Загадка Симфосия. День второй

хотя опять слукавил, дозволив сан архиепископа, но хиротонию обязал осуществлять все же в Киеве. Федорец в митрополию не поехал, понимая, что там его после всех сделанных изобличений не только в «архи», но и просто в епископы не поставят. Уж лучше оставаться на Суздальщине «нареченным» владыкой, чем оказаться постриженным в дальнюю обитель.
      Возникает вопрос, в чем таки обвиняли Феодора? Он, будучи женатым, отвергал иночество как условие для приятия архиерейского сана. Велеречиво рассуждая, доходил вообще до отрицания монашества. Конечно, Феодор клеймил симонию, продажность иерархов, особливо наседая на киевских. Кому могли понравиться его злобные нападки? В то же время он заносчиво носил белый клобук, что весьма раздражало и клир, и мирян. Подобное вольномыслие и своенравие подрывало весь церковный порядок и было недопустимо.
      После возврата Феодора из Царьграда его ждало открытое противодействие белого духовенства и иночества. И тут Феодор закусил удила! На свое непризнание он ответил жестокой, бесчеловечной расправой. Ему пристало использовать даже церковное наказание, по-латински interdiktum (12), — он затворил во Владимире все церкви. Но сие — непомерная гордыня есть! Пришло увещевание митрополита, да и пресветлый ум Руси Кирилл Туровский(13) корил Федорца в эпистолах к князю Андрею. И князь уступил давлению, а может статься — сам разочаровался в избраннике.
      Неволей явившись на суд митрополита Кирилла в Киев, где весь клир был озлоблен на Суздаль за недавний погром города, Феодор понес неизбежное суровое наказание.
      Да, на многие вещи из недавнего прошлого открыл мне глаза Андрей Ростиславич. Так мы проговорили с боярином больше часа. Выходило, что мы знаем о богомилах гораздо больше, чем они сами знают о себе. Зачем тогда слушать проповедь еретика Ефрема, зачем терзать в подземелье свои сердца? Но все правильно, мы получили неоспоримые улики. Правда, против кого? Вот о том теперь и стоит порассуждать...
     
      Примечание:
     
      1. Ариане — не принимали один из основных догматов официальной христианской церкви о единосущности Бога Отца и Бога Сына (Христа); по учению А. Христос как творение Бога Отца — существо, ниже его стоящее.
      2. Несториане — утверждали, что Христос рожден человеком и лишь впоследствии воспринял божественную природу, внешним образом соединившись со вторым лицом троицы — Богом Сыном.
      3. Школии — schola (лат.) от schole (греч.) — учебное заведение, система образования.
      4. Монофизиты — сторонники христианского учения как реакции на несторианство, М. трактовали соединение двух природ во Христе, как поглощение человеческого начала божественным. Осуждено Халкидонским собором (451).
      5. Пелагиан(ство) — учение христианского монаха Пелагия (ок.369 — посл. 418), в противовес концепции благодати и предопределения ставило «спасение» человека в зависимость от его собственных нравственно-аскетических усилий, отрицая наследственную силу «первородного греха». Осуждено как ересь на 3-м Вселенском соборе (431).
      6. Иконоборцы — участники религиозного движения в Византии в 8-9 вв. направленного против культа икон, отчасти спровоцированного павликианами.
      7. Козьма Пресвитер — Козьма Пресвитер (предпол. вторая половина X в.), болгарский епископ.
      8. Царь Петр — царь Первого Болгарского царства (927-969).
      9. Евфимий Зигавен — Евфимий Святогорец (955-1028), византийский писатель, родом из Иверии.
      10. Епископ Феодор — епископ Ростова и Суздаля (+1173)
      11. Лука Хрисоверг — византийский патриарх (вторая пол. XII в.)
      12. interdiktum (лат.) — интердикт, запрещение, временный запрет совершать на территории, подвергшейся наказанию, богослужение и религиозные обряды.
      13. Кирилл Туровский — епископ г. Турова (ок. 1130 — до 1182), древнерусский писатель, проповедник, автор торжественных «Слов», поучений, молитвенных канонов.
     
     
      Глава 2
      В которой боярин Андрей пытается осмыслить богомильский след, а Василий в буквальном смысле ищет его
     
      Выявление богомильского вертепа никак не вытеснило из сознания Андрея Ростиславича основную цель наших действий: поиска убийцы библиотекаря Захарии. Размышления боярина постоянно вращались вокруг таинственной смерти.
      Меня же занесло в рассуждения, кстати, довольно здравые, о несомненной связи меж богомилами и останками поклонников древних культов, блуждающих по дальним весям. Язычников по-прежнему наставляют неусмиренные кудесники, что таятся по лесным чащобам. Волхвы те люто ненавидят христиан и являются желанными союзниками ересям и толкам, изобильно плодимых в русских киновиях, словно садовая тля самовозрастают в злопыхательных потугах те лжеучения. Я хотел развить мысль к тому, что демоны — суть идолы славянских верований, как никто лучше отвечают низвергнутым ангелам богомилов, и у тех, и у других много общего. В древних сказаниях на первом месте стоит противоборство добрых и злых сил, достаточно вспомнить вражду Белобога и Чернобога. Но боярин не дал досказать, молвив, что мысли мои заслуживают особого внимания, и так походя, грешно разбрасываться столь глубокими рассуждениями, лучше вернуться к ним в более располагающей обстановке. Я не стал супротивничать.
      — Василий, меня посетило одно соображение! Надеюсь, ты поймешь меня. Антипий постарался навязать нам версию, — поймав мой недоуменный взгляд, поправился. — Ну ладно, пусть без умысла преподнес, что убийство Захарии обусловлено его связями с богомилами. Давай-ка покумекаем...
      Положим, Захария, вхож к еретикам и, повздорив с ними, угрожал выдать их тайну. Его умертвили за день до приезда Владимира Ярославича, стало быть, он собирался объявиться именно князю. Допускаю, что настоятель Кирилл знал о том, что в обители обосновались богомилы, но, благоволя к ключарю Ефрему, почему-то не пресекал его омерзительных упражнений. Вот библиотекарю и выпало воззвать к княжьей справедливости. Богомилы же, предугадав возможное развитие событий, жестоко упредили Захарию. А что им оставалось — не на дыбу же идти? Чем не повод для кровавой расправы, речь ведь шла о жизни и смерти вероотступников. А, что им еще делать? Но это лишь на первый взгляд...
      Андрей Ростиславич рассеянно улыбнулся, но я знал, его мозг безостановочно работал:
      — Пока мы пытались отыскать богомильские корни, одна мысль, возникнув, не дает мне покоя. У оголтелых еретиков, а у богомилов особенно, пострадать за собственную веру слывет достойным уделом. К чести отступников скажу, что, как правило, людей слабых духом, изворотливых ничтожеств, пройдох всяческих у них не держат. К тому же там неуклонно соблюдают пусть доморощенные, но нравственные заповеди, «не убий» — главная из них. Навряд бы они безоглядно ринулись спасать свои шкуры, не гнушаясь смертью человека. Я допускаю, может статься, в сей обители собрались богомилы особые, неправильные. Вот и банщик-содомит в их среде, а мы то знаем с тобой, что люди порочные, как правило, и подлы. Пусть эконом Ефрем труслив и беспощаден, но он должен разуметь, что всякое тайное рано или поздно становится явным. Не Захария, так иной кто — все равно бы донес на них. Так что, всех подряд убивать?
      Да многое не вяжется. И я уверен: на убийство они не пойдут, даже будучи отъявленными негодяями, уже потому, что откройся то злодейство — покаянием и ссылкой им не отделаться. И еще добавлю, лишить человека жизни не просто, тут нужно особое нутро, а они людишки мирные, воцерковленные. Из них никто не посмел бы поднять руку на Захарию. И по воззрениям своим, да и по складу своего естества, у них просто духу не хватило бы. А главное, зачем?
      Боярин перевел дыхание и опять предался гадательным рассуждениям:
      — Учти, мои рассуждения основаны на том, что якобы библиотекарь собрался их выдать. Ну а если у него тех мыслей отродясь не было, тогда как? Ну а коль он совсем с ними не ссорился? Надобно бы откровенно, без обиняков поговорить с богомилами, хотя по душам скажу тебе, скорее всего не получится. По княжьему уставу я обязан принять меры против любой крамолы. А тут бесчинствуют еретики, пусть даже не убийцы — все равно мы должны искоренять инакомыслие. Сегодня же по утру обо всем доложу князю, пусть он призывает владыку и учиняет церковный суд. Настоятеля Кирилла, по всей видимости, сместят, да и поделом — совсем запустил монастырь.
      Считаю, что под стражей богомилы станут более покладисты. Глупо в их положении оберегать монастырские тайны, им уже нечего терять. А утопить ближнего, когда сам идешь ко дну, человек завсегда готов, даже при всем своем благочестии. Не станут они покрывать добреньких благодетелей, а уж гонители их — так те вовсе хулы не оберутся...
      В этой обители каждый кулик себе на уме, пока не прижмешь крепко, никто толком ничего не расскажет, не объяснит. Хотя я убежден — знают, но набрали в рот воды, полагая, что умолчание лучше откровения. Уж так устроены люди, правду только клещами вытягивать, добровольно не хотят признаться. Впрочем, угроза дыбой любому молчуну развяжет язык! Люди они как думают: считается, скажет он правду, так ему зачтется. Глупцы! У дыбы свой суровый закон! Она, как жернов перемелет и зерно, и плевелы. Мельнице лишь бы крутиться, а там что не клади под камень.
      Вот не было счастья, так несчастье помогло! Подвернулись под руку эти отступники. Но совесть моя чиста, не по напраслине людей понуждаем. Да и кто-то обязан наконец, сказать правду!
      И еще хочу отметить — ныне я самый большой враг убийце. Коль злодей не дурак, то должен избавиться от меня, как и от Захарии. Ибо, даже не догадываясь, что мне известно, он уже боится. Ты поимей это в виду. Кстати, ты еще не знаешь, каково быть агнцем, обреченным на заклание, ожидать готовящейся расправы не ведомо от кого?
      А вообще-то, Василий, я не шучу. Я уверен, доподлинно убежден, наша любознательность уже многих лишила покоя. Посему, инок мой любезный, будь готов ко всякой случайности. Я стреляный воробей, меня на мякине не проведешь, но боюсь, как бы ни отыгрались на тебе. Раскаиваюсь, что втянул тебя, не подумав. Хотя вышло как-то само собой, без умысла с моей стороны. А может быть, я слишком накручиваю, возможно, и не стоит бояться. Ну уж нет! Нюхом чую, не чисто тут, в воздухе витает опасность, кровью пахнет!
      Ну да ладно, не буду стращать тебя. Иди-ка лучше вздремни, да и я прилягу. Ну а потом, как и намечено, с рассветом отправлюсь к князю Владимиру Ярославичу.
      Странно, но спать мне совсем не хотелось. Верно, возбужденный мозг, еще не отошел от ночных переживаний и нуждался в подпитке горючим материалом в виде новых соблазнов и страхов. А они носились в воздухе. Мне пришла блажь обследовать богомильскую крипту-капище, а заодно разведать лаз из кладбищенской часовни. Внутренне чутье подсказывало, что мне особенно некого опасаться. Несомненно, после ночного бдения сонные еретики завалились дрыхнуть, да и какой им резон охранять пустую молельню.
      Снарядившись на скорую руку, под покровом предутренней тьмы я отправился на погост. По пути от гостиницы до кладбищенской калитки мне никто не встретился, и слава Богу.