интерес Александра к девочкам легкого поведения.
Весна. Март. Кафе. Александр пригласил меня на встречу с ним.
- Диляра, на кого ты похожа на самом деле, так это на гречанку. Правда, в тебе есть что-то греческое. Но греки, говорят, люди вероломные. Я бы очень хотел совместить свою судьбу с тобой.
Но в ответ, сделала вид, что не услышала сказанного и попросила принести мне кофе с молоком у проходящей мимо официантки.
Александру недостает уверенности, чувствует себя неловко в некоторых местах, в некоторых ситуациях, а когда он смущен, может делаться резким и тем самым обижает людей. Если мы оказываемся в изысканном обществе, встречаем какого-нибудь элегантного человека, или официант выглядит снобом, он старается все делать наперекор, и с ним очень трудно.
Но мир Александра искренний. Мне никогда не нравились отцовская суетность, его страсть к роскоши, его салонная жизнь, любовь к титулам, его щегольство и тщательно продуманные знакомства.
ГЛАВА 4
Концертный зал — бардовые шторы, красные плюшевые сиденья стульев. Здесь будет играть мой брат Санжар.
Он заметно нервничал и, когда вышел к роялю, был бледен и напряжен. Но потом справился с собой и играл блестяще. На него просто обрушились аплодисменты.
Александр сидел на балконе, и я не могла его увидеть, мне было неловко от того, что сама пригласила их с Анжеликой на этот концерт, и не уделила им должного внимания, боясь, неадекватной реакции отца.
Когда заметила его, идущего с Анжеликой по проходу, наши взгляды встретились. Глаза были грустные, молодой человек выглядел очень серьезным и задумчивым, но именно таким он мне нравился; была тронута тем, что он пришел.
В антракте Александр спустился в зал. Он как-то робко стоял среди толпы. Мы пожали друг другу руки. Молодой человек показался мне странным, непривычно сухим и сдержанным. А когда наткнулась на отца, мы обменялись едва заметными улыбками. В тот вечер ощущала, что во мне сидит по-прежнему перепуганная девочка, хотя лучезарно улыбалась всему и всем.
Александра, очевидно, поразило мое вечернее платье, высокая взбитая прическа. А мне хотелось спрятаться под свою ситцевую накидку. Гипнотическое сияние бесчисленных ламп, множество людей, восторженные похвалы в адрес Санжара, светская болтовня — устала от всего этого и увидела в дверях холодное, бледное, аристократически надменное лицо моего отца, и все мои детские тревоги пробудились во мне, словно вот-вот, как тогда, разгорится сражение между моими родителями. Позже отец признался, что он специально напустил на себя такой вид.
В машине, по дороге домой, Санжар укутал меня своим плащом. А я все думала о Александре и поведении Анжелики, которая даже не соизволила подойти ко мне и обменятся любезностями.
«А может это все и к лучшему?»
После концерта он написал мне сообщение:
«Я был ослеплен, Диляра, твоей красотой. Ты оставалась среди всех, как настоящая принцесса. Ты была инфантой Португалии, таких я не увижу больше. Так много разных Диляр ты уже показала мне, а теперь вот еще одна.
Я никак не ожидал увидеть тебя такой красоты. Ты принадлежишь к другому миру. И я не нахожу ничего в самом себе, что могло бы тебя заинтересовать. А мне ты кажешься полной фантастикой, играющей со мной во всякие жестокие игры».
После прочитанного мной письма стала сравнивать контрасте между жизнью Александра и моего отца — той жизнью, в которой росла. Мы знались только с талантливыми людьми, с избранным обществом, с музыкантами, писателями, профессорами.
Мне нравится эта босяцкая жизнь Александра. Она кажется подлинной. И я ушла на другой конец света, к противоположному полюсу, забыв о своем отце, отрекшись от его образа и его ценностей. Да мне плевать на все то, чему он придает такое значение: на силу воли, умение управлять своими чувствами, на культ успеха, эстетизма, на элегантность, на светские, аристократические ценности, на всю эту буржуазность.
Что может сказать мой отец о разнокалиберных блюдцах, чашках с отбитыми ручками, разбросанных окурках, столах, покрытых линолеумом, о мебелишке, тоже разнокалиберной, набранной с бору по сосенке, о жалких диванных подушках, о ковриках.
Да, забредаю с Александром в такие кварталы, куда никогда не заглянет мой отец, сижу в барах, куда он ни за что не войдет, разговариваю с людьми, которых он не пустит на порог своего дома.
Александр, скиталец по натуре, считает, что дом — это необходимое условие творчества, что всякие коловращения и блуждания мешают росту и ничуть не расширяют горизонт.
Как-то мать мне рассказывала, как отец будущий учитель пения для моей мамы, был приглашен в гости, хотя у него и не было подходящего для визита в такой дом костюма. Моя мать сказала, что это пришел ее будущий учитель пения. Семья была не в восторге от такого знакомства. Дед мой просто пришел в отчаяние. Но влюбленная девушка стойко выдержала семейный натиск и вскоре стала женой нищего музыканта. Этот род занятий не имел никакого престижа в нашей семье, и для них этот брак казался позором. Молодые отправились искать счастья и через год родилась я. И все-таки мой дед регулярно посылал им деньги.
Почти десять лет мои родители не общались с дедушкой и бабушкой, пока дедушка не заболел раком. Тогда только что родился мой брат Санжар, и мать узнав о страшном диагнозе, подхватила его и меня и поспешила в дом к своим родителям.
Отец появился позже и все время пребывания там посвятил попыткам соблазнить младшую мамину сестру. Моя мать была единственным человеком в доме, которая сидела рядом с дедушкой. И последнее, что он с трудом смог выговорить ей перед самой смертью, это было, - Ты прости меня доченька за все. Как мне жаль, что ты не смогла увидеть в этом человеке – лицемера и эгоиста. – Видимо эти слова были посвящены моему отцу.
ГЛАВА 5
Мои крылья — такси. У меня не хватает терпения ждать чего бы то ни было. Как чудесно выходить в три двадцать пять из дома, в шум и суету города, сбегать вниз, ехать, предвкушая встречу, через весь город в кафе, где сидит Александр с приятелями. Такси — волшебная карета, переносящая меня без всякого труда с одной орбиты на другую, плавно катит сквозь жемчужно-серые сумерки, сквозь опал, который и зовется Алматой.
Мы с Александром и Юрием за столом на кухне разговаривали, выпивали, спорили, рассказывали истории, пока не погасли уличные фонари, не растаяла ночь и прозрачный, робкий, окрашенный сиеной не возник в окнах рассвет.
Александр считает, что рассвет сам по себе —новая жизнь. А я не могла объяснить, что почувствовала. Но в первый раз не ощущала в себе непреодолимого побуждения бежать и в первый раз предавалась братству, слиянию, доверчивости без внезапно ощутимой необходимости обратиться в бегство. Всю ночь пребывала там, не испытывая желания резко обрубить все, без болезненного сознания разъединенности, постоянной нужды в своем собственном мире, невозможности остаться вне, в тот или иной момент отрешиться от всех. Раньше такого не было, рассвет пришел как первый пролом в моем мучительном неумении приспосабливаться.
Никогда не понимала, что происходит.
На вечеринке, делая визит в какой-нибудь дом, за игрой, в кино вдруг возникала тревога. Не могу больше выдерживать роль, казаться одной из них, звучать в унисон. Где же выход? Только в бегстве. В немедленном бегстве. Было ли это неумением приложить усилия, чтобы убрать препятствия, снять барьеры, раздвинуть стены? Но вот тихо подкрался рассвет и застал меня сидящей вполне уютно с Александром и Юрием, и это был рассвет освобождения от безымянного врага. Ведь к полуночи всегда превращалась в одинокого странника.
Это бывало так, словно оказывалась чужестранкой в незнакомой стране и меня там радушно принимали. Чувствовала себя как дома, участвовала во всех праздниках, присутствовала на крестинах, свадьбах, похоронах. Меня приглашали на банкеты, на концерты, на дни рождения, и вдруг становилось ясно, что говорим мы на разных языках, и вообще все это лишь вежливая игра.
Что же мешало мне и не впускало туда? Сколько раз меня вводили или я входила сама в полную людей комнату с искренним желанием смешаться с ними, стать одной из них. Но страхи оказывались сильнее желания, и в результате этой борьбы чувств убегала. Только однажды дала процессу обратный ход и тогда испытала, каково быть отторгнутой и оставленной теми, кто болтал и смеялся, вполне довольный общением друг с другом. Да, из этих заколдованных кругов выходила сама, потому что чувствовала, что круг этот как бы обнесен электрической оградой против воров и я не могу пересечь линию, и пренебречь ею. А мне очень хотелось стать частью каждой яркой, радостной минуты, и быть смеющейся, и плачущей женщиной, которую страстно целуют, а потом она выходит замуж, и рожает детей.
До встречи с ним думала, что искусство — рай, неземное блаженство, не имеющее отношения к человеческой жизни; только оно может превратить боль в абстракцию.
Но есть другой, мужской путь преодоления боли — поставить искусство, пространство, время, философию, историю между собой и жизнью.
Искусство — это рецепт здравомыслия и утешения пред ужасами и страданиями человеческой жизни.
ГЛАВА 6
Майский вечер. Мы с Александром и Юрием сидим в ресторане на террасе, поглощаем все уличные шумы: голоса прохожих, гудки автомобилей, воркование голубей и собачий лай.
Александр пьян и предается воспоминаниям.
-Однажды как раз в день своей получки Малыга потащил меня в бар. Мы там подцепили двух девиц, привели их в хату Малыги. Сидели на кухне, закусывали, и они решили, что пора договориться. Заломили такую цену, что я хотел их отпустить подобру-поздорову, но Юрка согласился, и они остались. Одна была танцовщица и показала нам несколько своих трюков голышом, в одних туфлях.
Веселый гам и хохот двух студентов за соседним столиком разозлил меня. Мне показалось, что ребята смеялись надо мной. Но не стала заострять на этом внимания, подумав, что ошибаюсь и продолжила слушать друга.
Сначала Александр изобразил элегантного джентльмена, снисходительно и высокомерно беседующего с проституткой, потом перешел на женщину в конвульсиях страсти, и вот потекли истории. Буйное детство на улицах Воронежа, Саратова. Жестокие игры на пустырях, драки, гонки на велосипедах. Проделки. Воровство мелочи у родителей. Вранье. Жульничество. А потом терзающая тело и душу похоть.
- Эй, красотка! – крикнул один из ребят за соседним столиком, мне. – Пошли к нам, мы тебя Клеопатрой нарядим. Ты же вылитая Клеопатра! – и поднял полупустую кружку с пивом.
-Ты только посмотри на ее нос? – второй обратился к первому.
Злобно глянув на студентов, вцепилась в скатерть, и не рассчитав силы дернула ее. Все что было на столе с грохотом повалилось на пол, и нам пришлось покинуть кафе.
Александр с Юрием так и не поняли, почему это сделала и посчитали все случайностью, которая может произойти с каждым.
Не стала говорить им о тех ребятах за соседним столиком, которые видимо от страха сразу же покинули кафе, оставив деньги на столе.
— Вот, например, Алена, ее буфера? — продолжал Александр оживлено
