Тот, кто был мной. Автопортрет (том 3)

у них дома уже целую неделю и занимавшемуся зубами, человеку, с которым прежде как-то стеснялась полноценно контактировать. Глория хотела говорить именно с ним.
-У нас в школе новый охранник, - негромко сказала женщина внутри девочки, - Красивый, яркий, сильный.
-Я понимаю, - улыбнулся дед и присел на край ее кровати, - Это бьется разбуженное огнем сердце. Пылает и горит. До боли.
-Я знаю, что это не я сейчас, - делилась своими переживаниями Даша, - Но мне не хочется, чтобы это закончилось. Его лицо прямо передо мной, там столько всего, что мне нравится.
-Как твое имя? Той, чьи глаза сейчас так сияют? – спросил дед.
Глория представилась, и тогда он опустил руку девочке на грудь, стараясь сделать это максимально неощутимо для внучки.
-Он услышит, обязательно услышит, - негромко обратился дед, глядя ей прямо в глаза, - Но будь осторожна, Глория. Людям свойственно осуждать то, что сильнее их. Неважно, будет ли это свет или тьма. Я вижу тебя насквозь, поэтому знаю, на что ты готова пойти, ведомая чувствами.
Однозначно он чувствовал дрожь и трепет, охвативший Дашу с того момента как Глория заявила о себе. Слишком нежный, слишком сладкий для маленькой девочки, но невероятно бурный для взрослой любящей женщины – трепет раздавался в каждой частице ее тела, даже когда Даша закрыла глаза и попыталась уснуть, он не унимался ни на миг. Вряд ли эти ощущения могла почувствовать ее мама, чей роман начинался хаотично и сжато, и знакомство ее собственных родителей с женихом и будущим супругом случилось совсем внезапно. Нет, то, что происходило с юной Дашей, в корне отличалось от сдавленных бешеным индустриальным ритмом чувств. Глория не хотела униматься, а если бы и хотела, для нее это стало бы проблемой.
Когда же Аркадий Петрович встретился с Валерой следующим утром, придя в школу, где училась внучка, он не был впечатлен теми внешними данными охранника, которые заставляли Глорию хотеть любить и быть любимой. Лишь взгляд Валеры так и притягивал к себе внимание, чтобы за долю секунды успешно попытаться поселиться в сознании Даши и запомниться ее деду. Выгоравший, но тем становившийся все ярче, подобно светилу, со временем выжигавшему более тяжелые элементы, его составляющие, и оттого становившемуся только горячее и  больше в размерах. И часть этой энергии, безусловно, передалась Даше, будто идеально подошедший к сердцу девочки ключ, что выпустил Глорию на свободу.
-Как она? – с неподдельным переживанием за здоровье ребенка поинтересовался Валера.
-Родители решили позволить Даше день побыть дома и перевести дух, - кивнул Аркадий Петрович, - Завтра девочка обязательно пойдет в школу… Она говорила со мной о тебе, - перешел он к делу.
-Обо мне? – искренне удивился Валера.
-Ты ей понравился. Как мужчина. Знаю, звучит не вполне привычно, потому что речь идет о ребенке двенадцати лет. Но говорила со мной на эту тему зрелая женщина. Поверь, так бывает, и мне уже доводилось в своей жизни наблюдать подобное. Сердце, слишком рано наполнившееся теплом и лаской, и потому очень ранимое от малейшего укола.
-Да ладно тебе гнать, отец, - усмехнулся Валера, - Сам же сказал – ребенок. Какие, нафиг, любовные чувства?
Однако его скепсис быстро улетучивался под пристальным взглядом Аркадия Петровича, будто впившегося в Валеру цепким и болевым хватом.
-Ты увидишь ее завтра, - непреклонно заверил дед, - Взрослую женщину, яркую, чей блеск затмит все вокруг тебя. Думаю, тебе не хватает этой силы, думаю, ты истощен.
-Подожди, отец, хочешь сказать, что это я виноват в том, что с ней произошло?
-Я ни в чем тебя не виню, - остановил охранника Аркадий Петрович, - Как не сомневаюсь в том, что ты вполне нормальный мужик, без каких-то наклонностей, и ты прекрасно отдаешь себе отчет в своих деяниях. Так совпало: всего лишь одна искра, доля секунды.
И появление ее в стенах школы на следующее утро начисто удалило все сомнения Валеры, почти не сомкнувшего прошедшей ночью глаз. И этот дед, и его история о малолетней внучке, в сердце которой запал новый охранник, кажется, это происходило в каком-то сне. После его общения с дедом Валера не мог избавиться от мысли, что просто перешел кому-то дорогу, и ему так намекали, чтобы он убрался из этой школы. В противном же случае Валеру можно было обвинить в сексуальном домогательстве по отношению к несовершеннолетней, а то и вовсе в педофилии. Как бы это дико не звучало, но блат пока еще никто не отменял, и человек со стороны - всегда большая проблема. На что не пойдешь ради друга или родственника, для которого есть местечко получше? Просто Валера уже проходил через, скажем так, подсидку на рабочем месте, когда его убрали, чтобы взять на его место чьего-то сынка.
И утром Валера был готов к неприятному разговору с директрисой школы. Однако, как дед и обещал, Даша появилась в школе в его сопровождении. Только то была совсем не девочка двенадцати лет отроду. Это действительно была молодая женщина, прекрасная и восхитительная, в которой юные черты Даши почти не просматривались. Но это была она, спрятавшаяся внутри невероятной обжигающей силы, источник ее, недостижимый для посторонних взглядов. Волшебный огонь окружал Дашу, и эта яркая эффектная женщина, которой даже косметика не требовалась, целиком состояла из этой силы, и тем фантастичнее она была, одетая в длинное белоснежное платье, под которым пряталось бесчисленное множество тайн. Каждый ее шаг был идеально грациозен, она будто плыла, разливая вокруг себя захватывающий все внимание Валеры приятный и дурманящий жар.
А ведь он хотел погрузиться в него целиком, с головой, погрузиться безвылазно, чтобы не чувствовать холода снаружи, а остывшее тело его бил приятный озноб. Такого уже долго не было с ним, и будто не было в жизни никогда. Он вдруг почувствовал невероятную девичью нежность, едва только Даша переступила порог учебного заведения, нахлынувшую на Валеру каким-то освежающим пламенем с головы до ног. Он будто сам привлек ее, вызвал всю эту мощь на себя, уже заранее предвкушая все ощущения, которые запланировал в ней, и они лишь усилились в эти бесконечные мгновенья. Он услышал голос Глории, ее трепет, ее пульсацию, насыщавшую ее имя, неустанно повторявшееся у него в голове.
Стоило лишь Глории повернуть к нему голову, их взгляды пересеклись, и будто Солнце вспыхнуло между ними, наполненное с каждой стороны неотличимой друг от друга энергией. Именно такая энергия бурлила некогда в нем, со временем растраченная на пустое, именно эту энергию он хотел физически чувствовать в своих руках. Стиснуть окружавший Глорию огонь в пальцах. И на какой-то момент он потерял из виду ребенка, находящегося в самом эпицентре бушующей огнем Глории. Тогда она была так похожа на Нинку, воспоминания о которой Валера старался не выбрасывать из своей памяти, хотя между ними все было закончено давным давно. И, кажется, это она зарядила его той энергией, что теперь утекала из него неустанно.
-Что происходит, отец? – не смог сдержаться Валера, едва Даша скрылась из поля его зрения вместе со своими одноклассниками, довольными ее появлением после недавнего инцидента с ее здоровьем.
Вместе с дедом он вышел на улицу.
-Разве ты не видел? – с довольной улыбкой ответил Аркадий Петрович.
-И увидел и почувствовал. Как такое возможно?
-Значит возможно, - кивнул головой дед, - Тебе открыта возможность видеть то, что скрывается внутри Даши. Такой возможности нет даже у ее родных отца с матерью. И то, что внутри нее, прекрасно, и адресовано тебе.
-И что мне с этим делать? – усмехнулся Валера в недоумении.
-Ты же охранник, - пожал плечами Аркадий Петрович, - Вот и делай свою работу – охраняй.
-Я не смогу, - замотал головой Валера, - Из-за нее, из-за Глории. Ее устроят куда более тесные отношения. Я это знаю, я это чувствую. Извини, отец, не хочу проблем. Какими бы возвышенными и горячими не были ее чувства ко мне, меня осудят отнюдь не за Глорию.
Он развернулся, чтобы оставить деда и отправиться-таки в директорский кабинет.
-Вам быть рядом друг с другом, - негромко предрек Аркадий Петрович, и Валера определенно его услышал, - Это твое…

…без окончания…

Глава 7. Инфекция

…Ему часто снился один и тот же сон. Даже не сон, что-то другое, чрезмерно живое и реалистичное. И он бы не назвал его кошмаром, хотя просыпаясь среди ночи он чувствовал холодную дрожь, и воздуха не хватало, чтобы полноценно дышать. Но вместе с тем он на миг понимал, что получает удовольствие от этих неприятных ощущений, и ужас осознания данного извращения так же сладко успокаивал, отчего ему хотелось увидеть свой сон еще раз.
Ему снился деревенский дом, небольшой, черной тенью наложенный на темноту летней безлунной ночи. Это был его дом, в котором он родился и вырос. Но в эту безлунную ночь, мрачную и пугающую, он был вне стен родного дома, а потому просто стоял перед его незашторенными окнами, глядя внутрь. В окнах горел свет, погрузив все нутро дома в нездоровую желтизну. Нездоровую потому, что она была пропитана ужасом, заставлявшим тело ее наблюдателя снаружи покрываться гусиной кожей. Это была мертвая, безмолвная, и холодная желтизна, всю мощь страха от которой он вряд ли бы смог описать словами.
Желтизна позволяла ему увидеть все нутро родного дома, которое он помнил наизусть. Он видел старый шкаф, все дверцы которого слегка скрипели, стол, накрытый полиэтиленовой скатертью, две кровати, обе мягкие, на которых сон захватывал практически мгновенно, и ничто не могло ускользнуть от его взгляда. Но самым главным в этот момент была женщина, блуждавшая по его дому в темном летнем платье и грязных резиновых сапогах. В руках ее было двуствольное ружье, из которого женщина только что застрелила двоих человек, и тела их находились в обагренной кровью одной из кроватей, накрытые одеялом. То были любовники, застигнутые женщиной врасплох. И движимая бешенством, до ужаса исказившем ее некогда хорошенькое лицо, женщина расправилась и с мужем, и с его любовницей. Но и после убийства эта мерзотная маска, превратившая женщину в кошмарного монстра, никуда не делась.
Он почему-то узнал в убийце свою соседку через три дома от его собственного, Лилову Людмилу Леонидовну (хотя между ними даже отдаленно не было ничего общего внешне), застрелившую мужа и его «шалаву», совсем молоденькую рыжую Кристинку Вано, заявившись к той в дом с неожиданным визитом и ружьем наперевес. За это убийство Лилову закрыли на шестнадцать лет, и на тот период времени он был еще пацаном. И он был сильно впечатлен тем громким преступлением, несомненно, надолго запомнившемся всеми местными. Конечно, еще тогда он понимал, что налево ходили все, и что в столь тесном деревенском мирке у всех были тайны, о которых не стоило открывать рот даже под воздействием алкоголя. Кто кого перетоптал и сколько раз должно было оставаться зарытым поглубже.
Женщина в его сне не вызывала в нем ничего, кроме отвращения, он понимал, что должен был как можно скорее покинуть это место, переполненный всеми возможными негативными эмоциями. И все равно продолжал наблюдать за ней. И в какой-то момент женщина поворачивалась к нему лицом, и он чувствовал весь кошмар его. И в следующий миг входная дверь его дома открывалась, и женщина