заметить, что опасная политическая игра, начатая сторонниками политики невмешательства, может окончиться для них серьёзным провалом…
Увидев, что разговор идёт совершенно откровенный, Керр спросил:
– А правда ли, что эвакуацией кремлёвских служб в сорок первом занимался господин Хрущёв? Говорят, что он в панике ворвался к вам в кабинет, крича, что через час немцы будут уже в столице. Вы попросили его присесть тут же и немного подождать. А через час сказали ему: “Что-то опаздывают ваши немцы. Можете быть свободны!” Правда ли это?
– Вы хотите, чтобы я предавал своих друзей? – ответил Сталин. – Пусть уж лучше они меня предадут.
– Ещё позвольте спросить, получили ли вы послание сэра Черчилля?
– Да, – кивнул Сталин. – Я получил его послание.
– Господин премьер-министр просил меня также при личной встрече поцеловать вас. Я должен это сейчас сделать?
Сталин засмеялся с каким-то странным клёкотом. И, продолжая улыбаться, сказал:
– Раз вы согласились служить почтальоном, можете передать ему ответный мой поцелуй!..
Они проговорили два с лишним часа. В конце беседы новый посол пообещал, что Кремль получит самую оперативную информацию по затронутым вопросам с учётом всех источников, которыми располагает английское правительство.
В машине, когда поздно ночью его везли на аэродром, сопровождающий офицер в больших чинах сказал:
– Не помню такого случая, чтобы товарищ Сталин беседовал с кем-то два часа. У него ведь каждая минута на счету…
Сразу по возвращении в Куйбышев английский посол Арчибальд Керр послал диппочтой в Лондон подробный отчёт о своей первой встрече с Иосифом Сталиным. Он особо отметил, что беседа была предельно откровенной и долгой: «Это было противостояние двух старых разбойников, которые искали в собеседнике желание обмануть, а находили, посмеиваясь друг над другом, поддержку и общие интересы».
Глава 5. Черчилль в Москве, или Лиха беда «Английского начала»
Несмотря на тулуп и валенки, Керр всё-таки промёрз в самолёте. В Куйбышеве он, охая, едва втиснулся в автомобиль. А дома поднялся на второй этаж только с помощью повара.
– Грипп, осложнённый радикулитом, – сказал, послушав больного, врач. – Порошки прописанные принимать регулярно, недельный покой.
Оставалось лежать неподвижно и размышлять. М-да-а, без сомнений, задержка с приёмом у Сталина не случайна. Наверняка они прослушивали все разговоры в посольстве, присматривались и изучали на Лубянке. Скорее всего, весь персонал дипмиссии заменили после отъезда Криппса. Ишь, какие все молодые да умелые. Красавцы…
– Позвольте войти?
Повар принёс бульон. Чудо-напиток, то что доктор прописал. Но не это сейчас удивило Керра. И не то, как этот молодой человек две недели назад легко приготовил шикарный стол с лимонной водкой. Нет, Керра удивило, как он произнёс вопросительное «позвольте?». Это был posh English. Элитный, претенциозный акцент. Это язык высших слоёв общества, престижный вариант произношения, когда все согласные произносятся неспешно и вычурно, как будто у вас во рту карамелька. Повар не позволил себе и доли высокомерия, но это был настоящий «пош инглиш», а не лондонский кокни. Уж в этом-то Керр разбирался!
– Благодарю вас за бульон, – протянул больной. – А вы не могли бы, любезный, присесть и рассказать немного о себе?
Молодой парень не стал чваниться. Отвечал коротко, без эмоций.
– Сэр, меня зовут Евгений Йост. В нашей семье говорили и на английском тоже. Готовить научился с детства. Ещё имею врачебные специальности: фельдшер и массажист.
– “И на английском тоже” – вы ещё какие-то языки знаете?
– Немецкий – мой родной. Я из поволжских немцев. Самостоятельно учу французский.
– А можете меня поднять на ноги? Мне неделю никак нельзя лежать, дела ждут.
Что за настои, из каких трав приносил Евгений, какие компрессы и горячие камни прикладывал к спине, – неизвестно. Но на третье утро, бодрый и свежий, Керр поехал в Наркоминдел СССР к заместителю наркома Вышинскому – пора было готовить визит Черчилля в Москву.
Вернулся разочарованный. Написал в дневнике: «С Вышинским установлена тесная связь. Но с ним ничего важного сделать невозможно».
Спина у Керра прошла, но повар Евгений по-прежнему делал послу вечерний массаж. Арчибальд вручил ему бутылку грузинского коньяка.
– Это подарок от господина Сталина.
Парень просиял так, словно его орденом наградили.
«Надо же, простой советский служащий у них знает три языка и много чего ещё умеет, – подумал Арчибальд. – Хотел бы я залезть в голову русских, но, похоже, их невозможно понять никому. Черчилль прав: Россия – это загадка, окутанная тайной…»
Черчилль прилетел в Москву двенадцатого августа. Добирался окольным путём, через Гибралтар, Каир, Тегеран. Последний перелёт занял у него более десяти часов, поэтому с трапа самолёта сошёл он при полном отсутствии радости на лице. Втянув голову в плечи, английский премьер обходил почётный караул, пристально всматриваясь в каждого солдата, как бы взвешивая, сможет ли Красная Армия противостоять Гитлеру.
Нарком Молотов пригласил Черчилля в свою машину и повёз на дачу в Кунцево. Остальные члены делегации должны были разместиться в гостинице «Националь».
Погода стояла прекрасная, вспоминал сэр Уинстон Черчилль в своих подробных мемуарах. В машине стало душновато. Он чуть опустил стекло в дверце и удивился: толщина стекла составляла «более двух дюймов».
– Это превосходит все известные мне рекорды! – воскликнул он. Переводчик ответил спокойно: «Господин Молотов думает, что так будет безопаснее».
И британскому премьер-министру было о чём подумать. Второго фронта нет, и в 1942 году явно не будет, хотя на первой конференции Энтони Иден клятвенно обещал. Он обещал, с него и спрос. Рузвельт тоже хотел помочь Советам, пришлось его обрабатывать, ухаживать за ним, пока не заключили «брачный договор» – Атлантическую хартию. Этот документ, написанный на обратной стороне ресторанного меню, фактически запрещал изменения государственных границ без согласия заинтересованных народов. Теперь, кто бы ни победил в войне, в выигрыше останутся США и Великобритания.
Черчилль был уверен: он сумеет убедить советского лидера, что вторжение в Северную Африку – это и есть второй фронт. По крайней мере, для сорок второго года Африки вполне достаточно. В следующем году будет высадка во Франции – это можно пообещать.
Всё складывалось вроде неплохо, если б не эта неприятность с ледовым караваном PQ-17. Британское Адмиралтейство приказало бросить конвой и возвращаться, оставив транспорты на растерзание немецким подлодкам и самолётам. Две трети судов с экипажами погибло. На дно ушли двести с лишним самолётов, пятьсот танков, более трёх тысяч автомобилей, сотни ящиков с драгоценным пенициллином. А чуть раньше затонул крейсер «Эдинбург» с пятью тоннами золота по «обратному ленд-лизу» – платой СССР за военные поставки.
Черчиллю доложили, что в Кремле больше переживают из-за потерянных танков, а не золота. Ситуация на юге Советского Союза была просто катастрофической. Немецкие танковые колонны, почти не встречая сопротивления, вот-вот выйдут к Волге. Сталин очень рассчитывал на танки и самолёты союзников. Теперь остановить врага нечем. И две недели назад вышел приказ «Ни шагу назад!», согласно которому за пораженческие настроения расстреливали на месте. Словом, переговоры предстоят непростые…
Вместе с премьером прибыли Аверелл Гарриман, личный представитель президента Соединенных Штатов, и несколько высокопоставленных военных. Для отдыха у гостей оставалось мало времени: вечером Черчилль и Гарриман должны встретиться со Сталиным. На этой беседе будут присутствовать также нарком Молотов, маршал Ворошилов и посол Керр.
Потом, позже английский премьер откровенно скажет Арчибальду, что первые два часа встречи в Кремле были «унылыми и мрачными». После дежурных приветствий Сталин стал ходить по комнате.
– Немецко-фашистские войска, – говорил он тихо и медленно, – прилагают колоссальные усилия к тому, чтобы захватить Баку и Сталинград. Советский Союз возлагает большие надежды на открытие в сорок втором году второго фронта. Об этом правительство СССР с настойчивостью говорит союзникам уже несколько месяцев…
Сталин на несколько секунд замолчал и задал вопрос прямо:
– Правильно ли я понимаю, что второго фронта в этом году не будет?
– А что вы понимаете под вторым фронтом? – спросил Черчилль, явно стараясь оттянуть неприятное объяснение.
– Под вторым фронтом я понимаю вторжение большими силами в Европу в этом году, – с явным раздражением ответил Сталин.
– Открыть второй фронт в этом году в Европе англичане не в состоянии, – опасаясь, что его перебьют, Черчилль заторопился. – После всестороннего изучения этого вопроса английскими и американскими специалистами мы пришли к выводу о неспособности начать высадку на другом берегу Ла-Манша в сентябре этого года. Вместо этого ведётся подготовка к высадке во Франции в следующем году. Однако хотелось бы заметить, что к тому времени немцы, вполне вероятно, смогут противопоставить десанту превосходящую по численности группировку своих войск.
Сталин нахмурился, лицо его сразу стало морщинистым, старым.
– Не стоит так бояться немцев, – наконец выдавил он из себя. – Почему вы их так боитесь?
Ответ именно на такой вопрос и готовил английский премьер заранее. Главное он высказал, теперь можно выпускать лёгкую словесную кавалерию. Как с трибуны Адмиралтейства, стал рассказывать он о том, что Ла-Манш – совсем не простая водная преграда, даже Гитлер побоялся её преодолеть. О том, что фашистские агенты пытались убить его, Черчилля, взрывающимся шоколадом. О том, что бомбардировки Германии будут продолжаться. О том, что Франция – не единственное место, где можно успешно атаковать. Дальше уже совершенно секретная информация, но он уполномочен Рузвельтом поделиться этим тайным планом со Сталиным – сэр Уинстон Черчилль чётко, словно стоял с указкой у карты мира, доложил о готовящемся десанте в Северной Африке.
Ему нравилось выражение «мягкое подбрюшье Европы», и английский премьер несколько раз повторил его, уверяя советского лидера, что именно отсюда начнётся поражение гитлеровской Германии…
Всё, теперь он сказал всё. А Керру премьер шепнул уже на улице:
– Арчи, я очень доволен собой!
Следующий день начался для Черчилля и Гарримана в кабинете наркома иностранных дел Вячеслава Молотова. Британский премьер опять солировал. Так продолжалось час, два. Молотов практически всё время молчал. Уже уходя, Черчилль повернулся к нему.
– Сталин сделает большую ошибку, если грубо обойдется с нами, когда мы прошли уже часть пути.
Ни один мускул не дрогнул на лице наркома. Он ответил спокойно:
– Сталин мудрый человек. Можете быть уверены, что как бы он ни спорил, он всё понимает. Я передам ему ваши слова.
Видимо, передал. Потому что в одиннадцать часов вечера, ровно в назначенное время, вторая встреча со Сталиным началась с того, что, холодно поздоровавшись, хозяин Кремля зачитал меморандум. В коротком документе жёстко критиковалась позиция союзников по поводу второго фронта.
Керр смотрел на
