Перед ним, пьяно шатаясь, стояла тётка Прасковья, в руках она держала бутылку «Рябины на коньяке». Он, не раздумывая, забрал посуду, втолкнул красный огонёк из ладони в горлышко, достал из кармана пробку от ликёра «Паллини», заткнул бутылку.
Пробка плотно вошла в горлышко как родная.
Тётя Паша, пьяно моргая, уставилась на Глеба.
— Ой, Глеб! Какими судьбами? Пришёл меня воспитывать? Давай! А ведь я могу на тебя порчу наслать. Или прокляну. Или...
Она мотнула головой, пошатнулась, еле устояв на ногах.
Глеб каким-то внутренним взором всмотрелся в Прасковью. Он делал это впервые. Даже и не подозревал, что так умеет.
Полилась информация, картинки, сцены, слова. Звуки. Голоса. Тяжёлые вздохи, рыдания, громкий истерический смех, слёзы.
Стало тяжело дышать, смрад чужих мыслей исторгался фонтаном, разливаясь вокруг. Картинки, серые и тёмные, как будто ил со дна реки расходился в стороны. Они шли непрерывным потоком, постепенно светлея, обретая цвет и яркость, и наконец появилась сцена солнечного дня. Всё вокруг залито яркими лучами. Зелёная трава. Яркие всполохи голубого неба. Высокие деревья, шелест листьев, покачивание высокой травы. Покой. Спокойствие и тишина. Счастье.
Прасковья вскрикнула и, подкосив ноги, упала на землю.
— Силы нет. Нет никакой силы у тебя, тётя Паша. Нет никакого колдовства. Только горе, страх и злоба, взращённая годами.
Глеб был удивлён. Он был почти уверен, что его тётка обладает каким-то даром, тёмными силами или колдовскими знаниями. Но ничего такого он не увидел. Перед ним была совершенно несчастная, усталая и озлобленная женщина. И только.
Неожиданно Прасковья встала, мельком взглянув на Глеба, стянула с головы платок, закрыла им лицо. Затем быстро, не выбирая дороги, кинулась прочь.
Глеб стоял опустошённый. Он как будто получил некое отравление от увиденного. Голова кружилась, к горлу подкатывала тошнота. Он машинально опёрся на рядом стоящее деревцо и с облегчением заметил, что дурнота проходит, как будто лёгкий ветерок сдувает липкие потные капли со лба. Взгляд прояснился, дыхание выровнялось, и стуки сердца в груди угомонились.
Тонкая осина, пошатываясь от едва ощутимого ветерка, стояла рядом. По нежной коре ствола сползали к земле чёрные живые трещины, словно кто-то острым ножом пытался добраться до сердцевины. Через мгновения трещины застыли на стволе глубокими корявыми разрезами.
Так вот ты какое, Ведьмино дерево!
Неожиданно пошёл дождь. Это в ноябре! Дождь усиливался, падал на землю тяжёлыми крупными каплями, барабаня по хрупкому снежному насту.
На небе серо-голубые разводы пожирали алые всполохи.
Глеб всмотрелся в бутылку: красный огонёк померк, только изредка вспыхивая едва заметной пульсацией. Зазвонил телефон.
— Алло, Марина!
— Глеб, у нас всё готово, бегом за стол, пора ужинать!
— Да, милая, уже иду, бегу, мчусь на всех парусах!
— Хорошо, ждём тебя!