задумался: всем хотелось смотреть «Знатоков» и всякие голубые огоньки у себя дома, а не бегать к Зосимовым и сидеть у них в комнате перед телевизором, набившись, как селёдки в банку. Точно говорят, что народу надо хлеба и зрелищ.
Первым не выдержал Витёк Камышин. Он, в очередной раз, решил завязать с пьянкой. Причём, так и сказал своему разлюбезному куму Саньку: всё, завязываю.
- Я, Санёк, решил завязать, - гордо сообщил куму Витёк. – С понедельника завязываю.
Санёк солидно покивал головой: Витёк на его памяти уже завязывал раз десять, потом развязывал.
- Это дело хорошее, Витёк. Это дело надо отметить…
- Не, Санёк. И отмечать не надо. Моё слово твёрдое, ты же меня знаешь…..как кремень оно. Завязываю на морской узел, хрен развяжешь. Начинаю на телевизор копить.
- На морской узел, это солидно, - поддакнул кум. – Сам бы завязал, но баба Маня, новый самогон выгнала. Приглашала на дегустацию, как специалиста. Презентация нового продукта называется. Из тютины с нотками малины. Обещал заценить продукт.
Витёк обливался потом, но держался, не реагировал на алкогольную агитацию своего кума. Не мужик, а кремень. Пришлось Саньку самому топать к бабе Мани на презентацию.
Находящийся в полупрострации Витёк побрёл по деревне и нос к носу столкнулся со старым дедом Тихоном из клана Нестюркиных.
- Здорово дед Тихон, - приветствовал старого деда Витёк.
- Ась? - приложил руку к уху старый дед.
- Херась…Говорю, как живёте, можете, дедушка.
- Дык, живём хорошо, вот только можем плохо…
- Выходит, плохо, значит, - почесал затылок Витёк.
- Не, милок, выходит-то хорошо…заходит плохо.
Н-да, вот и поговорил со старым дедом. У этого деда видно только одно на уме. Сидел бы уже на печке и не отсвечивал. А этот всё по девкам норовит со своими грязными намерениями. Распоясался дедок вконец. Говорят, как стал дед к ведьме Тимофеевне ходить воду пить, так его на молодок-то и потянуло со страшной силой. Не дед, а бык производитель, страшное дело. Позорит приличную деревню своими выходками. Не только в нашей деревне, но и у соседей из Пути Ильича, и даже в районе поминают вопиющий случай устроенный озабоченным дедом на прошлой встрече Нового года. Или звёзды так неудачно расположились, или в природе что-то сдвинулось, но, слабый на передок дедушка, на празднике вдруг начал не по-детски отжигать. Сначала всё шло чинно и прилично, как у приличных людей. Задумано всё толково, ага, как у людей: ёлочка на деревенской площади под единственным фонарём, возле неё столы прямо на снегу с водочкой и селёдочкой. Подходи и бери. Из репродуктора льётся музычка. Народ красиво украсил главную ёлочку игрушками, и теперь всю ночь совершал променад вокруг неё, чинно откушивая водочку, потом посещал всех соседей с поздравлениями, потом опять толкался возле главной ёлочки. Мероприятие происходило замечательно. Все люди красиво отдыхали. Пока баба Маня, эта отрыжка старого мира, эта змея с ушами, не принесла своего фирменного самогона. Ну, народ и раскрепостился. Все решили, что пора вздрогнуть. Дед Мороз из клана Камышиных прыгал в нахлобученной на него цветастой шапке, шубу в блёстках он уже где-то потерял. Снегурочка из Кабаковых, напившись до изумления орала похабные частушки: «Сидит милый на крыльце с выраженьем на лице. Выражает то лицо, чем садятся на крыльцо».
Баба Маня тоже подпевала в меру сил: «Попросили мы Ивана спеть частушки нам без мата. Из всех слов мы разобрали внятно лишь одно – «лопата».
А дед Нестюркин получился у них заводилой. Народ шептался, что под утро эта лихая компания интимно раскрепостилась и устроила оргию, ибо как объяснить, что на ёлке на другой день нашли нижнее бельё этой гоп-компании. Вот такой конфуз наблюдался на другой день. Вся деревня это грехопадение наблюдала, даже гости из Пути Ильича, перед которыми теперь стыдно. Да, дед Нестюркин искажает моральный облик деревни. И, главное, ему всё нипочём. Но делать шебутному дедушке замечания ни у кого язык не поворачивался, по причине большого к нему уважения со стороны односельчан. Ибо дед Тихон крутизны немереной. Родился ещё в прошлом веке в 1895 году. В 1915 году призван в императорскую армию и сражался на фронтах Первой мировой войны. Получил два ранения и солдатский Георгиевский крест. В 1918 году вернулся в родную деревню и забил большой болт на гражданскую войну. Его пытались мобилизовать как белые, так и серые, то есть красные. Но Тихон отбрыкался, как от тех, так и от других:
- Видите, какой я хворый, кхе, кхе, кровью харкаю, два раза раненый…какой из меня вояка…
От него и отстали. Но односельчане знали, что Тихон поклялся на кресте, что в соотечественников стрелять не станет. Сами если хотите, хоть все поубивайтесь, а я вам помогать не намерен, ибо грех это великий.
Поэтому у новой власти он оказался не в почёте, хотя один из первых вступил в колхоз. Началась новая жизнь, к которой надо ещё уметь приспособиться, поэтому случалось в жизни Тихона всякое, но он умудрился всё вытерпеть и выжить. В 1941 году немецкие фашисты, собрав всех своих прихлебателей со всей Европы, ринулись на Россию. Летом 1942 года эта озверевшая банда торчала уже около Воронежа. Председатель колхоза, видя такое дело, приказал Тихону взять жену, дочку, ещё пять деревенских баб и отогнать колхозное стадо в Саратов. Гнали мычащее стадо по ночам, ибо днём немецких самолётов полное небо. Шли медленно, ибо надо давать дорогу войскам, спешившим на фронт, где-то поить и кормить стадо. В своём путешествии повстречали злых беженцев из Воронежа. Беженцы были в основном бабы, мужики сражались в народном ополчении. Наслушались от баб из Воронежа жутких рассказов, что творили немцы и венгры. Особенно потряс рассказ о массированном налёте авиации на город, когда школьники праздновали окончание школы. Сотни убитых детей. Женщины уже даже не лили слёзы, их глаза выражали такую лютую ненависть к немцам и венграм, что, казалось, испепелят.
- Угу, - сказал Тихон, почесав старые раны. – У меня к венграм и немчуре тоже есть должок, даже два. А теперь и за Воронеж стребую.
Доведя стадо до Балашова, пристроив жену и дочку к хорошим людям, Тихон вернулся в Воронеж. Воронежцы тысячами вступали в народное ополчение. Нашлось там место и бывшему имперскому егерю. В Воронеже Адольф Гитлер получил хреном по всей своей хитрой морде. Придумав план «Блау», он считал, что этот город возьмёт за 2-3 дня. Правобережную часть его войска всё же смогли взять, а вот левобережную часть города так и не смогли. Сражение за город длилось 212 дней и закончилось для фашистов катастрофой, сравнимой с катастрофой в Сталинградской битве. Если в Сталинградской битве фашисты потеряли 300 тысяч немцев и 200 тысяч прихлебателей, то под Воронежем 320 тысяч голов. Под Сталинградом в плен попало 130 тысяч фашистов, то под Воронежем 75 тысяч. Под Воронежем образовалось и самое большое венгерское кладбище в Европе: не то 150, не то 160 тысяч венгров здесь бесславно сдохло. Фактически вся венгерская армия. Венгров, этих скотов, в плен не брали. Гитлер даже перебросил под Воронеж элитный полк, в котором он когда-то служил. От всего полка осталось восемь живых организмов. На правом берегу, немцы пытались установить свою администрацию, но и тут вышел облом: Воронеж стал единственным захваченным городом Европы, где немцам не удалось установить оккупационную власть, ни один человек не записался в их полицию и не переметнулся на сторону европейцев. Поговаривали, и не без основания, что Тихон должок с немчуры и венгров взял их кровью, лично убив штук тридцать пришельцев. Может и врали, но два ордена Славы это не кот начхал.
Вот и четвёртая осень Василька пришла или даже наступила. Реальная деревенская жизнь стала бодро хлюпать и чавкать под его молодыми ногами, не лето, поди. Осень наступила, «птицы улятели»….им «клявать нечаво», вот и «улятели». В октябре Василёк стал чувствовать себя если не архимагом, то приличным таким магом деревенского уровня. И есть от чего возгордится. Теперь в баре у Василька имелась двадцать одна полновесная магическая единица, причём полностью опустошённый бар восстанавливался уже всего за 21 час. Прогресс, однако. В бонусном хранилище теперь красовалось 39 единиц, которые пока Василёк берёг. Пожертвованный от щедрот системы магический аккумулятор теперь вмещал целых восемь единиц. Эти числа грели душу Васильку и позволяли ему уже с некоторым оптимизмом смотреть на мир. Из хорошего в их жизни с Тимофеевной было и то, что урожай этого сезона можно назвать богатым. От колхоза Тимофеевне досталось три чувала картошки, по четыре мешка капусты и свеклы, несколько ящиков морковки и лука, а также зерно для корма птицы. Плюс есть ещё собственный огород, на котором повеселевшая Тимофеевна работала как трактор. Как только у Тимофеевны появилось здоровье, так она сразу же принялась гробить его на огороде. Старушка не для себя старалась работать не покладая рук, а чтобы прокормить прожорливого Василька. В этом году её просторный подземный погреб был забит под завязку заготовками на зиму. Пришелец с другого мира стал уже забывать уругвайскую кухню, и даже стал находить некоторое удовольствие в простой деревенской пище. Он даже попробовал есть пищу, под названием «солёные грибы опята» и «солёные огурцы». Но, из-за особенностей своего метаболизма, дурачку требовалось пищи гораздо больше, чем его сверстникам. Поэтому Василёк придумал изумительный в своём изяществе план как добыть дополнительное пропитание. Главную роль в этом плане он отвёл односельчанам. Должна же быть и от них, хоть какая польза? Конечно, должна. Сказано, сделано. Теперь у Василька режим дня следующий: ранний обильный завтрак, работа по хозяйству без фанатизма, плотный обед. А вот после обеда наступало время пробежаться по деревне на предмет получения угощения от односельчан. Вечером надо торчать дома, ибо мог прийти посетитель к Тимофеевне для чтения молитвы и пития воды. Из-за воздействия на этот мир существ цивилизации десятого уровня, мир сделался несколько кривоватый, что дало Аламеде сделать вывод, что всё действительное в этом мире несколько безумно, а всё безумное стало действительным. Народ подкармливал ошивавшегося по деревне Василька, а тот, постепенно, расширял ареал своего обитания, пока, наконец, не набрёл на золотую жилу. Эта золотая жила была внешне неказистая, совсем не Клондайк, но для вечно голодного Василька она стала находкой. Этой жилой оказался колхозный коровник, который односельчане почему-то величали фермой. Василёк вгляделся в эту «ферму»: как-то слишком бюджетный вариант. В этом коровнике обитало 23 бурёнки под присмотром тётки Марины из клана Остроградских и скотника деда Матвея, который жил не в деревне, а на хуторе, который так и называли – Выселки. По-хорошему, если бы такая «ферма» работала в Уругвае, то владельцев этого заведения, наверное, линчевали бы за издевательство над животными. Бедные коровки на этой ферме жили всегда голодными, как Василёк, доились как козы, а ветеринара видели только по праздникам, да и то шибко пьяного. Вообще-то, это предприятие
