пулемётный огонь, троих разведчиков потеряли… Вы почему-то не можете своим артиллеристам отдать приказ по подавлению огневых точек противника…
— Ты мне демагогию не разводи! Открыть огонь — значит обнаружить расположение… В общем, так! Придёшь в штаб, получишь приказ, распишешься… А не выполнишь приказ…
В трубке запищал сигнал отбоя.
Говорков тяжело вздохнул, покачивая головой и бормоча недовольства в адрес штабистов, вернулся в свой блиндаж.
— Что там? — спросил Титов, когда Говорков сел рядом с ним на нары.
— Сплошной мат…
— Начальству простительно, оно контуженое.
— Мы на передовой все контуженые. Но не до такой же степени!
— Мат не от контузии. Мат для простоты общения. Случилось мне однажды объяснять молодёжи устройство пулемёта. Целый час разбирал, показывал и рассказывал, но новобранцы попались дремучие, сплошь из деревень. Глаза стеклянные, ни мыслинки разума. Не понимают, и всё тут! Потерял терпение, перешел на общепринятый матерный язык. Гляжу, лица у всех посветлели, в глазах разум. За пять минут разобрались с устройством пулемёта. А насчёт чего матерился-то? Или из удовольствия?
— Награждают нас, — уныло сообщил Говорков. — Бесплатной путёвкой в немецкий дом отдыха. Приди, говорит, за командировкой в «наркомзем» (прим.: в народный комиссариат по земельным вопросам; здесь — в могилу) и распишись. Дорогу, говорит, знаешь, указывать не буду. Ночью велел языка взять. Приказ подписывать в штаб ты пойдёшь, я по телефону хая наслушался…
— Не, я только на «наркомздрав» (прим.: госпиталь) согласен. Или пусть в стрелкачи переводят. В пехоте бойцы в карты играют и спят, пока рожа не опухнет. А в наступление, опять же, разведка впереди, чтоб пехтура не заблудилась. Не-ет, пусть в пехоту переводят.
— Глупый ты, Федя! Ты в пехоте от скуки свихнёшься. Или сопьёшься и сдохнешь. Вообще-то, первое тебе не грозит — сходить тебе не с чего…
— Обижаешь, командир. Это снаружи незаметно, что у меня ума палата. Я, когда это понял, был сражён собственной гениальностью.
— Ума палата, да ключ потерян. Ветер у тебя в голове, Федя, а не ум.
— А отчего ветер? Оттого, что умные мысли роятся, ветер поднимают. Недавно кто-то сказал, что у меня не семь, а восемь пядей во лбу.
— Иногда лишний ум вреднее, чем скудоумие. Не подозревал, что ты такой умный. Череп не жмёт? Ты, когда пальцем в носу ковыряешь, поаккуратнее: мозги не оцарапай. Ладно, как соберёшься уходить в пехоту, отвальную не забудь организовать. А пока давай покумекаем, как языка взять и ребят не потерять.
— Вот жизнь пошла! Надо бы напиться, да опять нельзя! Да и не могу я в темноте кумекать! Во второй роте на самом фланге землянка есть, вплотную к немцам. Пойдём, на немцев посмотрим, наглядно поразмыслим.
— Пойдём, пораскинем умом, как не ходить широкой дорогой глупости, указанной начальством, а достичь цели узкой тропинкой мудрости.
— Вот умеешь же ты словесами кружева плести! Так замудро сказал… Жалко, я карандаш потерял, а то бы записал, чтобы наизусть выучить.
Говорков позвал ординарца.
— Мы с Титовым во вторую роту. Передай старшине, пусть ужин нам принесёт. И водки грамм по двести по случаю нехорошей погоды. Часа через полтора чтобы был, как штык.
— А вот насчёт старшины с водкой ты прав: ум хорошо, а старшина с баклажкой водки — лучше.
Вышли наружу. Титов глянул на небо, поёжился:
— Да, погода нынче пасмурная. И ворона каркает. В животе бурчание какое-то… Ох, не к добру это!
— Не накаркай.
— Я ж не ворона!
***
Прошло два часа — ни старшины, ни ординарца. Титов с ротного КП позвонил разведчикам, спросил про старшину.
— Дык, ушли давно. Получили продукты и к вам.
Подождали ещё, наблюдая за немцами в стереотрубу и поругивая нерасторопного старшину.
Наконец в землянку ввалился Хватов. Потный, запыхавшийся, перепуганный, с пустыми руками.
— Ты где бродишь? — возмутился Титов. — Где жрачка? Мы тут с голода помираем. Где Жульков?
— Нету! — запалено прохрипел старшина.
— Что значит, нету…
— У немцев остались, — Хватов виновато развёл руками, бессильно сполз спиной по стенке и сел на пол.
— У каких немцев? Ты что, Хватов, лишнего принял? Вроде не пахнешь…
Хватов бросил шапку на нары, утёр рукавом потный лоб, безнадёжно махнул рукой, вытащил кисет, трясущимися пальцами свернул цигарку, закурил.
— Собрали мы продухты, вышли, чин-чином. А я варежки в землянке забыл, вернулся. Знал же — путя не будет! Трусим, значицца, по тропке, она направо вертает. А Сашка с термосом отстаёт, термос чижёлый! И, не сворачивая, прямо чешет. «Куды?» — кричу. А он: «Прямком до окопов, а там по ходу сообщения!». Бежим, у Сашки термос булькает за спиной. Запыхались, аж желудок в комок сжало и курить охота, с души выворачивает. Вижу — следы по снежку. Значит, бежим правильно. Пробежали ещё. За кустом спуск в землянку. Из земли железная труба дымит помалу. Ну, думаю, до роты добежали. Надо спросить, где вы.
Спустились в землянку. Темно, со свету ничего не видать. На столике коптилка горит. Печка шипит-потрескивает. На нарах человек пять лежат.
Сашка снимает лямки, ставит термос к стене. Я мешок на пол. Присаживаемся закурить. Сашка на корточки в углу, а я на термос.
— Ты б ещё рассказал, как задницу в раздумье чесал, — мрачно пошутил Титов.
— Достаю кисет, — продолжил Хватов, не отреагировав на подковырку Титова, — отрываю газету, сворачиваю цигарку, закуриваю. Думаю: ну и порядки в пехоте! Спят наповал. Ни часовых снаружи, ни дежурных внутри! Тащи любого за ноги!
Спрашиваю: «Земляки, а где у вас наши разведчики?».
А мне с нар недовольно: «Вас ист дас» и так далее...
У меня дух и перехватило. Их пятеро с автоматами. А мы без оружия, чтоб легче бежать. Я ноги в руки и одним махом наверх. Сашка за мной. Отбежали подальше, я Сашку наблюдать оставил, а сам до поворота, где мы с путя сбились… Ну и к вам…
— С путя они сбились… — недовольно проворчал Титов. — Водку немцам оставили!
— И похлёбку, и сало… Всё немцам осталось! — чуть не простонал Хватов.
Говорков думал. Точнее, прислушивался к тому, как неясные пока мысли в голове начинают приобретать видимые очертания.
— Так, старшина! Всё тебе простим! Водку, хлеб и сало, если без выстрела нас к блиндажу подведёшь… Пять человек, говоришь, на нарах? Вот начальству и выполнение невыполнимой задачи! Вперёд, братья славяне, пока фрицы наш ужин не сожрали!
До немецкого блиндажа добрались быстро. Оказалось, он располагался на полосе обороны соседнего полка.
Граната затарахтела по железной печной трубе блиндажа, глухо рванула под накатами. Печь развалилась, горящие угли разлетелись во все стороны, дым заполнил землянку.
Из дверного проёма вылезли три мало что соображающих немца. Один раненый и один убитый остались в землянке.
Жульков шмыгнул в блиндаж, подхватил за лямки стоявшие у выхода мешок и термос, выскочил наружу. Пленных бегом погнали к себе, раненого бросили.
Не успели пробежать и ста метров, как раздались
