повернулся к круглому окошечку. Снова вспомнил свою сгоревшую английскую квартиру и родовой дом в Инверчепеле. Странно как, из Эдинбурга до Лондона он летел обычно час-полтора, а здесь уже два часа прошло, и ещё столько же осталось, хотя по карте смотрел – казалось, что Москва совсем недалеко от Куйбышева.
А что это там такое интересное? На огромном ослепительно-белом поле стояли вплотную друг к другу десятки железнодорожных составов. Вдали какой-то небольшой городок, а за ним ещё одна похожая стоянка, чуть поменьше. Что это?
Переводчик долго слушал пояснения. Потом повернулся к Керру.
– Это поезда, которые ждут, когда на главной железнодорожной линии появится хоть какое-то окошко. На запад беспрестанно идут воинские эшелоны, на восток – поезда с ранеными и демонтированные заводы с оккупированных немцами территорий. А здесь застряли люди, в основном эвакуированные. Как только появится возможность, их отправят…
«Вот так у них, – подумал Арчибальд. – Всё для фронта, всё для победы».
Когда подлетали, он увидел в окно, что лётчики «дугласа» выпустили несколько разноцветных ракет, наверное, подавая сигнал, что это свои. А через несколько минут к их самолёту пристроились два истребителя, они сопровождали борт до самой земли. На аэродроме их тоже встречали.
В машине Керру объяснили, что сейчас в Кремле верительные грамоты он будет вручать Михаилу Ивановичу Калинину, председателю Президиума Верховного Совета СССР.
– Мы его называем ласково «всесоюзным старостой», – улыбаясь, сказал сопровождающий.
Они ехали по широким светлым улицам. Москва совсем не походила на прифронтовой город. Разве что золотые купола многочисленных церквей были закрашены да на многих красивых зданиях висели маскировочные сетки. Ближе к центру чаще встречались противотанковые ежи и позиции зенитчиков, обложенные мешками с песком. Город спокойно работал, общественный транспорт ходил, даже такси попадались навстречу.
Въехали в Кремль.
– Это Боровицкие ворота, – снова пояснил сопровождающий. – Через Спасскую башню въезжают только цари.
В Большом кремлевском дворце Керру отвели комнату, чтобы переодеться и привести себя в порядок.
– Господин посол, распорядок вашего пребывания в Москве расписан по минутам. Не более трёх минут на приветственную речь при вручении верительной грамоты, пять минут на беседу с официальным главой государства, потом встреча с товарищем Сталиным. У вас всего двадцать часов, в пять утра вы должны быть на аэродроме.
Керр снова почувствовал себя представителем какой-то третьесортной страны. И потому на церемонию вручения верительной грамоты решил надеть к чёрному пиджаку и чёрному жилету светлые полосатые брюки. «Пусть я сделаюсь ещё выше, хотя бы визуально, пусть смотрят на меня снизу вверх».
В сопровождении четырёх офицеров в парадной форме Керр с переводчиком вошли в Екатерининский зал. С другой стороны зала появилась целая группа гражданских лиц. Арчибальд, шагая по блестящему наборному паркету, боковым зрением успевал отмечать оригинальные пилястры с зелёными вставками и своды потолка. Но смотрел он прямо на седоватого человека в очках и с белой узкой бородкой. Тот шёл впереди группы и приветливо, по-доброму улыбался. Остановились ровно посреди зала, на небольшом расстоянии друг от друга.
Ему потребовалось меньше двух минут, чтобы поприветствовать «всесоюзного старосту» и вручить ему верительную грамоту. Так же кратко и негромко, спокойным и чуть глуховатым голосом ответил послу и Калинин. Затем он представил поименно всех своих спутников (Керр запомнил только Деканозова, остальные были не из наркомата иностранных дел, и он решил, что интереса они не представляют, так как вряд ли он их ещё увидит). Пригласили фотографов, сделали несколько коллективных снимков. Потом Калинин неожиданно взял его под руку и предложил пройти в свой кабинет. Следом шли только замнаркома Деканозов и переводчики.
Официальная беседа со «старостой» оказалась совсем не официальной и на удивление доверительной. Михаил Калинин налил коньяку в три пузатые рюмки и предложил выпить за товарища Сталина. Отказа не последовало. Затем выпили за победу над фашизмом. Потом – за успешную работу на новом месте.
Добрый человек с козлиной бородкой поинтересовался, нет ли у посла каких-либо бытовых просьб. Керр не счёл возможным перегружать главу советской власти такими мелочами. На том и попрощались тепло, пожав друг другу руки.
Весь оставшийся день прошёл в нетерпеливом ожидании встречи со Сталиным. Ему приносили обед, потом ужин, провели экскурсией по залам дворца, показали старый английский фильм. Вызова всё не было. Лишь за полночь сообщили:
– Вас приглашает товарищ Сталин.
Шли через площадь. Нигде ни огонька. Изредка по небу пробегал луч прожектора. Через каждые сто метров – патрули. У скромного подъезда охрана, подсвечивая синими фонариками, проверила у всех документы. Вошли. Направо и налево – длинные коридоры с ковровой дорожкой. И тишина.
Подошёл кто-то в полувоенной форме. Негромко попросил подождать. И вдруг по всему городу завыли сирены. Керра с переводчиком тут же повели по коридору, объясняя на ходу, что это воздушный налёт, и встреча состоится внизу, в бомбоубежище. Шли недолго, по лестницам вниз, но запомнить все повороты не было никакой возможности.
Массивные деревянные двери. Секретарь приёмной принял верхнюю одежду. Просят снова подождать. Затем приглашают. К самому главному человеку самой большой страны на Земле.
«Первым сюрпризом для меня была его форма и размер, – написал потом Арчибальд Керр в своём дневнике. – Я ожидал чего-то большого и крепкого. Но я увидел в конце длинной комнаты маленького, согнутого, серого человека с большой головой и огромными белыми руками. Когда он пожимал мне руку, он почти украдкой посмотрел на моё плечо, а не на моё лицо...»
Глава 4. «Противостояние двух старых разбойников»
Сталин быстрым взглядом окинул нового посла и мягким жестом пригласил его к отдельно стоящему столику. Керр сел, утонув в огромном кресле, обтянутом тёмно-коричневой кожей. Главный человек остался стоять, и Арчибальд понял, что его уловка с полосатыми брюками разгадана мгновенно: теперь ему приходилось снизу вверх смотреть на хозяина кабинета.
– Я счастлив увидеться с вами, господин Сталин, – заторопился Керр. – В течение ряда лет много читал и много слышал о вас и всегда питал надежду, что смогу познакомиться с одним из великих деятелей нашего времени.
Сталин едва заметно улыбнулся и сказал:
– Боюсь, что вы преувеличиваете значение моей личности. Хотел бы поздравить вас не только с прибытием в нашу страну, но и с вашим прошедшим юбилеем. Я постарше вас, мой такой юбилей уже прошёл...
– Британские ученые доказали, – не вставая с кресла, ответил Керр, – что дни рождения продлевают жизнь. Те, кто отпраздновал больше дней рождения, живет, как правило, дольше…
Сталин, подождал, когда переводчик закончит, снова ухмыльнулся в усы.
– И у меня для вас подарок, – поспешил добавить Арчибальд.
Он положил на полированный стол серебряный складной набор для курильщиков трубки.
«Один из великих деятелей нашего времени», как позже Керр назовёт Сталина в своём дневнике, слегка наклонил голову, взял подарок в руки, внимательно рассматривая старинную гравировку. Потом повернулся, неслышно шагая по ворсистому ковру, прошёл к письменному столу, не спеша взял из коробки две папиросы, размял их в трубке, закурил. Затем вернулся к столику. Спросил тихо:
– Китайская?
Керр кивнул.
– Эпоха Цыси, последней китайской императрицы.
– Спасибо за подарок. А вы курите? Курите без стеснения. У меня тоже есть для вас подарок…
Главный человек достал из шкафа две бутылки и рюмки.
– Это армянский коньяк, любимый господином Черчиллем. А это – грузинский. Какой предпочтёте?
– Грузинский. С вашего позволения.
Он, наконец, присел, и они выпили за победу. Никакого витиеватого тоста не было. Просто – за победу.
– Ну как? – спросил Сталин.
– Крепкий, как русский морозец, и мягкий, как грузинское гостеприимство, – сказал Керр.
А про себя отметил, что глаза у советского вождя по цвету похожи на его коньяк.
– Увезёте с собой ящик, – Сталин был явно доволен. – Армянский отдадим Черчиллю, когда приедет. А теперь приступим к нашим делам.
Начали с главного – взаимного доверия между союзниками. Сталин посетовал, что англичане порой слишком открыто говорят о некоторых делах, о которых следовало бы молчать. Демократия в военных вопросах должна уступить место секретности, тогда и кооперация между странами станет более эффективной. Керр полностью был согласен.
Речь зашла о честном обмене секретными данными.
– Нет ли у вас информации, вступят ли в войну Швеция и Турция на стороне Германии? – спросил Сталин.
Керр кратко передал мнение послов этих стран – он сразу понял, что их разговор вчетвером на его юбилее прослушивался.
– Прошу прощения, но по своему опыту знаю, что послам свойственно преувеличивать хорошие качества того правительства, при котором они аккредитованы, – сказал спокойно хозяин кабинета. – По крайней мере, наши послы страдают этим недостатком.
И добавил:
– Важно знать мнение правительства, но надо иметь и данные разведки.
– Это, безусловно, так. Хотя я лично больше верю в послов, чем в разведку. За мной в Куйбышеве неотступно слежка шла…
Сталин ухмыльнулся:
– Хорошая разведка – та, которой не видно и о которой никто ничего не знает.
Он не сказал ни слова прямо о необходимости второго фронта. Не говорил о том, какие вопросы собираются они обсуждать с Черчиллем во время его предстоящего визита в СССР. Видимо, подразумевалось, что эта встреча с новым послом Соединённого Королевства – не последняя. Главный коммунист рассуждал больше о причинах начавшейся войны и о политике невмешательства.
– Война, которую Гитлер и его союзники ведут в Европе и Азии, направлена не только против Советской России, но также – и даже в первую очередь – против Англии, Франции и Соединённых Штатов. Войну ведут государства-агрессоры, всячески ущемляя интересы неагрессивных государств, которые считают, что война их не коснётся. Они пятятся назад и отступают, делая агрессорам уступку за уступкой. Идёт передел мира и сфер влияния. Мы же защищаем свою Родину. И поэтому победим…
Он рассказал, какие тяжёлые дни пережила Москва в середине октября прошлого года.
– Вы наверняка знаете, что защищать столицу было практически некому. Немецкие танки подошли вплотную к городу. Оборонять его встали все, кто мог держать в руках винтовку. Одиннадцать дивизий ополченцев-москвичей было наспех сформировано – необученных, почти безоружных. Все предприятия встали. Работающим выдали на руки трудовые книжки с записями об увольнении с шестнадцатого октября. Москва была объявлена на осадном положении. Ничего, выстояли. И так – победим…
Помолчал и добавил:
– Я далёк от того, чтобы морализировать по поводу политики невмешательства, говорить об измене, о предательстве. Наивно читать мораль людям, не признающим человеческой морали. Политика есть политика, как говорят дипломаты. Необходимо, однако,
