Победила решительность и желание полной ясности. Татьяна открыла дверь в ванную, где за занавеской плескался под холодной водой её или, как знать, уже чужой Сергей, и против своей воли неожиданно промямлила:
– Сереженька! А мы уже пришли!
– Ура! Загуляли вы где-то! Сейчас я выхожу.
– Тебе спинку потереть?
– Не так уж она велика, чтобы ею вдвоем заниматься! Вот голоден я до головокружения! Как только на суше окажусь, тебя разом и проглочу, как Красную Шапочку! А как наш Андрюшка? Ещё не весь садик разогнал?
– Герой наш утомился, уже спит, а ты, давай, скорее за стол, всё готово…
Вот-вот опять задребезжит телефон, подумала Татьяна. Теперь его возьмет Сергей и заторопится, соврет, наверное, будто вызывают в депо. Или что-нибудь подобное. А я останусь дома сверлить неизвестностью свои мозги и от ревности дробить на мелкие кусочки оставшиеся нервы. Незавидная участь, прямо скажем; потому буду действовать решительнее. Может, тогда мне больше вариантов откроется?
Сергей возник в кухне в одних трусах и в каплях воды, нежно поцеловал хлопочущую жену в шею, что ей всегда особенно нравилось, и коршуном набросился на горячий борщ. Он ел с тем аппетитом, который легко сгладил бы все прежние обиды в сердце самой сварливой хозяйки, но даже это обстоятельство не оказалось для Татьяны смягчающим:
– Ты куда-то торопишься, Сереженька? Опять в депо вызывают? – осторожно подсказала Татьяна своему супругу, но он весело возмутился:
– Неужели мне дома не рады? Или это заговор? Дудки! Ничего у вас не получится – моя смена закончилась, а другая будет только… Впрочем, сам пока не знаю! – Сергей как будто пребывал в прекрасном расположении духа. Или, что тоже было в его правилах, за бравадой скрывал плохое настроение и служебные неприятности. Так или иначе, но его ложка уже барабанила по дну опустевшей тарелки, а сам Сергей с откровенным обожанием уставился на жену. Заподозрить его в дурных намерениях Татьяне казалось невозможно. Тем не менее…
– Понятно! – мысленно прикинула Татьяна. – Когда опять зазвонит телефон, Сергей для видимости повозмущается, мол, всё против его воли, и уйдет к той, к другой! Однако теперь, дорогой мой, меня так просто не проведешь! С некоторых пор я тебя вижу с двух сторон одновременно – можешь мне свой МХАТ не устраивать!
Вместо этого Татьяна произнесла совсем другие слова.
– В прихожке телефон вибрировал, а ты в это время был в ванной, я волновалась – не срочный ли вызов, поглядела…
Странно, но Сергея это не задело.
– Да пусть себе вибрирует. Не мой же, и не меня добивается.
– А чей? – сердце Татьяны переполнилось надеждой.
– Да стажера моего! Ко мне стажера прикрепили. Он после рейса так заспешил к своей невесте, что телефон забыл. Я ему запретил отвлекаться в пути, велел телефон убрать подальше. А он оправдывается, мол, невеста по десять эсэмэсок в час присылает, вот и вынужден отвечать. Иначе, говорит, она не может – сразу паникует и ужасно ревнует. А нам, сама знаешь, даже на невест отвлекаться нельзя. А он этот телефон непрерывно в руках вертит! Ну, я с ним и поговорил чуть строже, чем, наверное, следовало. Обиделся. Такая вот история!
– Сереженька! И ты ей, невесте, ни разу не ответил?
– Зачем? Да и что я ей скажу? – Сергей вдруг остолбенел. – Ой, Танюшка, недотепа же я, форменный! Знаешь, даже в голову не пришло, чтобы предупредить. Он же свой телефон в электровозе оставил… Я всё ждал звонка с чужого, тогда бы и сообщил, чтобы напрасно не беспокоился. А он не позвонил… Рейс у нас, знаешь ли, запоминающимся вышел… Погоди, я позвоню ей. Заодно узнаю, где ее возлюбленный задержался? Уж не случилось ли что? Мы же давно расстались. Он даже сдачи электровоза не дожидался… Сразу отпросился.
Пока Сергей связывался с девушкой, невольной причиной мучительных переживаний Татьяны, она, что есть силы, корила себя за необоснованное недоверие мужу.
– Так что у вас случилось, Сереженька?
– Да опять на регулируемом переезде… машину протаранили… Я сообщил диспетчеру, как положено, и покатили дальше. Иначе нам нельзя! А там… Лучше не видеть!
– Ой, Сереженька, беда-то какая у людей! А экстренно тормозить?
– Танюш, ты хоть мне душу не рви. Он ведь оказался в пределах видимости, словно умышленное самоубийство замышлял. Вот только пассажиры в машине зачем? Ну, не мог я ничего сделать! Не мог, понимаешь? Только сигнал и врубил. Чтобы состав остановить, мне два километра нужно, а там – метров сто. У меня только сейчас, под душем, немного отлегло, но не забылось же. А впереди ночь, все эти кошмары… А если медконтроль не пройду… Придется отпуск брать… Намекали уже. Потому-то, кстати, стажер мой и сбежал сразу по приезду. Лица на нем не осталось. Мальчишка о романтике дорог мечтал, наверное! Впрочем, нам ещё повезло, что случилось всё на обратном пути, а то ведь и я спасовал бы, пожалуй. Руки трясутся, внимание рассеивается. Нервишки всё больше барахлят. Непросто, знаешь ли, чувствовать себя убийцей и иметь для этого законные основания! Прямо как палач волею судьбы!
– Ну и хорошо, – неуместно подвела итоги Татьяна и тут же уточнила со скрываемой, но, всё же заметной мольбой в голосе. – А ты меня любишь, Сереженька?
Сергей взглянул на нее мутными глазами, не понимая причин столь неуместной радости у своей супруги, и ответил ей с почти шуточным вызовом.
– А если я не скажу?
– Тогда я не стану больше кормить такого подлого предателя. Итак, твоё последнее слово! – с пафосом воскликнула Татьяна.
– Ну, вот! Пять лет живем, душа в душу, а ты до сих пор не уяснила мой ответ на сей вопрос!
– А тебе трудно ответить? Жалко губами пошевелить, да? Силы бережешь? Значит, так любишь! – Татьяна действительно обиделась, хотя Сергей никогда не понимал, как можно обычным словам придавать столь важное значение. Не лучше ли выводы делать на основе более весомых аргументов?
– Танюшка, родная, милая моя! Ну, не терплю я этого слова. Очень уж оно универсальное – можно любить тебя, а можно жареную картошку. Или, к примеру, футбол. С таким подходом любая глупость становится возможной! Представляешь, я спутаю тебя с жареным футболистом!
– Ты можешь… Я знаю, – всхлипнула Татьяна.
– Танюшка, милая моя, хорошая моя! Я же тебе значительно больше сказал: ты для меня, самая-самая. Мне без тебя не быть! Никогда! Что это, как ты полагаешь, любовь? Нет, конечно! Любовь для нас – это слишком мелко! Она у всех проходит, если не через месяц, то год спустя…
– А твоей насколько хватило? – съехидничала супруга, при этом несколько успокоилась и даже осветилась своей обворожительной улыбкой, с едва обозначенной кокетливой хитрецой, которую Сергей неоднократно пытался воспроизвести в своей памяти, находясь вдалеке, но, к стыду своему, никогда не добивался успеха. Улыбка жены, конечно же, как догадался Сергей, явилась признаком его прощения, без вины виноватого, но игра в недоверие со стороны Татьяны не могла прерваться столь быстро, и потому он подыграл.
– У меня к тебе не какая-то там, пресловутая любовь, а более глубокое чувство, более высокое, более широкое, более крепкое, более самоотверженное, более…
– Опять заболтался. Сколько слов потратил, вместо того чтобы произнести для меня одно-единственное, но самое заветное! Впрочем, все мужики – да и ты не лучше – когда им надо, соловьями заливаются, а всё равно налево поглядывают!
– Приплыли! Помнишь, я же клялся тебе в вечной верности, преклонив колено? А своих клятв я не нарушаю – не обижай раба верного!
– До свадьбы все клянутся, а потом мечтают сменить мужскую клятву на штампик о разводе. Разве не так?
– Танюша! Как я понимаю, тебе нужен повод, чтобы меня оставить? Предупреждаю, ничего не получится – придется меня терпеть до последнего дыхания!
– Ладно, уж! Не такое терпела! – счастливо засмеялась Татьяна. – Лучше послушай про Андрюшку – он сегодня отличился. Даже меня потом стали воспитывать! – Татьяна успокоилась, видя, как Сергей отдалился от тяжелых мыслей, связанных с аварией. – Я даже засомневалась, не перевести ли нашего сына в другой садик?
– И как ты это представляешь? Опять ждать три года? Да и тысяча долларов, которая гавкнет, для нас что-то значит! Даже две тысячи, потому как в другом садике, думаешь, из нас опять не вытянут? И что же Андрюшка такого натворил на две тысячи долларов?
– Ты всё шутишь… Вот сам бы с ним и сходил! А я там натерпелась. Ведь сын твой представление артистов сорвал. Впрочем, если говорить честно, дети к тому времени уже настолько устали, что многие родители нашего Андрюшку за его решительность даже восхваляли. Правда, по ходу он этим клоунам несколько таких словечек выдал, что нас срочно к психологу отправили. Ужас! Я уж тебе не стану повторять те слова, а то и ты научишься! Так вот, психолог, ее зовут Эльвира Петровна, запомни, мне мозги всё прочищала, прочищала. Я никак не могла понять, к чему она клонит. Даже назвала себя американским шпионом. А я, между прочим, так о ней и подумала. Уверяла, будто нам симпатизирует и потому якобы советует воспитывать нашего Андрюшку наглецом и эгоистом, то есть, как я понимаю, полным негодяем. А в противном случае, только представь себе, не видеть ему в современной жизни успеха – заклюют, затопчут, обдерут. Жаль ей, видите ли, что парень наш такой талантливый, но без индивидуального подхода ничего существенного в жизни не достигнет, не сможет нигде пробиться. Как тебе нравится такая воспитательная концепция?
[justify]– Что ж! На нашу беду, она не лишена здравого смысла. Хорошему человеку всегда живется тяжело, а уж сегодня, когда нагло торжествует культ силы – физической, финансовой, чиновничьей – и кумовство на всех уровнях власти процветает, честному человеку и подавно место только на погосте, кем бы он ни был, хоть Ломоносовым, хоть Эйнштейном. Им-то, кстати, в свое время тоже несладко жилось! Только ты, Танюш, зачем всю эту муру в голову берешь? Продуй мозги, как сможешь. Мы с тобой вырастим сына человеком с большой буквы – честного, умного, принципиального, глубоко порядочного – но который, тем не менее, сумеет распознавать само существо своего окружения. Но, даже понимая его, не станет обличать, вешать ярлыки, которых оно, конечно же, вполне заслуживает, то есть не будет бороться с ветряными мельницами, а наладит взаимодействие с теми убогими героями нашего времени, при этом, не пачкаясь. Не будет отказываться от благородных целей, но и бдительность не потеряет, не допустит, чтобы его самого ненароком проглотили,
