Все программы, подаренные отцом, я до сих пор храню, как и фотографии мамы, в собственном сейфе, который находится в мастерской и заперт на ключ. Ключ я тоже прячу в надёжном месте — в подвале, в тайнике, о котором знаю только я. А вот у пасынков подаренных отцом игр давно уже нет: или сломали, или подарили, или потеряли.
Когда мне исполнилось девять лет, отец впервые посадил меня за своё рабочее место перед монитором и научил пользоваться компьютером; и показал, как это делают профи. А потом раз в неделю скрупулёзно занимался со мной, обучая азам программирования, раскрывая все возможности компьютера. Иногда уроки затягивались до полуночи, из-за чего с утра мы с отцом просыпались с опухшими, красными глазами и сонными лицами. Это очень раздражало Эльзу, которая недовольно на нас фыркала. Не скажу, что поначалу мне нравились эти занятия. Но по мере того, как повышались мои знания, накапливался опыт, и я всё глубже погружался в невидимый человеческому глазу компьютерный мир, понимая его язык и архитектуру, во мне росло и увлечение, и всё больший интерес к электронной науке. В десять лет я стал джуниором, и скучал по компьютеру, если надолго с ним разлучался, как ребёнок по любимой игрушке. Причём скучал не по играм и бестолковым листаниям сайтов или бездумным просмотрам роликов, а по знаниям, которыми обогащал мою голову отец.
За те два года занятий я научился многому, и уже отлично ориентировался в компьютерном системе, как в своём городе. Знал и «видел» строение и работу всемирной сети, как рентгенолог лёгкие человека; владел несколькими языками программирования, умел создавать вэб-сайты, читать схемы, правильно оформлять алгоритмы, кодить программы. К одиннадцати годам я знал об информатике всё, что о нём знает студент последнего курса технического университета. Своими успехами я радовал отца.
— Когда-нибудь ты сделаешь переворот в компьютерном мире, сынок, — гордился мною отец, — и прославишься. У тебя получится, ты способный малый. А если уж мне не удастся сделать ничего великого, то мой сын за меня это сделает точно. Вот, — отец хлопал ладонью стопки тетрадей, — здесь находятся все мои многолетние труды. Несведущий человек не разберётся в записях. Некоторые зашифрованы. Когда-нибудь они и тебе могут пригодиться, если возникнут трудности.
Не забуду тот день, накануне моего двенадцатилетия, когда отец позвал меня в мастерскую (как всегда под неодобрительные упрёки Эльзы — ей, видите ли, приспичило стирать, и она хотела заставить меня, а не своих чад, которые в это время веселились перед телеком, подняться наверх, снять и принести всё постельное бельё). Он поделился своим новым шедевром — космическим симулятором. Не всю игру показал, только начало, и в общих чертах обрисовал идею и концепцию программы. Но мне этого было достаточно, чтобы понять: отец придумал нечто гениальное, совсем не похожее на всё созданное в этом игровом сегменте на тот день. Он назвал симулятор «Селестия» — по названию одноимённой планеты, которую выдумал и спрятал среди многочисленных галактик в глубине вселенной. Как любой мальчишка, я загорелся желанием сейчас же посмотреть весь сюжет игры.
— Рэй, мальчик мой, — отец обнял меня за плечи, — я понимаю твоё юношеское нетерпение. Но уйми любопытство, подожди малость, и ты будешь первым, кто испытает это детище до того, как его приобретут у меня. Скоро, совсем скоро ты станешь свидетелем рождения уникальной возможности путешествия по мирам, не выходя из дома. — Он демонстративно приподнял аксессуары. — Полностью погружаясь в виртуальную реальность при помощи этого. Пришлось, правда, подстроить всю систему под игру, многое поменять в начинке.
Я остался, честно говоря, разочарованным от того, что не смогу сию минуту испытать симулятор. Но всё равно был безраздельно благодарен отцу за предоставленную мне возможность хотя бы одним глазком взглянуть на то, над чем он работает. Он поделился со мной частичкой своей тайны, — а это уже́ дорогого стоило. Ведь насколько я знал отца, он никогда и не при каких обстоятельствах ни с кем не делился секретами; и пока что-либо до конца не доделает, в жизнь не то что не покажет, а даже и словом не обмолвится об этом, боясь сглазить.
— А когда ты закончишь? — не унимался я.
— Эх, нетерпеливый мой ботаник. — Он иногда называл меня «ботаником», на что я нисколько не обижался, потому что из его уст это прозвище звучало по-другому. В отличие от братцев, называющих меня так с целью унизить, отец в это слово вкладывал всю свою любовь ко мне, к моей одарённости и схожести с ним. «Ботаник» — это слово произносилось им с гордостью, так как только ботаники, по его мнению, обладая замкнутым характером, усидчивостью и терпением, и неприемлемым для большинства образом жизни, только они, природой наделённые гением и интеллектом, и неукротимым рвением к познанию, готовы отречься от земных благ и пойти на самопожертвование ради науки. — Пару месяцев на программу, несколько дней уйдёт на отладку. Потом, не знаю, сколько уйдёт времени на патент, релиз или на поиски покупателя… и можно деплоить.
— Думаю, на это клюнут, — поддержал я его, нисколько не сомневаясь в успехе такой новинки. — Визуализация в 4Д, такого нет ни у кого. Это просто супер! Я и не думал, что ты увлекаешься космосом.
— Да, увлекаюсь. Однажды просмотрел подобные симуляторы, понял, что они какие-то не полные, а потому не интересные: не отображают полную картину действительности. Вот и задался целью создать нечто новое на основе уже разработанных платформ. Плюс, кое-какие открытия в области физики мне позволили добиться такого невиданного результата. Но… о них ты скоро узнаешь. Пока вот, Рэй, перед тобой черновая версия программы: результат моего многолетнего, кропотливого труда.
— Да уж, новее не придумаешь. И сколько же тебе понадобилось времени, чтобы закачать все галактики, все названия? — Я гордился отцом, восхищался его одарённостью и терпением.
В этом месте диалог наш прервал Питер: он сверху прокричал с набитым, как всегда, ртом:
— Эй, ботаники, мать зовёт! Кхе-кхе… — и поперхнулся, стал кашлять, покуда его не вырвало.
— Господи! Да что ж это такое!? — завопила Эльза. — Ты испачкал мой комод, засранец! А ну бегом в раковину!.. И убери за собой блевотину.
Питер, изливаясь горьким плачем, побежал в ванную, продолжая кашлять и, вероятно, по пути, на полу оставляя недавно съеденную пищу.
— Ах ты, гадёныш такой!.. Сколько раз повторять, что нельзя бегать и жрать одновременно. – Эльза ещё долго не прекращала изливать проклятия в адрес своего чадо.
Отец, сморщив брови, с отвращением посмотрел наверх. Потом повернулся и похлопал меня по плечу, посмотрел мне в глаза, — точнее, заглянул в них, будто пытался в их глубине что-то найти.
— Придёт время, сынок, когда ты повзрослеешь и обретёшь свободу, и вылетишь из этого адского гнезда, как птица на свободу, в свой чистый и спокойный мир. — Отец указал на потолок, откуда слышалось торопливое цоканье каблуков туфель Эльзы, спешащей, по-видимому, на помощь своему сыночку. — Пусть тебя называют ботаником, — продолжал он, — пусть в глазах окружающих ты будешь белой вороной, всегда помни и знай: они намного беднее тебя. Беднее духовно. Без тебя они не знали бы, куда себя деть, искали бы ответы в книжных справочниках, оставаясь в каменном веке. Ты богаче и гениальнее остальных.
Отец пожал мне руку и одарил тёплой, обнадёживающей улыбкой.
— Без меня… Скажи Эльзе, я ужинать не буду. Передай ей моё спасибо. И пусть не злится.
И отвернулся к монитору, открыл тетрадь, подкурил сигарету и погрузился в свой, такой близкий ему и покойный виртуальный мир, тотчас позабыв обо всём на свете, даже обо мне. Я поднялся на несколько ступенек и остановился, посмотрел на отца. В это мгновение я понял одну истину, которую не имел разумения в силу своего юного возраста постичь ранее. Ко мне пришло понимание того, что он — этот сутулый «сумасшедший доктор» — мой самый лучший в мире человек, самый близкий и родной; и что роднее него у меня никого нет и никогда не будет.
Мои размышления снова прервал грубый голос мачехи: — Когда же вылезете вы из своей норы?.. Как крысы. Господи, за что мне это?.. Рэй! Рэй!
— Иду, — выдавил я из себя.
— Помоги быстрее, иди сюда!
— Да иду же! — ответил я чуть громче, кинув прощальный взгляд на отца.
В этот момент он тоже повернулся и посмотрел на меня, но такими глазами, что мне стало нехорошо. Не потому, что его взгляд был неприятным или злым, нет, — а потому что я никогда не видел такого выражения на его лице. Он всегда умел сдерживать эмоции, по крайней мере, в моём присутствии. А тут — глаза, полные горя. И столько в них было страдания, непомерной горечи и боли, что мне стало жаль его. До того жаль, что мои ноги перестали слушаться меня, ослабели, будто кости в них вдруг рассыпались в прах. Балансируя, я осторожно ступал по лестнице, удерживая туловище, казалось, при помощи одних только ножных мышц, и тех не ощущая. И последняя мысль, которая посетила меня перед обмороком, открыла мне понимание того самого дорогого, о чём мечтает знать любой мальчишка, глядя на родителя: я понял, как сильно отец любит меня; и знает, что я люблю его также. И что страдаю я в его семейном гнезде — я это тоже прочитал в его глазах.
[justify]Позже, уже в больнице, отец рассказал мне, как я потерял сознание, грохнулся со ступенек и кубарем скатился вниз. Благо, отделался лёгкими ушибами. Как выяснилось, виной тому был
