- Привет! – жизнерадостно помахал он мне рукой. – С прибытием! Чего глаза пялишь? Удивляешься, небось?
- Ещё бы! – едва смог выдать из себя я. – а ты разве нет?
- А что тут такого? – пожал он плечами. – Иди сюда, я тебе сейчас всё растолкую.
Я спустился по трапу, подошёл и охотно протянул ему руку. Он взял её, чтобы пожать, а левой неожиданно врезал апперкот в живот и моментально добавил боковой в челюсть. Проще говоря, в скулу. Было полное впечатление, будто меня лягнула лошадь. Я снопом рухнул наземь, а он бегом направился к времяходу, влез в кабину и уже из неё бросил мне связку шорт со словами:
- Держи, двойничок!
Захлопнулся люк, и машина времени беззвучно растаяла в воздухе, оставив после себя ощутимый запах озона…
Я долго валялся на земле, не имея сил подняться. Бить он умел… Впрочем, он или я, не знаю, как точнее выразиться, ведь не один год я занимался боксом и почти добился звания мастера спорта.
Потом я сидел под деревом и, признаюсь, плакал. Плакал от подлости двойника, обиды на него и своего собственного бессилия что-либо изменить. Теперь я остался совершенно один за много десятков тысяч лет до начала цивилизации. Что же мне делать? Как быть? Неужели придётся осваивать жизнь первобытного охотника?..
Осмотрел карманы: пара сотен рублей, несколько монет, расчёска, авторучка, календарик на 2123 год с видом Самарской Луки, носовой платок, ключ от квартиры и зажигалка. Последнее – самое ценное: на первое время огнём я обеспечен. Правда, имеется связка шорт, в ней аж пятьдесят штук. Хватит на несколько лет, если выживу, конечно!.. Кстати, зачем он их мне бросил? И почему обошёлся со мной столь жестоко? Почему?..
Я искал, но не находил ответа. Да и откуда он тут взялся? Видно, я никогда не узнаю этого! Вспомнил слова Васьки про парадоксы времени, уж не из этой ли песни подобный сюрприз?..
Приуныл, поругал себя: и зачем только я пошёл на эту авантюру? Дёрнул же меня чёрт поехать спекулировать шортами в прошлое! Так тебе, друг ситцевый, а вернее, новоявленный купчина, и надо за твои аферы! Поделом!..
Поотчаявшись, израсходовав все ругательные эпитеты разнообразной этажности, я поднял связку шорт и уныло побрёл наугад, куда глаза глядят.
Не меньше часа продирался сквозь чащу, плакал, кляня себя за опрометчивость и всячески ругая своего двойника. Вдруг услышал собачий лай и тут же, быстрее белки, вскарабкался на дерево. Кажется, это была осина. Признаться, страшно не люблю собак! Вспомнил известную молитву-оберег: «Божья роса, замажь собакам глаза!» Она мне помогала в подобных ситуациях. Правда, в моём, двадцать первом веке. Принялся повторять её про себя, ничего другого придумать не мог.
Из-за деревьев выбежали здоровущие мохнатые псины и принялись остервенело тявкать на меня, оглядываясь назад. Я с волнением ждал их хозяев, ибо видел, что собаки домашние. Догадка вскоре подтвердилась: к дереву подошла группа первобытных охотников во главе с рыжебородым вождём, у которого брови торчали наподобие сапожных щёток.
Он вопросил шамкающим голосом, обнажая почти беззубую челюсть:
- Кто ты? Откуда прибыл к нам?
Я поёжился, понимая, что от моего ответа зависит вся моя будущность. И неожиданно для себя самого выпалил:
- С неба.
И для убедительности показал пальцем вверх.
- О-о! – только и смогли вымолвить потрясённые до глубины души питекантропы и повалились наземь, усердно отбивая поклоны.
Я приободрился, почувствовал себя увереннее и скомандовал:
- Уберите этих брехливых псов, столь непочтительно оскорбляющих мои священные уши своим визгливым лаем.
Они поспешно уняли собак. Я величаво слез с дерева и одарил нескольких охотников, наиболее авторитетных по виду, шортами. Они остались довольны презентом и повели меня к себе.
В стойбище при виде меня тамошние обитатели ахали, некоторые даже всплёскивали руками, только что не крестились. Я про себя шептал: «Ахал бы ты, дядя, на себя глядя!..» Но вслух ничего не сказал, помня старую истину: чем язык скупее на слова, тем твоя целее голова. Понял, что следует уповать на своё интеллектуальное превосходство и предельно эффективно использовать свои мозги.
Проживали питекантропы в пещерах и меня поселили в одной из них. Небольшой, но довольно уютной. Понятно, по меркам того времени. Дали несколько шкур мамонта, пещерного медведя и махайрода, саблезубого тигра. Я размечтался: вот бы увезти в Самару, в мой, двадцать первый, век, там бы продал их с большой выгодой. Это же натуральный мех, а не какая-нибудь синтетика!
Вечером охотники принесли добычу, нескольких оленей, и принялись разводить огонь. Квадратнотелый детина не менее получаса преусердно тёр палкой о палку, взмок от пота, словно его водой из ведра окатили, но всё напрасно. Пожалев беднягу, я вальяжно подошёл и, небрежно чиркнув зажигалкой, поджёг кучу валежника, заготовленного для костра. Видели бы вы, какое это произвело впечатление! На миг ощутил себя Прометеем…
Моя жизнь в племени тукотумов началась в общем удачно. Скоро я догадался избавиться от своей одежды и одеться в точно такую же, какую носили остальные. Сразу же отношение ко мне изменилось, перестал быть чужим. Действительно, встречают по одёжке…
Оружие себе изготовил, как у них: палицу, копьё и рогатину. После чего стал совершенно своим человеком, так как уже ничем не отличался от питекантропов. Старался быть как все, вести тот же образ жизни. Даже участвовал в коллективных, скажем так, мероприятиях после охоты на мамонтов. Тогда устраивалось пиршества, а наевшись так, что животы округлялись, мужчины уходили в главную пещеру, ложились на пол и отдыхали, время от времени издавая блаженные звуки: «ба!», «бу!», «бы!». Затем все громогласно орали хором: «Бабу бы!»
Я долго не мог понять смысла всего происходящего, потом пришёл к мысли, что сие действо проводится в память того знаменательного дня, когда человеком было сказано первое слово. Именно это – «бабу бы». Наверное, именно в тот момент он стал человеком – говорящим существом. И началась история гомо сапиенс, человека разумного. Верно говорят, что в основе всего лежит любовь. Тут – любовь к женщине…
Глава 3. Культуртрегерские потуги
Я знал, что питекантропы давно вымерли, но тактично даже не намекал им на правду. А они этого не знали и не только чудесно выглядели, но и нахально наслаждались жизнью. Были моменты, когда я откровенно подражал им в этом, упивался простым и весьма здоровым образом жизни, ибо оказался в древности, которая ещё оставалась по-настоящему молодой: мир был очень юн, так как только-только начиналась заря человечества. Природа являлась действительно природой, а не окружающей средой. Свежий, ядрёный воздух, казалось, можно было резать кусками, каждый вдох пьянил хмельной брагой.
Правда, этот мир был открыт настежь бешенству жизненных ветров, в нём имелось множество опасностей, но ты являлся хозяином своей судьбы, от тебя самого зависела твоя участь. Это в «цивилизованной» жизни ты мог позвонить или написать заявление кому-нибудь, порой даже анонимку, и надеяться, что кто-то за тебя всё сделает, «примет меры». Здесь же нужно было просто взять желаемое и после суметь его отстоять с оружием в руках. Кто смел, тот и съел! А если нет, то пусть неудачник плачет, кляня свою судьбу: тебе не помогут ни званья, ни чины, ни деньги. Справедливость была первобытной, но – справедливостью. Сильный был всегда прав.
Поначалу, признаюсь, я пребывал в иллюзиях, что смогу совершенно изменить уклад жизни питекантропов, так сказать, окультурить их. Увы, но прогрессиста из меня – культуртрегера - не вышло. Не только смастерить радио, телевизор или компьютер, но я не мог самостоятельно выковать даже и гвоздя. Я не знал, где мне сыскать железную руду – да хоть ходи я прямо по ней, не смог бы догадаться, что это именно она. А ежели бы кто ткнул меня носом в неё, то я совершенно не представлял себе, как выплавить железо. Спросить же было совершенно не у кого, как вы, несомненно, догадываетесь.
Точно так же я не мог сделать стекло, бумагу, чернила, а уж о пластмассе и говорить нечего. Не знал я и состава пороха… И так во всём: о чём ни вспоминал из того, что окружало меня в Самаре в двадцать первом веке, - ничего сделать не мог. У меня просто руки опустились.
Попытался просветить некоторых питекантропов и сообщил им, что земля круглая. Они хмыкнули, поглядели вокруг и ехидно вопросили: где именно я вижу эту круглизну? Понял, что потерпел неудачу, нового Гераклита из меня не вышло. Пришлось согласиться. Правда, напоследок я упрямо буркнул, что земля - плоская, но ну о-очень толстая.
После нескольких неудачных попыток я смастерил неплохой лук, как мне казалось, и начал практиковаться в стрельбе по цели. Без особых успехов, но рук не опускал. Ободрял себя: если долго мучиться, что-нибудь получится. Между тем попутно приглядывался к жизни тукотумов, всё больше привыкал к ним, а они – ко мне.
Возглавлял племя тот самый рыжебородый, которого звали Бя-Кой. В попытках заручиться его расположением я с помощью Буб-Яна, умевшего обрабатывать древесину, изготовил вождю велосипед. Так что могу считать себя его изобретателем, пусть другие даже и не претендуют на эту славу. Не описать трудов, которые я потратил на изготовление этого самоката. Понятно, настоящих круглых колёс изготовить не смог, был несказанно рад, что удалось сделать хоть квадратные. Вождь проехал немного на велосипеде, квадратные колёса то поднимали его, то бросали вниз. Скоро у него заболело седалище. Он страшно разгневался, принялся осыпать автора нелестными эпитетами, но вдруг осознал, что у него прошли боли в пояснице. Бя-Ка расцеловал меня от радости и вечером на ужине поделился со мной деликатесом – копчёными мозолями с пяток мамонта. С тех пор он всегда ублажал свой радикулит ездой на велосипеде с квадратными колёсами.
Всеми охотниками командовал глыбообразный Бум-Бум. Увы, с ним мы не поладили, о чём расскажу в своё время.
Особенно близко я сошёлся с одним меланхоличного вида мужичком по имени Ть-Фу. Он был коренастым, весьма среднего роста, имел импозантную внешность донельзя грязного и растрёпанного философа. За всё время пребывания в племени я ни разу не слышал его смеха, даже улыбался Ть-Фу крайне редко, и то всегда с ехидцей. В общем, это был неисправимый скептик.
Раз я зашёл поутру к Ть-Фу. Он ещё спал, отчаянно храпя так, что своды пещеры содрогались и грозили обвалом. У входа в жилище его грудастая жена По-Па трясла шакальи шкуры. От них клубами летела пыль, будто дым из костра, и солнечные лучи путались в ней, словно мухи в паутине.
Я пнул Ть-Фу под рёбра. Он прекратил храпеть, приоткрыл один глаз и оценивающе посмотрел на меня, словно раздумывая: встать или подремать ещё немного? После лениво раскрыл и свой второй глаз. Приподнялся на локте и повёл глазами вокруг.
В стороне увидел переломленную надвое свою любимую палицу – именное оружие, которым недавно его наградил вождь племени за отважные действия при охоте на шерстистого
