представала перед ним, вырастая и возвышаясь над ним, сжимая ружье обеими руками, в которых было максимум ее могучей силы. И несмотря на темноту улицы, он отлично видел ее страшный взгляд, стремившийся уничтожить его без остатка. Его сердце было готово выпрыгнуть из груди от холода, пронзавшего всего его насквозь. И лишь за долю секунды перед пробуждением он понимал, что находился внутри этого ужасающего существа, в котором от женщины оставалась одна только физическая оболочка. И он не просто не мог убежать от нее, но не хотел бежать, чувствуя свое физическое превосходство.
И когда Люда, его жена, упала, сраженная насмерть из обреза охотничьего ружья, и кровь расплылась под ней, он совсем не испытывал какой-либо паники от того, что только что сделал. Точнее, реакция на убийство собственной жены дойдет до него не сразу. И это будет правильная реакция. Просто в момент нажатия на курок перед ним была совсем не Люда, но та женщина из его сна, невероятно жуткое лицо которой, отчетливо въелось в его сознание, и при одном воспоминании о нем он весь покрывался гусиной кожей. В момент нажатия на курок он не знал наверняка, была ли она готова броситься на него. И даже голыми руками она могла разделаться с ним, выросшая перед ним, или же заставившая его сжаться до размеров нашкодившего малыша.
Но на самом деле для ее истерики были основания, и он действительно изменял своей жене с хорошенькой и такой одинокой Катей. Изменял около года, и Катя только хорошела и цвела. Как было когда-то с Людой, влюбившейся в него до беспамятства. И за нее он готов был и хотел ломать носы и челюсти каждому, кто посмел бы уже только косо посмотреть в ее сторону, не говоря уже о том, чтобы что-то ляпнуть не подумав. Люда была его собственностью, самым дорогим, что могло быть в его жизни, ну кроме родной матери, конечно. Не хотел он, помня происшедший в поселке двойной огнестрел, чтобы кто-то сторонний, как говорится, присунул его подружке, на которую у него были свои планы. Лишь он один имел право трахать Люду во всех позах, лишь он один должен был поднять на нее руку в случае провинности с ее стороны. Тем более, что Люда по собственной воле хотела быть с ним.
И вот они, наконец-то, поженились, и им нужно было прочно встать на ноги, и только потом планировать детей. И за рутиной напряженных трудовых будней он не заметил как Люда стала обыденностью, как будто была с ним всегда, с самого рождения его на свет, и без нее он элементарно не смог бы прожить и дня как без воздуха или без пищи. Да, с Людой, по-прежнему, было приятно кувыркаться в постели по ночам, с ней было приятно гулять под руку, и вообще этот новый статус молодоженов, сдобренный всяческими выходками с обеих сторон, казался незыблемым. Но все меньше и меньше в Люде оставалось тайн, которые он хотел бы постичь. Люда неизбежно приедалась и блекла. И хоть он не утратил своих чувств к жене, ему необходимо было нечто свежее, нечто поярче, что стало бы передышкой и придало новых сил. И тогда в его жизни появилась Катя.
Он имел право не только испытывать светлые чувства, но и выражать их в постели с кем-то еще. Но конечно Люда не поняла бы. Поэтому отношения с Катей не должны были быть афишированы, однако, каким-то образом его жена узнала о них. Имя Кати, прозвучавшее из ее уст, стало для него неопровержимым фактом измены.
И вот та женщина из его сна оказалась прямо перед ним, готовая наброситься на него со всей своей ужасающей мощью. Он помнил как не раз вместо того, чтобы предстать перед ним в дверях дома в свой полный рост, женщина оказывалась по ту сторону оконного стекла, и ужасное лицо ее приближалась к его собственному буквально нос к носу. И в такие моменты он открывал глаза с мыслью о некоем заражении, которое передавалось ему в последние мгновенья сна, но он всегда успевал избежать этой непонятной и жуткой инфекции.
Женщина из его сна заняла место распсиховавшейся Люды совсем для него неожиданно, но совершенно странным образом он был готов к ней. Будто знал, что однажды она должна была появиться, она ведь знала его в лицо. И он даже представлял ее на месте жены. Больше того, тело ужасной женщины оставалось перед ним уже будучи бездыханным, и какое-то время он не понимал, что только что застрелил собственную жену. Он просто стоял на одном месте, вперив напряженный взгляд в тело убиенной, ожидая, что она вдруг вновь пошевелится, всего лишь раненая, но не убитая, и у него может не хватить времени на то, чтобы добить ее. Но ничего такого не происходило.
Но вот раздался звонок в дверь, за ним еще один, оба продолжительные и пронзительные. То были соседи, услышавшие крики Люды, а затем громкий хлопок, и вслед за тем тишину, а значит обеспокоенные, и им необходимы были объяснения. И именно звонок в дверь заставил его очнуться. И увидев тело жены, и поняв, что он виновен в ее смерти (он ни секунды не сомневался, что Люда была мертва, ведь он просто не мог не остановить женщину из его сна, иначе бы та разделалась с ним голыми руками), он будто прилип к полу, совсем не чувствуя ног.
-Инфицирован, - почти не слышно для самого себя сказал он, не в силах отнять взгляда от мертвой Люды.
Кажется, сейчас ему открывался весь смысл этого слова, заставивший его сесть на пол рядом с телом жены, и смысл был куда важнее всех наступавших для него последствий содеянного.
конец
Глава 8. Изнутри
…Саша вернулась как-то очень быстро, он даже задремать не успел. Наверняка она что-то забыла, и такое с ней было не раз, такое характерно для людей, крутящихся как белка в колесе. Вот бы ему так, и чтобы была полноценная финансовая отдача. Но как говорится: каждому – свое.
-Я не могу выйти из дома, - неожиданно услышал он растерянный негромкий голос жены, через секунду она вошла в спальню, - Я не могу выйти на улицу.
-Как это? – не понял он, и улыбка сама собой выползла на его лицо.
Однако, побледневшей от явного страха Саше было явно не до смеха. Она встала в проеме не в силах сделать и шага.
-Я не знаю. Я просто не могу переступить порог и выйти на эту долбанную улицу. Там будто бетонная стенка вместо дверей. И от нее исходит жар, жгучий огонь, самое настоящее пекло.
Саша была не из тех людей, которые могли солгать или что-то придумать для разнообразия в жизни. Сколько он знал ее это была целеустремленная женщина, не допускавшая вольностей, строгая, с которой, между прочим, не всегда можно было договориться. И тем не менее ее рассказ звучал слишком фантастично. Подойдя с Сашей к двери подъезда (они жили на первом этаже), и открыв ее, он не почувствовал никаких препятствий, которые могли бы заблокировать выход на улицу. И уж точно не почувствовал никакого жара. Наоборот, это было прекрасное – солнечное и прохладное майское утро, мгновенно захватившее его сознание и требовавшее от него оставаться на улице как можно дольше. В такое утро просто необходимо заниматься пробежкой, если, конечно, у тебя не долгожданные выходные.
Он протянул жене руку, намереваясь помочь ей переступить порог подъезда и выйти на улицу. Саша крепко сжала ее, однако гладкая ухоженная кожа женской руки внезапно задымилась, едва перейдя незримую границу, внезапно строго обозначенную для несчастной. Саша застонала от сильной боли и сжала обожженное место другой рукой. Слезы так и брызнули из ее глаз.
Он завел ее обратно в квартиру, периодически успокаивая и называя самыми нежными словами, какие только знал. То, что произошло, пугало и требовало тщательных объяснений, оттого истерика Саши была вполне оправданна. На руке ее, однако, не обнаружилось никаких отметин ожога, никаких элементарных покраснений, и это так же было необъяснимо. Вызвали «скорую», врач сделал Саше укол успокоительного, осмотрел все еще болевшую ее руку, и так же не смог сказать ничего определенного.
-Может быть, какая-нибудь аллергическая реакция? – предположил муж.
-Это все из-за него, - категорично заявила Саша, оставшись с ним наедине, - Из-за того парня.
-Какого парня? – не понял он.
Саша встретила этого человека вчера. И тогда ее автомобиль перекрыл подъезд к торговой точке, куда подъехал белый фургон новенького «газика». Седой водила оказался куда более адекватным в сравнении со своим молодым грузчиком – абсолютно лысым малым лет двадцати. Лицо его хотя и было вполне дружелюбным, а глаза выдавали миролюбие, в тот момент парень буквально бурлил в гневе, и готов был рвать и метать. Он ненавидел ее, припарковавшую свою машину в ущерб грузовику, и вынуждавшую ребят тратить лишнее время, хотя речь шла всего о паре минут.
-Иди борщ варить! – орал парень в закрытое окно дверцы ее машины, когда Саша заводила двигатель с намерением, наконец, уехать, - Совсем обленились, дырки чертовы!
И Саша чувствовала его искреннюю ненависть в ее адрес, будто она только что попала ему прямо в свежую рану, едва затянувшуюся, но совсем не зажившую. Кажется, парень готов был наброситься с кулаками на ее автомобиль, разбить стекло и отпинать ее саму так, чтобы живого места не оставить на ее теле.
-Прямо какой-то женоненавистник, - на секунду улыбнулся ее муж, но тут же улыбка сползла с его лица, - Почему ты не сказала мне об этом вчера? Самый настоящий психопат, натуральное хамло, которое свободно ходит по улицам. Ты хоть номера этого грузовика запомнила?
-Да ничего я не запомнила, - слегка повысила голос Саша, - Морду ему хочешь набить? Кулаки чешутся? Думаешь, поможет мне из дома выйти?
Она хоть и была уверена в том, что вчерашний инцидент и сегодняшняя неожиданность были связаны между собой, но не пока не могла найти недостающее звено между ними.
-Ты же сама сказала, что это по его вине, - пожал плечами муж, - Может быть, какой-нибудь гипноз с его стороны, внушение, настройка на то, чтобы запереть тебя в четырех стенах. Раньше же все было в порядке, до того как какое-то чмо свой рот открыло.
Затем он присел на край кровати, на которой Саша лежала прямо в одежде.
-Но с другой стороны, меня устраивает, что ты дома, - и он провел рукой по ее щеке, - Никуда не торопишься.
И в данную минуту его прикосновение как-то отличалось от прежних прикосновений. Оно было более мягким, более заботливым, более открытым, к чему Саша совсем не привыкла. Его прикосновение на миг заставило ее отвлечься от мысли об этом внушении, предположенным ее мужем, совсем неглупым человеком (это был один из его плюсов). Впрочем, яростный образ вчерашнего молодого человека, накричавшего на нее, вновь и вновь возникал в памяти Саши, будто поселился там. Нет, будто намеренно был там оставлен с какой-то предупредительной для нее целью. И ее сегодняшняя невозможность выйти на улицу действительно была достигнутым тем парнем результатом его негодования. Его выпученные глаза, побагровевшее в гневе лицо, искаженное звериной гримасой, не хватало только пистолета, который он непременно пустил бы в ход без всяких проволочек. И, возможно, не сразу бы осознал, что только что буквально изрешетил человека, виновного лишь в неправильной парковке автомобиля. Хот нет, Саша понимала, что в бешенство парня привел сам факт нахождения ее за рулем машины.
Саша понимала, но, кажется, не до конца.
-У меня встреча сегодня, - поделилась она с мужем рабочими планами, - Влад обещал показать мне
