для того, чтобы пробовать научиться именно такому способу, из бесконечного множества других возможных. Но этот авторитет недостаточно высок, чтобы поверить ему так, чтобы, не проверяя даже его действенность, начать распространять метод среди других с горящими от значимости совершаемого глазами, а если метод окажется недейственным находить все новые оправдывающие причины осечек.
С самого детства человек убеждается, что мир далеко не так прост, как поначалу кажется. То, что было понятно и поэтому не страшно, вдруг в каких-то условиях начинает проявлять неожиданные, иногда неприятные свойства. Постепенно вырабатывается некий набор для тестирования нового: посмотреть издалека, осторожно потрогать, но не рукой, а лучше палкой, пошевелить, если ничего не случилось, можно подсесть поближе и т.п. И с жизненным опытом такой набор все более отрабатывается, становится все более надежным. При таком вот изучении возникает знание того, как себя ведет предмет в разных условиях и это, фактически, представляет собой научное представление, пока еще не описанное, личное знание. Если описать это в виде текста или просто рассказа в форме: свойство и граница условий (неопределенность слов и фраз всегда присутствует для тех, кто не был обучен языку и понятиям этого описания, не было наведено "мостов понимания"), в которых это свойство проявляется, то это – уже научное описание.
Чтобы разобраться в том, что влияет на приобретение знаний (познание), нужно ясно понимать, что такое знания. Их нет в природе, они есть только в голове у людей в виде личного жизненного опыта - правил, проверенных на себе. Книги – это не знания, и для любого, кто не владеет заранее обусловленными символами, - не более чем неинтересные предметы. А для тех, кто владеет, - не более, чем понятно или совсем непонятно сформулированные сведения, которые могут быть верными, могут быть ошибочными или понимаются совсем не так, как это хотел автор. Разные люди по-разному понимают прочитанное, как бы "строго" и "точно" оно ни было сформулировано. И чтобы научиться понимать так, как это задумал автор, нужно немалое предварительное обучение точно тому же, чему был обучен и автор. По крайней мере - воспитание в той же или достаточно похожей культуре.
Попытка обойти это созданием некоего универсального языка описания “реомод”, окончилась неудачно, как и попытки строго формализовать знания специалистов с помощью "экспертных систем".
Знания формируются строго индивидуально в обучающей социальной среде (fornit.ru/434) по мере того, как человек проверяет сведения на своем личном опыте. Новое знание вне социальной среды способны выявить совсем немногие.
Во время первого столкновения с предметом появляется некая уверенность: позитивная, если опыт был удачным и негативная – при нежелательных последствиях, что определяет дальнейшую мотивацию в отношении этого предмета. Поэтому, никакое знание не может быть без личного отношения к нему: негативного или позитивного, и сила этого отношения напрямую влияет на мотивацию поступков. Это – важно понимать. Фактически, знание предмета – это совокупность прогнозов последствий взаимодействия с ним в разных условиях и обстоятельствах. Понятно, что разные люди, обладающие разными способностями, имеют не одинаковые (до противоположности) отношения – прогнозы.
Взамен первоначальной полной неопределенности возникают прогностические варианты возможных последствий. Если человек не искушен, то эта уверенность сразу может оказаться на уровне веры - предельной значимости (fornit.ru/657). И только последующие столкновения с предметом в реальности могут корректировать представления, оценки о нем. Так преодолеваются иллюзии понимания (fornit.ru/456, fornit.ru/459), которые всегда сопровождают любое восприятие.
Согласно условиям возникновения мотивации что-то понять (ориентировочный рефлекс: fornit.ru/44470), внимание удерживается на наиболее актуальном (для которого произведение значимости на новизну является наивысшим из всех других существующих: fornit.ru/node813). Поэтому, если знание о предмете имеет такую высокую позитивную оценку, которую практически невозможно превысить, то такое знание не может быть скорректировано другим опытом с меньшей актуальностью. Человек остается с прежним представлением. И если новый опыт причиняет неудобства, то возникает естественная мотивация обойти эти неудобства или найти приемлемые компромиссы. Верящий человек в этом случае способен очень изощренно находить способы оставаться с прежним пониманием.
С другой стороны, верящий человек оказывается в зависимости от своей веры, потому что не может отказаться от нее в силу высокой значимости. Так, если человек верит, что гипнотизер способен несколькими словами овладеть им, то тот, в ком будет распознан гипнотизер (как правило, по нескольким расхожим признакам: властной внешности, жесткому взгляду, уверенным, завораживающим словам), действительно получит такую власть над человеком, потому что сам человек уже актуализировал свои знания о гипнотизере, восприняв сверхзначимые для него признаки, и тем самым подготовил себя к роли гипнотизируемого, оказавшись в контексте восприятия загипнотизированного (fornit.ru/307). Не только знания о гипнотизере, но многое другое, безоговорочно предвещающее власть над человеком, обладают точно таким же воздействием: лохотронщики, гадалки, ведьмы, экстрасенсы, целители и т.п.
Любое знание, таким образом, напрямую ориентировано на мотивацию, и тот или иной вариант возможных действий будет выбран в контексте имеющейся системы правил, с приходом пускового стимула: того, что потребует уже немедленного конкретного действия. В зависимости от того, каков будет пусковой стимул, будет выбран тот или иной вариант поведения.
Чужой же опыт, полученный как сведения, принятые на веру и приобретенные раньше кем-то в каких-то специфичных для него условиях и возможностях, не подходит для других условий и возможностей, но, принятый на веру, в обход собственного опыта и часто вопреки собственному опыту, приводит к несоответствию реальной ситуации (неадекватности поведения реальности).
В то же время, чужие сведения, проверенные на собственном опыте, могут быть правильно скорректированы, что почти всегда и случается, породив понятие "книжные знания". Действительно, услышанное или прочитанное после испытания на себе окрашивается в другие тона отношения и воспринимается после этого уже значительно по-другому. Просто по рецепту, даже очень тщательно описанному, неискушенный человек не сможет приготовить блюдо, сделать хирургическую операцию, починить сложный механизм, нарисовать картину, понравиться женщине, победить в единоборстве, стать оратором, сыграть на скрипке и т.п. Всему этому он должен научиться, все более оттачивая свой опыт в этой области, вырабатывая личное знание и уверенность в его использовании.
Поэтому никакое познание (приобретение личного знания, которые, в отличие от сведений – всегда сугубо личные, как в этом уже убедились) невозможно без личной опытной проверки сведения (утверждения, предположения). Но, эта проверка будет происходить в каких-то довольно узких условиях, доступных экспериментатору, и поэтому может не во всем быть избавлена от иллюзий восприятия, в том числе и иллюзий прогностических. Подтверждение же результата в разных условиях, делает его все более выверенным.
Исследователь вынужден во многом полагаться на авторитетность прежде полученных результатов - аксиом, затрагивающих его предметную область, но то, на чем он собирается основывать свое дальнейшее исследование, он проверяет сам, приобретая ничем не заменимые знания. В ходе своего обучения, он имел возможность выработать знания, начиная с самых простейших представлений до тех, которые легли в основание его предметной области. Понятно, что в отрыве от такого обучения, он просто не мог бы приблизиться к адекватному познанию - соответствию реальной действительности.
Те же, кто начинает "исследовать" нечто ранее не изученное, или вообще неопределенно-мистическое - в принципе не могут приобретать знания об этом, соответствующие хоть чему-то в реальности. В этом – различие между мистикой и наукой (fornit.ru/736): первая пытается познать, начиная с неопределенного, вторая же всегда начинает познавать с уже хорошо познанного в сторону непознанного.
Основываясь на вере, т.е. на убеждениях, имеющих максимально возможную значимость, невозможно скорректировать эти представления принципиально, если только не понизить их значимость, т.е. отойти от веры, усомниться. А, значит, процесс познания на уровне веры невозможен. Становится возможным лишь все более дополнять предмет веры новыми заповедями, увеличивая неадекватность реальности.
Уверенность проистекает от все более лучшего знания предмета, но допускает возможность коррекции представлений, а вера, имея предельно высокую значимость, уже не допускает коррекции, обучения, сомнения.
Итак, вера – это 100% уверенность, связанная с высокой позитивной оценкой. И это сочетание поистине убойно в смысле мотивирующей силы. 100% - говорит о том, что просто не существует вариантов, альтернативных по силе убежденности основному утверждению. Любые сомнения отскакивают бесследно.
"Вера - не столько знание истины, сколько преданность ей" - Иван Киреевский. И “там, где начинается вера, кончается разум” – это изрек христианский богослов Августин, имея в виду, что, когда нашего разума недостаточно, ничего не остается как положиться на веру, но этим фактически противопоставив веру и разум (такая вот оговорка).
Вера всегда мешает познанию нового и препятствует переосмыслению старого. То, что в детстве, в период доверчивого обучения, приносило выгоду при быстрой передаче опыта родителей или лидеров стаи потомству, в дальнейшем начинает играть роль тормоза и заслоняет понимание нового. В норме дети всегда помимо доверия к авторитету в игровом режиме стараются переступать границы веры и совершают противопоказанные поступки, смотря, что из этого получается. Игра делает возможным временно понизить значимость предметов веры. И это позволяет развиваться дальше, приспосабливаясь к тому новому, чего еще не существовало раньше в опыте авторитетов.
Отсюда вывод: вера не должна сопровождать познание. Исследователь не должен любить свою Идею, свою систему утверждений и описаний реальности, возведя высокий порог ее неприкосновенности. Если ему познание мира дороже, чем любая своя идея, он, в первую очередь, должен попытаться сам найти все возможные ошибки, отсеять иллюзии и предоставить это делать всем заинтересованным (fornit.ru/1012). Он должен строго и безжалостно следовать той стратегии, которая позволяет убедиться в корректности своего описания и выделить границы применимости. В противном случае идея превращается в идею-фикс.
Самый же действенный рецепт против авторитарных Идей – принцип, по которому необходимо определить ту проверку, которая могла бы опровергнуть эту идею (принцип фальсифицируемости идей). Если такой проверки осуществить невозможно, то идея должна быть
