я же знаю, из всех выжимают! Ваш сынок с такими порядками ещё не знаком, зато в школе его всему обучат. Я же не напрасно спрашивала про вашу медаль – коррупция, это узаконенная норма жизни в нашей нынешней стране! Слышала, что из МГУ за неуспеваемость после первого же семестра вылетают почти все медалисты! Разве это не доказательство незаслуженных, значит, купленных медалей? И все смирились! Кому-то даже нравится такое устройство жизни. А какую часть школьников, скажите мне, уже с детства устойчиво привлекает перспектива стать взяточником, вором или проституткой? Не знаете? Так я вам скажу – очень значительную часть! Ведь наши дети постигают реальную жизнь! Пусть и мерзкую! Они давно материальную сторону ставят выше расплывчатой духовной. А мы их с детства сказками воспитываем!.. И потому они нам не верят ни в детстве, ни потом!
– Простите, Эльвира Петровна. Только зачем вы мне об этом..? Я ведь тоже немало знаю… Всё случится так или иначе, только от нас–то зависит немногое!
– Простите меня, но ничего не зависит только от ничтожества! Личность – это я, конечно, не о себе – непременно себя проявит! И что-то, хоть чуть-чуть, но усовершенствует, хоть немного, но приподнимет. И этот маленький взнос всего одной-единственной личности, возможно, народу нашему величия когда-нибудь добавит. Хотя, конечно, если личность аморальна, то от нее лишь вред. Причем, тем больше, чем выше она над всеми окажется. А если учесть, что по своей природе негодяи всегда активнее людей хороших... И средства выбирают без лишней щепетильности... Вот и получается, что даже один негодяй сильнее союза многих порядочных людей!
– Ну, вот, Эльвира Петровна, вы и запутались! Всяких эгоистов и карьеристов, вижу, осуждаете, а меня подталкиваете воспитывать Андрюшку в их же духе!
– Напрасно вы так обо мне... И Андрюшке я желаю всего хорошего. Только мне вдруг померещилось, будто именно ему окажется по силам вырвать этот липкий змеиный клубок из мозгов наших соотечественников, с удовольствием, кстати, усвоивших мораль негодяев. Может Андрюшка и станет тем былинным русским богатырем, о коих, как об избавителях, вечно мечтал наш униженный народ. Ведь негодяи у нас, извините, плодятся с быстротой эпидемии, в то время как население вымирает! Вот и догадайтесь, кто очень скоро станет всюду представлять наш великий русский народ? А мы будем наивно ждать, гордясь своей добротой и этой, как ее, толерантностью, когда волки от испуга скушают друг друга? – подытожила Эльвира Петровна.
– Мрачная перспектива… А может не сама перспектива мрачна, а лишь ее прогноз? Возможно, он ошибочный! Думаю, что именно так, потому как я точно знаю – хорошие люди в любой среде, даже в самой мерзкой среде, всё же сохраняются! Не понимаю, как это им удается, но ведь выживают! Впрочем, Эльвира Петровна, вы столько интересного мне рассказали... Даже неловко.
– Вам так кажется? – со смехом уточнила Эльвира Петровна, не принимая последнюю фразу за похвалу, а лишь как попытку закончить разговор. – Но в этом суть моей работы! Чем больше я знаю о каждой семье, о родителях, тем проще мне улаживать проблемы с детьми. Но и это не всё, – она напряженно осмотрелась по сторонам и, театрально понизив голос, прошептала. – Я же агент влияния на содержании американской разведки! Проповедник саентологии! Вам такая религия знакома?
– ?
– Киргуду! Шутка! – рассмеялась Эльвира Петровна. – Я же за лето по работе соскучилась. И по детям. Мы только накануне открылись, после ремонта. Кстати, как вы относитесь к религии, вообще, и к вере, в частности?
– В общем-то, никак! Пока я верю только в искренность своего супруга и ребенка. На всё остальное у меня и времени–то не остается!
Эльвира Петровна опять одобрительно усмехнулась.
– В искренность детей и я верю, но только не в мужскую верность! Как, впрочем, не верю и в женскую. И дело не в личном опыте – половая психология, есть такая наука, знаете ли, многому меня научила.
Татьяна не хотела начинать дискуссию о супружеской верности или неверности и опять постаралась завершить разговор.
– Но не пора ли мне сходить за сыном? Застолье там, наверное, уже закончилось?
– Да, пожалуй, следует проверить, чем они занимаются. Пойдемте же вместе, Татьяна Петровна.
Обе женщины под руку спустились на первый этаж. Детей, вполне освоившихся и успокоившихся в ходе поглощения пирожных, уже действительно разбирали родители, тоже довольные завершением первого дня в этом садике.
*
Татьяна и Андрюшка возвращались домой, не спеша, привычно нарезая в городских скверах круги вокруг детских площадок. Тихая и сухая осень располагала к лирическим размышлениям, хотя уже не первый раз Татьяне вспоминалось и почему–то тревожило последнее откровение Эльвиры Петровны.
– Видимо, женщине в браке не повезло, – пожалела ее Татьяна, – хотя такая должна из мужиков веревки вить. Странно, если она теперь одна. Я даже не спросила, есть ли у нее свои дети? Только о своем Андрюшке и беспокоилась. Стыдно-то как? Осуждала эгоизм, а сама его проявила в полной мере!
По дороге сын всё же уговорил зайти в любимую им «торгашку»:
– Только посмотрим, мамочка, и сразу уйдем. Ладно? Но я не хочу к тому продавателю, который вчера всё перепутал. Он даже не знает, что «Лендкруйзер» это «Тойота», а не «Мерс».
– Но ему, возможно, и не следует в этом разбираться?
Андрюшка возмутился:
– Мне ты твердишь, что я всё должен знать точно и подробно, а продавателя разве это не касается? Разве мама его ничему не научила?
– Просто я хочу, чтобы ты вырос самым-самым! Кстати, если он продаватель, то кто же мы с тобой? – уточнила Татьяна.
– А ты будто не знаешь? Он продаватель, а мы покупцы! Да, мы с тобой покупцы, да-же если сейчас совсем-совсем ничего не купим, потому что денег нет. Разве не так?
– В общем-то, правильно, – счастливо засмеялась в ответ Татьяна, – только обычно говорят несколько иначе – продавец и покупатель. Продавец и покупатель. Запомнил?
– Ладно! – подтвердил Андрюшка и метнулся по магазину выискивать вновь появившиеся игрушки. Обнаружив что-то интересное, он, как обычно, поджидал маму и вопрошающе кивал в сторону своего выбора. Мама же, чаще всего, с сочувствием на лице слег-ка поводила плечами. Андрюшка понимал её без слов:
– Для нас это дорого, хотя твой выбор мне нравится!
Теперь же он почему-то не задержался возле любимых копий легковых автомобилей, а пошарил в глубокой корзине с мягкими игрушками.
– Мамочка! А медведи быстро вырастают?
– Нет! Они, как и ты, долго растут и долго учатся у своей мамы-медведицы, – удивилась вопросу Татьяна.
– Тогда возьмем этого мишку? Он даже в нашей тесноте поместится? Я его сам всему научу, без медведицы, пока он маленький.
Андрюшка с надеждой глядел на мать, которая при таком подходе не могла отказать сыну, хотя и понимала, что придется чем-то пожертвовать.
– Я ему подскажу, чтобы все медведи поскорее переселялись на Южный полюс, потому что на Северном очень много змей.
– И почему ты решил, будто там много змей? – удивилась Татьяна.
– Так ты сама рассказывала, что Северный полюс ядовитый! Значит, там ядовитые змеи…
Татьяна опять хохотнула.
– Нет, сынок! Полюс северный, но не я-до-витый, а ле-до-витый! Там везде лед. Толь-ко твоему мишке лед не опасен. Мишка у тебя ведь бурый, потому зимой он спит в теплой берлоге, в лесу! А на полюсе живут белые медведи. Но и им не холодно! У них очень теплая шуба.
*
Татьяна, удаленная сразу после замужества от родственников, своих родителей и родителей мужа, три последних года, – каждую минуту день за днем и ночь за ночью – по-святила своему малышу и любимому супругу. Только закоренелый и ненаблюдательный холостяк усомнится в том, что весь этот период она творила подвиг. Впрочем, в реальной жизни ненаблюдательных людей находится не так уж мало. А причина сей большой не-справедливости заключается в том, что свои подвиги совершают многие женщины, можно сказать, часто и повсеместно, никогда не предъявляя претензий на вполне заслуженные награды. При этом, как ни странно, но даже простого сочувствия от окружающих они часто не находят. Как-то постепенно в нашем обществе их материнское мужество стало для всех чем-то естественным, заурядным, даже обязательным атрибутом всякой женской доли.
– Мы-то причем? Это же судьба, уготованная бабам самой природой! – приходилось слышать, пожалуй, и вам, уважаемый Читатель.
Возможно, и Татьяну, пока она студенткой бегала по дискотекам, музеям и выставкам изобразительных искусств, а затем, уже замужем, вынашивала своего первенца, подобная участь, нельзя сказать, чтобы страшила. Может, потому, что Татьяна не имела о ней никакого представления, а может, полагала, что всё равно другого ей не дано. Зато потом-то Татьяне всё пришлось познать сполна.
И уже не понять ей – то ли три напряженных года стремительно пролетели, как мгновение, то ли вытянулись они, словно залежавшаяся возле подъезда бездомная собака? Как-то по-разному воспринимала Татьяна свою жизнь, пока бесконечно хозяйничала, чистила, стирала, облизывала и сдувала пылинки со своего Андрюшки. То вдруг время летело, не успеть за ним, а то тянулось оно совсем мучительно. Особенно, если ожидала для Андрюшки «скорую», а супруг опять оказывался в отъезде.
Каждую секунду своей новой, вполне счастливой жизни она чего–то боялась. Чтобы по неопытности не нанести младенцу непоправимый вред – не перекормить, или дать по ошибке не то лекарство, или не в том количестве, не пропустить прививку, просто не до-глядеть, или не оказаться в страшную минуту совсем неподготовленной. Как же трудно с первенцем, если нет рядом его родной бабушки или, пусть чужой, но доброй и опытной женщины!
Супруг Татьяны Сергей – железнодорожник. Он водит товарные поезда. Она даже как–то стояла рядом с его огромным и страшным электровозом. Конечно, Сергей для Татьяны – бесконечно любимый и дорогой человек, но его работа подчиняется какому-то взбалмошному графику. Иной раз внезапно вызывают ночью – хорошо хоть машину присылают – и он, поспешно поцеловав ее и спящего сына, убегает, сам не зная, насколько. А Татьяна остается с малышом, изнуряемая беспокойством, не случится ли чего с Андрюшкой до возвращения Сергея? В ту сложную пору ей недостаточно оказалось бы и пяти рук, чтобы совладать с морем навалившихся бытовых проблем, но не это более всего тревожило Татьяну.
Даже отупляющий круговорот кормлений, купаний, гуляний, стирок и глажек не особенно досаждал – Татьяна всё сносила героически, как любая любящая мать. Но если болел Андрюшка, а проходило это всякий раз тяжело и опасно, она оставалась наедине с пугающей неизвестностью, от которой опускались руки. Именно это переносилось труднее всего.
Воображение неопытной матери, всегда ожидающей прихода беды, рисовало самые ужасные исходы Андрюшкиной болезни, и она тряслась всем телом, давилась в подушку от рыданий и беспомощности, но не имела права покоряться судьбе. Маленькое тельце, терзаемое муками болезни, которые испытывала на себе и Татьяна, не позволяло ей сдаваться. И она научилась во всём успевать, всё познавать самостоятельно, мужественно сражаться со всеми бедами и невзгодами. Только о собственном отдыхе, об элементарном
