деятельность, утонуть в ней, раствориться до такой степени, что ничто прежнее больше не будет иметь значения. А потом вынырнуть и обнаружить, что все плохое, что случилось было уже давным давно, и как будто уже и не с тобой, а с кем-то другим.
Четвертый способ это путь мудреца. Это просто объяснить, определить для себя, что же произошло, как это понимать, как с этим жить. У всякого следствия есть своя причина, у каждой причины есть свое происхождение, которое может быть объяснено логически. Если логика бессильна, то поможет диалектика, если диалектика бессильна, то можно прибегнуть к софистике и свести все к замкнутому кругу причинно-следственных связей. К чему-то понятному, где уже не будет места для прежних переживаний, порожденных неведением. Если не получается, то построить объяснение на семантике, сделать из слона муху, сделать его настолько умозрительным, что оно будет напоминать детское отрицание.
Пятый путь – это путь святого. Просто принять и смириться с этим. Принять то, что уже случилось и, что ты не в силах изменить. Можно принять с объяснением, а можно и без, потому что объяснение, на самом деле, в смирении никакой роли не играет, хотя и может казаться чем-то необходимым.
Антон не интересовался, как именно забывала Аня. Он просто поволновался, а затем успокоился, решив, что все утряслось само собой. Аня больше не появлялась в его жизни и видимого повода для переживаний у него не было. Но есть еще один способ забыть, то что случилось. Он стар, как мир и гласит, что если человек против тебя совершает преступление, то ему должен быть преподан урок. Десятикратно, стократно и до получения полного морального удовлетворения. Иначе чем святой отличается от игривой собачонки, которая переворачивается на другой бок, когда ее пнули, полагая, что с ней играют?
Антон вернулся с учебы и открывал входную дверь своей квартиры, когда сбоку от себя он почувствовал непонятное движение. Он инстинктивно повернулся, но все, что он успел заметить, это стремительно приближающийся кулак, который с хлестким, костяным стуком ударил его по лбу. От удара Антон не потерял сознание, но осел на пол и на несколько секунд оказался в необъятном черном пространстве, не видя перед собой ничего, кроме проплывающих перед глазами звездочек. Пока он снова не начал видеть, он почувствовал, что его тащат за руки и за шиворот в квартиру. Нападавшие были хорошо осведомлены где он живет, сколько у него дверей, когда открывается последний замок и когда дома никого не будет. Такую подробную информацию они вполне могли узнать от Ани. Скорее всего девушка не выдержала и рассказала кому-то из своих знакомых.
Пока Антона втаскивали, то у него прояснилось в глазах. Он стал пытаться рассмотреть нападавших и увидел, что их двое. Они тащили его, поэтому он видел их лица вверх ногами, но успел заметить небольшой шрам, который выглядывал у одного из них из-под ворота водолазки. Антон сильно уцепился за рукав этого парня, ворот сполз на плечо и поэтому оказался виден его шрам. В этих условиях эта деталь казалась особенно угрожающей и Антона охватил дикий страх.
Его раньше били, в школе он даже дрался, но теперь все было по-другому. Впервые в жизни с ним обращались по настоящему безжалостно, совершенно с ним не церемонясь и не обращая внимания на то, какую боль они ему причинят и что с ним вообще будет. От неожиданности Антон совершенно потерялся. Он перепугался и стал о чем-то просить, но его никто не слушал. Его уложили лицом в пол и стали с силой выкручивать руки, одновременно спрашивая где находятся записи. Антон попытался сопротивляться и сделать вид, что не понимает о чем идет речь, но в конце концов просто не смог терпеть боль в выворачиваемых суставах и вместе со странной дрожью в животе из него стали выходить слова в которых он обреченным голосом все рассказал.
Антон не доверял своему приятелю, поэтому не давал ему копий и все экземпляры записей он хранил у себя в надежном месте. Пока один из нападавших ушел к месту о котором рассказал Антон, второй крепко держал его, продолжая заламывать руки. При малейшей попытке вырваться он усиливал нажим и вскоре Антон окончательно перестал брыкаться или пытаться поднять голову, чтобы постараться разглядеть нападавших.
Когда второй вернулся, то они приподняли Антона и уложили его животом на кровать, так, что он оказался стоящим на полу на коленях. Один сдернул с него штаны и Антон стал дико вырываться, поняв, что сейчас его изнасилуют. Он напрягал все свои силы и уже не чувствовал боли в выкручиваемых руках. Один из нападавших натуральным образом стоял всем весом на его голове, Антон с трудом смог повернуть плотно прижатое ступней лицо, чтобы смочь хоть как-то дышать. Своими зубами и внутренней поверхностью закатившейся губы он чувствовал шершавость простыни. Слюна кипела на губах, на глазах выступили слезы бессильной ярости. Его руки, вытянутые во всю длину были задраны вверх на манер «петуха», и их нещадно заламывали. Антон вырывался все сильнее. Он впал в настоящую истерику и ему показалось, что он вот вот сбросит с себя нападавших...
Но все кончилось неожиданно быстро. Нога перестала давить ему на голову, а его руки оказались свободными. Мстители очень быстро ушли, закрывая за собой все двери, через которые им приходилось выходить. Антон с облегчением услышал, как хлопнула входная дверь и все стихло. Он аккуратно осмотрелся вокруг, но пока не шевелился. Его руки,из-за растянутых связок, при любой попытке пошевелить ими начинали болеть противной, ноющей болью. Он немного подождал, а когда вновь смог шевелиться, то первым делом встал с кровати и одел штаны. Затем Антон сел на кровать, чтобы собрать все случившееся воедино и как следует все обдумать.
Его взгляд упал на непонятные осколки стекла, которые лежали перед кроватью, где он только что стоял раком. Антон сперва решил, что это что-нибудь из вещей нападавших, поэтому поднял, чтобы получше рассмотреть. К своему удивлению он увидел осколки пробирки, из тех, что есть в любом химическом кабинете. Сперва он не понимал что эти осколки тут делают, но потом до него дошло, что его никто не собирался насиловать. Вместо этого ему в зад вставили пробирку, предварительно харкнув на нее для смазки, а потом с силой кинули в нее небольшую, тяжелую гайку, чтобы пробирка раскололась прямо внутри. Только сейчас Антон почувствовал, у себя в животе какую-то неприятная боль. Сперва он не стал паниковать. Он подумал, что осколки выйдут сами, когда он пойдет в туалет. Но через некоторое время боль стала гораздо сильнее, его словно изнутри резали бритвами, и на своих трусах Антон обнаружил кровь.
Он аккуратно, боком опустился на пол и медленно пополз к телефону, волоча за собой ноги и скуля, как рожающая сука. Он не долго думал куда позвонить, потому что ситуация не давала времени для размышлений. Торопясь так, словно от этого зависела его жизнь, Антон вызвал скорую и истерично объяснил прямо по телефону, что же с ним произошло. Ему, подгоняемому болью, было совершенно безразлично что о нем подумают люди и как он все это будет объяснять посторонним.
Антона прооперировали и он остался лежать еще на некоторое время в больнице. Врачам он объяснил, что все это получилось случайно и в этом никто не виноват. Как «случайно» он не объяснил, а те не стали спрашивать. Однако когда позже он случайно проходил мимо них, то краем уха услышал как кто-то один сказал другому: «Хорошо, что не бутылку». Но Антона уже не интересовало, что же о нем думает медперсонал. После того, как он остался выздоравливать в одиночестве своей платной палаты, на него навалилась череда пугающих мыслей. Он с неимоверной отчетливостью осознал, что в руках нападавших оказались доказательства нескольких изнасилований беспомощных девушек, которые они, по предварительному сговору, совершили со своим приятелем.
Сначала Антон утешал себя мыслью, что совершенное с ним тоже незаконно, поэтому нападавшие ограничатся своим самосудом и дело не пойдет дальше. Затем эта мысль перестала казаться успокаивающей. Страх Антона все нарастал, ему стало казаться, что совершенное им настолько ужасно, что любой суд оправдает этих мстителей. Теперь его коллекция стала для него тяжелейшим бременем, камнем, тянущим его ко дну. Если раньше он считал это какой-то невинной проказой, то теперь все, что он делал вылезало в ином свете, показывая ему свои никогда не виданные прежде стороны. Антон оказался просто парализован этим страхом. Он мысленно поставил крест на своем будущем, на всех своих планах. В его воображении он уже сидел в тюрьме. Он так же слышал, как там относятся к насильникам и стал вздрагивать при любом открытии дверей его палаты, ожидая нежелательных гостей.
Через несколько дней лечения, из его палаты раздался дикий вопль. Прибежавшая сестра была немало удивлена тем, что она увидела. Антон сделал петлю из ремня и попытался повеситься на крючке от лампы. Чтобы достать до нее он пододвинул кровать, поставил на нее тумбочку, а на тумбочку поставил стул. Когда он повис, то крюк почти сразу оторвался и Антон плашмя грохнулся с большой высоты на еще не зажившую задницу. От резкой боли он тут же заорал во всю мочь. Одновременно он снял с шеи петлю, которая мешала дышать и отбросил ее под кровать. Попытка самоубийства осталась незамеченной. Сестре Антон сказал, что хотел поправить контакт в лампочке, которая светила с перебоями, но потерял равновесие, упал и вырвал весь светильник с корнем.
Страх все нарастал и Антон замкнулся в себе. Он стал отвечать тихим голосом, совершенно автоматически, постоянно думал о чем-то своем и было видно, что глубоко переживал. Самым диким ему казалось то, что он никому не мог ничего рассказать или объяснить, он не мог попросить помощи или прощения. Он не мог ничего. Это неопределенность сводила его с ума. Он ждал когда за ним придут и в его голове вырисовывались жуткие очертания казенного дома.
А как это всегда бывает, чего человек больше всего опасается, то и происходит, поэтому казенный дом не заставил себя ждать.
Вор в законе Кулема сидел на самом почетном месте возле небольшого зарешеченного окна. Желтыми прокуренными зубами он грыз зубочистку и разглядывал играющих в карты. Четыре человека играли в буру, усевшись на двух намертво привинченных к полу узких шконках, застеленных серыми одеялами и поставив между ними тумбочку, которая служила им в качестве стола. Сам Кулема никогда не играл, но всегда с интересом наблюдал за чужой игрой.
Недавно давали кипяток, поэтому по кругу ходила большая пластиковая кружка, больше напоминающая супницу или маленькую кастрюлю в которой дымился чай. На тумбочке лежали несколько домашних сухарей, курага и какое-то дешевое печенье. Среди играющих возник спор. кто-то сдавал карты и случайно одну из них перевернул. Та явно пришлась по вкусу тому, кому ее должны были дать и он стал возражать против пересдачи. Сразу возник вопрос пересдавать или нет. Мнения разделились поровну, поэтому решили спросить совета у кого-нибудь еще. Все вопросительно посмотрели на Кулему. Тот достал изо рта зубочистку, сделанную из спички, посмотрел на кончик, снова стал ее
